Глава 2 Фига в кармане

В 1638 году английский политик и поэт Джон Мильтон побывал в Тоскане. Там он посетил находящегося под домашним арестом Галилео Галилея. Вернувшись в Англию, в поэме «Потерянный рай» Мильтон написал о Галилее.

…круглый диск,

Огромный и похожий на луну,

Когда ее в оптическом стекле,

С Вальдарно или Фьезольских высот,

Мудрец Тосканский ночью созерцал,

Стремясь на шаре пестром различить

Материки, потоки и хребты.

(перевод Аркадия Штейнберга)

В Британском музее есть картина «Мильтон, посещающий заточенного инквизицией Галилея». Ее написал в 1847 году британский художник Соломон Харт.

На первый взгляд ничего загадочного в картине Харта нет. Справа сидит Галилей, слева входит Мильтон, в центре расположен телескоп. Можно предположить, что контраст яркого света снаружи и полумрака комнаты намекает на то, что в старости и Галилей, и Мильтон потеряют зрение. В целом, нейтральная атмосфера. Но это только на первый взгляд. Если мы обратим внимание на картину на стене, над телескопом, то увидим, что это картина Тициана «Убийство Петра Веронского».

Эта картина переносит нас в 1252 год. В этом году было совершено убийство святого Петра Веронского, инквизитора Ломбардии и ярого борца с ересями. Убийца раскроил ему череп тесаком, поэтому на картинах Петра Веронского изображают либо в момент убийства, либо с кинжалом или тесаком в голове. (Соответственно, молятся Петру Веронскому с просьбами исцелить от мигрени.)

Соломон Харт, «Мильтон, посещающий заточённого инквизицией Галилея»

Убийцей инквизитора был Карино Бальзамо, который позже постригся в монахи, а много лет спустя после смерти был признан блаженным. И теперь на картине Харта вместо нейтральной атмосферы мы видим конфликт между Галилеем и Инквизицией, а также догадываемся, на чьей стороне в этом конфликте художник.

Тициан, «Убийство Петра Веронского»

Конечно же, в поэзии тоже встречаются фиги в кармане. Байрон начинает девятую песню поэмы «Дон Жуан» обращением к Веллингтону. В этом обращении Байрон двумя каламбурами намекает на казнь легендарного маршала Нея, который был осуждён в результате политического процесса.

О, Веллингтон! (иль «Villainton» — двояко

Звучит для Славы сей геройский звук.

Французы даже с именем вояки

Не справились, но шутят без натуг:

Смех битых и побивших — одинаков.)

Ты получил признание заслуг.

Посмей кто твой триумф не чтить вполне —

Восстанут люди, осуждая: «Нет!»

(перевод Александра Шапиро)

Oh, Wellington! (or «Villainton» — for Fame

Sounds the heroic syllables both ways;

France could not even conquer your great name,

But punn’d it down to this facetious phrase —

Beating or beaten she will laugh the same),

You have obtain’d great pensions and much praise:

Glory like yours should any dare gainsay,

Humanity would rise, and thunder «Nay!»

Первая игра слов основана на шутке тех времен. После наполеоновских войн Веллингтон получил должность английского посланника в Париже. Этим англичане лишний раз напомнили французам о поражении, что было несколько бестактно. В ответ остроумные французы прозвали Веллингтона «Villainton», что звучит похоже на фамилию английского полководца, но по-французски означает «дурной тон».

Вторая игра слов посторена на том, что последнее слово этой строфы можно заменить на фамилию маршала. По легенде (вероятно, придуманной самим Байроном) наборщик спросил поэта, как писать последнюю строчку:

Восстанут люди, осуждая: «Нет!»

или

Восстанут люди, осуждая: «Ней!»

В оригинале Байрон обыгрывает английское отрицание «nay» и фамилию маршала Ney.

Одна из самых изящных поэтических эскапад принадлежит перу Артура О’Коннора. Ирландец-националист Артур О’Коннор участвовал в борьбе за независимость от Англии. В 1796 году он отправился в Париж и там уговорил французское революционное правительство помочь войсками ирландским борцам за независимость. Французы отправили на помощь ирландцам флот из 35 кораблей. Но этот флот попал в шторм и не смог высадить десант в Ирландии. Британские власти узнали об этом и в 1798 году арестовали О’Коннора. В тюрьме он написал покаянное стихотворение.

Красу дворцов и королей

Ценю я выше всех вещей.

Страну люблю, а мой король

Важнейшую играет роль.

Британский королевский стяг

Здесь ждет торжественных присяг.

Хотел бы я изгнать сперва

И Здравый Смысл и Права.

Ничтожен будет и презрен

Чума дворянства — Томас Пейн.

Давно пора спровадить вон

Свободной Франции закон.

(перевод Александра Шапиро)

The pomp of courts, and pride of kings,

I prize above all earthly things;

I love my country, but my king,

Above all men his praise I’ll sing.

The royal banners are display’d,

And may success the standard aid:

I fain would banish far from hence

The Rights of Man and Common Sense.

Destruction to that odious name,

The plague of princes, Thomas Paine,

Defeat and ruin seize the cause

Of France, her liberty, and laws.

Это стихотворение было опубликовано в местной ирландской газете. Во многом благодаря этим двум строфам суд вынес О’Коннору оправдательный приговор.

Но хитрый ирландец обвел англичан вокруг пальца. Дело в том, что по его просьбе стихотворение было напечатано в газете в два столбца.

Красу дворцов и королей Хотел бы я изгнать сперва

Ценю я выше всех вещей. И Здравый Смысл и Права.

Страну люблю, а мой король Ничтожен будет и презрен

Важнейшую играет роль. Чума дворянства — Томас Пейн.

Британский королевский стяг Давно пора спровадить вон

Здесь ждет торжественных присяг. Свободной Франции закон.

Ирландцы знали, что покаянным это стихотворение кажется только на первый взгляд. Его подлинный смысл открывается, если вторую строфу записать справа от первой и читать подряд всё, что написано в каждой строке.

Вскоре О’Коннора арестовали снова. Он провёл в тюрьме несколько лет, а потом был депортирован во Францию. Там он начал службу в армии Наполеона, быстро дослужился до генеральского звания, женился на дочери маркиза де Кондорсе и вел активную литературную жизнь.

В стихотворении упоминается американец Томас Пейн — один из выдающихся гуманистов девятнадцатого века, а также два произведения Пейна: памфлет «Здравый смысл» и трактат «Права человека». Эти работы оказали значительное влияние на развитие как ирландской, так и американской борьбы за независимость от Англии. Идеи Пейна нашли отражение в Декларации Независимости и заложили основы либерализма.

Но не у всех заговорщиков против английской короны была такая удача, как у О’Коннора. Одному из них особенно не везло. Он жил в Англии в конце XVI века и исповедовал католицизм. Но ему не повезло — эту религию запретила королева Елизавета. Тогда Тичборн примкнул к заговору против Елизаветы в надежде посадить на престол католичку Марию Стюарт. Но Тичборну не повезло — заговор раскрыли. Многие заговорщики, спасаясь, бежали из Лондона. Но Тичборну опять не повезло — он повредил ногу и не мог сбежать. Его схватили и судили. Ему не повезло в последний раз: его и нескольких других заговорщиков приговорили к самой мучительной казни — четвертованию. Казнь была настолько ужасной, что зрители прониклись сочувствием к заговорщикам. Узнав об этом, власти заменили остальным заговорщикам четвертование на повешение.

За день до казни Чиддэк Тичборн написал стихотворение — элегию из трех строф. Он передал это стихотворение жене вместе с прощальным письмом. Это одна из лучших элегий, когда-либо написанных на английском языке.

Чиддэк Тичборн

Элегия

Мой цвет весны — лишь изморозь хлопот,

Мой пир услад — лишь немощи еда,

Мой сноп зерна — лишь плевел обмолот,

И все блага — лишь тщетная нужда.

Был ярким день, но не распалась мгла,

Вот я живу, вот жизнь моя прошла.

Мой смолк рассказ, хоть не прочитан вслух,

Мой плод упал, хоть листья зелены.

Мой сник задор, хоть не состарен дух,

И мир — в глазах, что миру не видны.

Порвалась нить, хоть пряха не пряла,

Вот я живу, вот жизнь моя прошла.

Я смерть искал — она в утробе ждёт,

Я жить хотел — жизнь это тени след,

Я брел в пыли — в прах лягу в свой черёд,

И вот я мертв, а вот — рождён на свет.

Мой кубок полн, вот — влага истекла,

Вот я живу, вот жизнь моя прошла.

(перевод Александра Шапиро)

Chidiock Tichborne

Elegy

My prime of youth is but a frost of cares,

My feast of joy is but a dish of pain,

My crop of corn is but a field of tares,

And all my good is but vain hope of gain.

The day is past, and yet I saw no sun,

And now I live, and now my life is done.

My tale was heard and yet it was not told,

My fruit is fallen, and yet my leaves are green,

My youth is spent and yet I am not old,

I saw the world and yet I was not seen.

My thread is cut and yet it is not spun,

And now I live, and now my life is done.

I sought my death and found it in my womb,

I looked for life and saw it was a shade,

I trod the earth and knew it was my tomb,

And now I die, and now I was but made.

My glass is full, and now my glass is run,

And now I live, and now my life is done.