Слово двадцать восьмое. Собственное значение звуков

Любое слово имеет значение — информирует нас на рациональном уровне. Благозвучное или нет, оно представляет собой набор звуков. Давайте сделаем осторожное допущение: звуки действительно несут «эмоциональный код», сообщая нам что-то, не интерпретируемое рассудком.

Допустим, услышав слово, мы получаем сразу два сообщения, одно из которых явное, а второе скрытое. Сонаправлены ли они? Кажется, наибольшей убедительностью обладают слова, в которых оба сообщения поддерживают и дополняют друг друга.

Известно, что наибольшее воздействие на аудиторию оказывает тот оратор, чьи жесты и мимика поддерживают смысл произносимой речи. Сухая и нейтральная «академическая» подача такого же материала пробудит в слушателях гораздо меньший интерес, а неуверенные или противоречивые жесты выступающего вызовут недоверие к информации, несмотря на самые правильные слова.

Если гипотеза об «эмоциональном коде» верна, то тему благозвучия следует трактовать так: звуковая форма слова в идеале соответствует его значению. Эта проблема имеет решение, только если нам удастся доказать, что отдельные звуки или простейшие созвучия несут какой-то смысл — или, выражаясь научным языком, семантически мотивированны.

О семантической мотивированности звуков размышляли античные философы. В Древней Греции господствовало два представления. Первое: идеальные имена предметов соответствуют их сущностям (которые таким образом проявляют себя в мире вещей). Например, дерево с большим стволом называется «платаном» не случайно, а потому, что посредством такого набора звуков наилучшим образом реализует себя сущность платана. В мире людей некоторые особо чувствительные индивидуумы (например, поэты или музыканты) могут услышать и воспроизвести нужный звуковой набор, чтобы затем передать его остальным. Как иначе можно объяснить, что незнакомые друг с другом люди в разных частях страны употребляют одни и те же слова?

Согласно второму подходу, названия предметов и явлений есть результат договоренности между людьми и по сути своей случайны. Если все жители Афин условятся с завтрашнего дня называть платан дубом или орешником, то так тому и быть.

Надо сказать, этот подход подтверждает практика переименований. Что стало с сущностью Ленинграда, когда он был переименован в Санкт-Петербург? С точки зрения первой доктрины, это не совсем понятно. Хотя можно предположить, что сначала изменяется сущность, а вслед за этим люди в материальном мире испытывают потребность в смене имени.

Будучи сторонником научных методов познания мира, оставляю мистические аспекты за рамками этой книги. То, что отдельные звуки само по себе что-то значат, выясняется путем простейших опросов. Единственное условие — чтобы говорить об устойчивой закономерности, проводить их нужно в не пересекающихся между собой репрезентативных группах.

Вот один из таких опытов. Респонденту сообщается о том, что есть три друга, которых зовут Пим, Пам и Пум. Затем предлагается ответить, кто из них, по мнению респондента, самый сильный? Самый легкий? Самый умный, веселый, старый… и так далее.

На своих семинарах я рисую три фигуры: маленькую, среднюю и огромную. Затем говорю, что их зовут Пим, Пам и Пум, и прошу аудиторию раздать им эти имена «по справедливости». Большинство всегда голосует за то, чтобы Пимом назвать маленькую фигурку, Пумом — большую, а средняя фигура становится Памом. В распределении ответов видны закономерности, свидетельствующие как минимум об универсальном значении определенных звуков.

Вопросами семантической мотивированности звуков занимался советский и российский ученый Александр Журавлев, заложивший в 80-х годах прошлого века основы фоносемантики. Отсылаю заинтересованного читателя к его книге «Звук и смысл»[17], написанной, кстати, очень простым языком. Методика его исследований основывалась на теории семантического дифференциала американского ученого Чарльза Осгуда, которую тот опубликовал в 1952 году.

Не вдаваясь в подробности, скажу главное: Журавлев не просто весьма доказательно развил тезис о семантической мотивированности звуков, не только развернуто описал свой исследовательский метод, но и предложил готовый инструмент для вскрытия «эмоционального кода» любого слова в поле из 25 параметров, представляющих собой бинарные оппозиции типа большой — маленький, быстрый — медленный, храбрый — трусливый и так далее.

В интернете легко найти и другие изыскания по этой теме, порой весьма остроумные. Вот, например, как на одном из ресурсов[18] излагается методика обнаружения смысла звука [ш] (цитирую с сокращениями):

Чтобы установить значение звука, необходимо сделать три шага:

• выписать простые слова, содержащие этот звук;

• объединить в логические группы слова, имеющие нечто общее;

• выявить общность.

Рассмотрим звук [ш]. Выписываем простые слова, содержащие этот звук: штаны, шатер, шаман, шайка, шторм, штиль, шарф, штопор, шаль, шалаш, штраф, шапка, шаровары, ширма, ширинка.

Объединяем слова в логические группы:

шапка, шарф, шаль, штаны, шаровары — одежда;

шалаш, шатер — временное убежище;

шторм, штиль — состояние поверхности моря;

штраф, шаман, шайка, штопор, ширма, ширинка — без группы.

Выявляем общее:

одежда — граница между телом и внешней средой;

временное убежище — граница между телом и внешней средой;

шторм и штиль — состояние границы между средами.

Проверяем очевидный вывод (граница) на словах, не попавших в логические группы:

штраф — превышение границ дозволенного;

штопор — разрушение (топор) границы.

Вывод: значение звука [ш] — граница.

Матери успокаивают грудных детей звуком «ш-ш-ш»… У грудничков всех национальностей реакция одинаковая. Это говорит о том, что реакция на этот звук зашита в мозг на уровне рефлекса. Реакции подобного типа хранятся в лимбической системе. Их немного: бегство, замирание, нападение (отражение). Груднички демонстрируют реакцию замирания.

Как сформировался этот рефлекс? В природе звук [ш] связан со змеей. Услышав его, подавляющее большинство людей замирает — а кто не замирает, тот больше не участвует в естественном отборе. Так сформировался и закрепился этот рефлекс. «Ш-ш-ш-ш» — граница, которую переступать нельзя.

Кошки используют этот звук, заставляя своих противников остановиться перед невидимой границей, за которой последует нападение. Выделение адреналина в такой ситуации недопустимо, ибо повлечет за собой срыв в движение, что приведет к смерти. Организм «успокаивается» на гормональном уровне. Именно поэтому так сладко спится под шум прибоя.

Попробовал и я провести подобный опыт со взятым наугад звуком [л]. Вооружившись словарем, выписал простые слова, начинающиеся на «л»: лабаз, лаванда, лавина, лавка, лад, лада, ладан, ладонь, лай, лак, лампа, ландыш, лапти, лапша, ларек, ласка, ласточка, лгун, лебедь, лев, левый, легко, лекарь, лень, лес, лесть, липа, лиса, лик, лист, лихо, лицо, лоб, лов, логово, лодка, ложе, ломота, лопата, лось, лохань, лошадь, лубок, луг, лужа, лук, лукавство, луч, лыко, любовь, люди, лягушка.

Отдельный большой вопрос, какие именно слова следует считать «простыми»? Однокоренные? Славянского происхождения? Если да, то считать ли словами славянского происхождения те, что восходят к праиндоевропейскому языку? Отбрасывать ли финно-угорские слова? Слова тюркской группы? А как быть, если «единый и неделимый» корень слова при исследовании начинает распадаться на значимые фонемы?

У меня нет ответа на эти вопросы, так что в порядке эксперимента действуем по наитию. Следуя инструкции, разбиваем слова на группы.

Части тела: ладонь, лик, лицо, лоб, локон, локоть.

Животные и птицы: ласка, ласточка, лебедь, лев, лиса, лошадь, лось, лягушка.

Растения: лаванда, ландыш, липа.

Характеристика и ощущения: липа, лапша, лак, лгать, лихо, легко, лыко, левый, лукавство, лень, ломота.

Отношения: лесть, лад, ласка, любовь, люди, ложе, лов.

Место: лабаз, ларек, лавка, лес, лодка, ложе, логово, лохань, луг.

Предметы: лавка, ладан, лампа, лапти, лодка, лопата.

Ищу в выявленных группах нечто общее. Части тела, как мне кажется, почти все собрались вокруг лица, выполняющего различительную функцию. Ни фигура, ни жесты, ни походка, ни голос не говорят о человеке столько, сколько лицо. Способность моментально запоминать лица жизненно важна и развита на рефлекторном уровне: благодаря ей младенец может отличить мать от других людей.

Животных и птиц объединяет то, что почти все они, за исключением лося и льва (иностранного происхождения), женского рода.

Характеристики и ощущения, как мне показалось, имеют отношение к лукавству (липа, лапша, лак, левый, лгать, лыко, лихо) и пассивности (лень, ломота). Не сила и активное противостояние, а слабость и тайная интрига почудились мне в наборе этих слов.

Отношения — здесь увидел соблазн (ласка, лесть, лов), удовлетворение (любовь, лад, ложе), результат (люди).

Место — накопление (лабаз, ларек, лавка), вместилище, впускающее в себя (ложе, лодка, логово, лохань, лес) и позволяющее расти в себе (лес, луг, лабаз).

Предметы — почти все женского рода (кроме греческого ладана): лопата (создает углубления), лапти (вмещающие в себя), лампа (округлая, создает световое вместилище), лавка (принимает на себя, покой, пассивность), лодка (принимает в себя, несет в себе), ладан (вера вместо действия).

Мой антинаучный и неполный анализ может указывать на связь согласного [л] с пассивным лунным «иньским» началом. Однако призываю не увлекаться этой методикой и не делать скоропалительных выводов — и вот почему. Скорее всего, современные слова действительно есть результат длительной эволюции, на заре которой Homo sapiens имел набор примитивных звукоподражательных вокативов. Не вижу причин в этом сомневаться, однако ключевое слово в данном тезисе — длительной. У нас было достаточно времени для выработки словарей объемом несколько сотен тысяч слов, вмещающих огромное количество значений.

Как обрабатывает информацию мозг? Он постоянно сопоставляет входящие данные с хранящимися в памяти. Встретив знакомого на улице, мы приветствуем его потому, что его лицо после мгновенного сопоставления с множеством других лиц идентифицировано и открыт доступ к связанной с ним информации. Судя по ответному приветственному взмаху рукой, аналогичный вычислительный цикл успешно завершен и в голове нашего визави.

При поступлении в мозг словесных данных запускаются те же алгоритмы: слово сопоставляется с имеющимися знаниями. Не со скудным набором природных звуков кроманьонца, а со всем огромным объемом понятий современного человека. Услышав, например, слово ухо, мы вызываем в памяти образ органа слуха вне зависимости от того, какие ассоциации могут породить звуки [у], [х] и [о], — а первобытный человек, вероятно, расслышал бы здесь уханье филина.

Известный пример фоносемантической интерпретации слова сила как чего-то маленького и слабого доказывает: в современном языке значение многократно перевешивает форму. Вектор языковой эволюции мне кажется таковым — от примитивных звуков-образов к интеллектуальному «цифровому» языку с бесконечным разнообразием точных значений.

Некоторые исследования показывают, что гласные имеют существенное значение при формировании впечатления от слова. Об этом свидетельствуют опыты Ричарда Клинка[19], предлагавшего респондентам оценить пары выдуманных неологизмов, отличавшихся отдельными гласными. Те, не сговариваясь, считали, что ноутбук Detal меньше, чем Dutal; что пылесос Keffi легче, чем Kuffi; что кетчуп Nullen плотнее и насыщеннее, чем Nellen, а пиво Usab темнее, чем Esab.

Таким образом, из опросов следовало, что гласные заднего ряда «больше, темнее, тяжелее и значительнее» гласных среднего и переднего ряда. Что до гласного переднего ряда и высокого подъема[20] [и], он однозначно связывался с чем-то маленьким и беззащитным.

Этому есть вполне логичное объяснение, опирающееся на эволюционную и звукоподражательную природу речи. Звуки заднего и среднего ряда, подобные [у], [о], [ы] или [а], издают сформировавшиеся живые существа, достигшие определенных размеров.

Рык, рев, лай, уханье, урчание, вой и прочие звуковые сигналы из коммуникационного арсенала взрослой особи (имеющей, кстати, в ряде случаев более темную окраску по сравнению с детенышами своего вида) воспроизводятся благодаря гласным заднего и среднего рядов. Что касается звука [и], он имитирует писк маленького беззащитного существа и подсознательно наделяется малыми размерами, слабостью и светлой окраской, позволяющей не «выпасть» из поля зрения матери.

Эти умозаключения справедливы, но не универсальны. Нужно просто осознавать их значение, а оно не слишком велико. Его величество смысл слова обладает несравненно большей силой по сравнению с фоносемантикой. В названии мощного внедорожника Infiniti мы видим целых четыре гласных звука [и] — и что же? Как показывают продажи, это слово покупатели не ассоциируют с чем-то слабым, маленьким и беззащитным.

А еще в этом слове нет ни одной [р], а из согласных — только глухие тусклые [ф] и [т] (не считая невнятного сонорного [н], использованного дважды).

Фоносемантика может иметь несколько большее значение при разработке неологизмов — новых слов, еще не наполненных смыслом. Однако будем помнить об алгоритме восприятия: мозг, получив в обработку незнакомое существительное, прежде всего соотносит его со всеми известными словами.

В подтверждение этой мысли я обратился к генератору случайных имен, который выдал мне неологизм Bevitro. Что это? Похоже на Левитру. Be Vitro. Ага, vitrum — это на латыни стекло. Be — это английский глагол «будь» или префикс? Если префикс, то английский или немецкий? Мой мозг, отставив фонетику и фоносемантической анализ, погрузился в увлекательные сопоставления незнакомого слова со всеми имеющимися знаниями.

Фоносемантика неологизма имеет заметное значение в трех случаях:

• если новое слово совсем ни на что не похоже (честно говоря, мне такое сложно представить);

• если культурный уровень целевой аудитории сравним с кроманьонским, а ее словарный запас неандертальски скуден;

• если новое слово обозначает некий простой товар на рынке FMCG, а стратегия продвижения предполагает «голосование сердцем», то есть спонтанные эмоциональные продажи и минимум времени на размышления.

Во всех остальных случаях значение фоносемантики невелико. Однако это не означает, что ее нужно игнорировать. Хорошо то название, все составляющие которого работают на успех. Большой бизнес не зря сравнивают с большим спортом: любая мелочь может стать весомой, обеспечивая предпринимателя небольшим, но решающим преимуществом.

Звуки несут «эмоциональный код», сообщая нам что-то, не интерпретируемое рассудком.

Поэкспериментируем еще немного в духе Ричарда Клинка. Представьте, что вы разработали принципиально новую технологию простой и сверхбыстрой передачи данных. Легкость и скорость — вот ее ключевые характеристики. И она настолько непохожа на конкурентов, что вы заказываете короткий неологизм. Два слога, не больше!

Вам принесли три первых варианта:

— Jagra («Джагра»);

— Sintiq («Синтик»);

— Breuss («Бреусс»).

Проанализируйте свои ощущения. Какой вариант самый быстрый и легкий? А какой самый тяжелый и медленный?

Ответ