Саламанкские плуты

Саламанкские плуты

По шутливому замечанию испанского философа, «студенты учатся благородным искусствам в Париже, древним классикам в Орлеане, судебным кодексам в Болонье, медицинским припаркам в Салерно, демонологии в Толедо, демократии в Саламанке, но добрым нравам – нигде». Выходки студентов золотого века, носивших ветхие плащи и помятые шляпы, постоянно нарушавших покой горожанок, затевавших дуэли и заурядные драки, вошли в испанскую литературу и фольклор настолько, что ни один классик, начиная с Сервантеса, не обошел вниманием школяра-авантюриста. Если верить великому драматургу, тот, кто достойно выдержал novatada, становился хозяином «фантастического, бесстрашного, свободного, наполненного любовью, расточительного, но дьявольски веселого мира», созданного университетской братией.

Студенты находились в постоянном общении с представителями общественного дна, которых с XVI века называли плутами (исп. picaro). Редкий герой плутовского романа (исп. picaresca) не вспоминал счастливые времена своего пребывания в Алькале или Саламанке. Низкий стиль подобного вида литературы оказался очень стойким именно в Испании, а объяснение тому стоит искать в упадке нравов испанского общества. В правление императора Карла V, когда не вызывала сомнения ни сила испанского оружия, ни превосходство самой нации, благородные сеньоры и сеньориты вдруг забросили рыцарские романы, обратив свою страсть на истории прохиндеев, подобных хитроумному Эстебанильо Гонсалесу, который похвалялся трусостью, лицемерием, желанием обворовывать ближних.

Вид на город и собор с Римского моста

При Филиппе II и Филиппе III в Испании еще сохранялись признаки государственной мощи, но во времена Филиппа IV близкий к краху упадок стал очевидностью. С изгнанием морисков и евреев перестала существовать единственная трудолюбивая часть испанского общества и работать стало фактически некому. Основное население прозябало в нищете, отягощенной исконным презрением к физическому труду. Америка привлекала возможностью легкой наживы, крестьяне переселялись в города, увеличивая и без того большое количество авантюристов, бродяг и бездельников. Авторы плутовских романов не всегда пытались исследовать само явление и еще реже намечали пути к искоренению пороков общества. За исключением действительно серьезных произведений, значительная часть такой литературы носила развлекательный характер, к сожалению, противопоставленный светлому миру рыцарского романа. Лучшие образцы куртуазной литературы побуждали читателя стремиться к идеалу; пикареска, напротив, отражала горькие реалии, по сути, являясь руководством по выживанию в мире, где царила несправедливость. Судя по литературе, в давние времена «студент был недисциплинирован, беспринципен, склонен к богемной жизни, вспыльчив, любил покутить, выпить стаканчик-другой винца, весело провести время с женщинами, попеть песни». Писатели разделяли школяров на две категории: меньшая усердно занималась, преодолевая бытовые трудности, а другая, гораздо более крупная часть воплощала в жизнь завет предшественников, оформленный в песню – своеобразный гимн средневековых студентов:

Сладко нам безумие!

Гадко нам учение!

Юность без раздумья

Рвется к развлечению.

Быстро жизнь уносится,

Предана учению,

Молодое просится

Сердце к развлечению!

«Студент! Добродетель и наслаждение шли в нем рука об руку, поскольку он поровну распределял свое время между учебой и забавами, ведь они помогали забыть о голоде», – отмечал Сервантес. «Если жизнь более счастливая и прекрасная, чем студенческая? – вторил великому драматургу его менее знаменитый соотечественник Матео Алеман. – Можно ли найти хоть один вид развлечений, который не был бы доступен студентам? Некоторые прилежны? В таком случае не трудно найти себе подобных! Другие одиноки? И для них обязательно найдутся товарищи, замечательные друзья, готовые разделить сладкую жизнь, наполненную такими восхитительными вещами, как дружные плевки в новичка, торговля голосами в дни выборов, кривлянье в облачении епископа…»

В восторженных словах Алемана содержится намек на университетское действо под названием «hacerse de obispillo» («создание маленького епископа»), во многом походившее на праздник дураков, который отмечался в Средние века всеми почти церквями Франции. Испанские студенты копировали эти торжества, облачаясь в рясы и проходя шутовской процессией по улицам города. Интересно, что в шествии принимали участие сами священники: преподавателям богословия, философам и школярам-монахам в тот день разрешалось пародировать церковные обряды.

Студенческие забавы не ограничивались лишь теми, которые предлагал богатый на праздники университетский календарь. В будни школяры развлекались тем, что строго запрещалось правилами высших школ и осуждалось обществом: игрой в карты и кости, любовными похождениями. Последние, в традициях испанского рыцарства, нередко были платоническими, как например ухаживание за монахинями. Однако воздыхания доставляли удовольствие далеко не всем, тем более что в монастырских приемных бледный школяр в дырявой сутане вряд ли был бы уместен.

К счастью тех, кто не располагал средствами на galanteo de monjas, существовал многочисленный штат девушек нескромного поведения, и этим Саламанка не отличалась от менее культурных городов. В отличие от неприступной монахини жрица любви всегда была готова утешить бедного студента, зачастую бесплатно и даже с ужином в придачу к плотским утехам. На улицах города, как и всюду в Испании, встречались одинокие женщины в коротких красных плащах, небрежно накинутых на плечи. Чтобы выделить их из толпы замужних дам и порядочных девиц, им запрещалось носить туфли на каблуках и окружать себя свитой, даже в числе одного пажа; в церкви такие девушки опускались для молитвы на холодные плиты, не имея права подложить под колени подушечку.

Проституция служила одним из самых крупных источников дохода плутовского мира и, подобно ему, существовала в различных уровнях: уличные жрицы любви, женщины, работавшие на дому (в пансионе), обитательницы домов терпимости, «добропорядочные» dama de achague и почти светские дамы tusona. Студенты выбирали себе подруг из пансионерок, имевших квартиру или дом, фиктивных родителей, обходивших стороной таверны, зато регулярно посещавших врача и, что немаловажно, не обремененных долгами, поскольку давать взаймы проститутке запрещалось законом.

О душевном состоянии девиц легкого поведения заботились городские власти и священники. Первые следили за тем, чтобы они прерывали работу на все дни Страстной недели; очередь вторых наступала во время поста, когда падшие ангелы приходили на обязательное покаяние. Приходской священник принимал каждую такую прихожанку отдельно, читал наставления, напоминал о судьбе Магдалины, после чего предлагал взглянуть на Бога и поцеловать распятие. В редких случаях девушка соглашалась, но после того попадала в монастырь для раскаявшихся девиц. Большинство же поворачивалось к падре спиной, давая понять, что не желает бросать свое ремесло.

Впрочем, продажная любовь проститутки являлась поводом для ссор гораздо чаще, чем галантные воздыхания у решетки монастыря. Герой Матео Алемана был не одинок среди своих университетских собратьев, держа наготове шпагу, кинжал и щит, зная, что сильно рискует, выходя по вечерам без кольчуги. Особую опасность в темное время суток, как ни странно, представлял собор.

Священное место, защищенное цепями и решетками, представляло собой надежное убежище для тех, кого разыскивали стражники. Едва на город спускалась тьма, сюда сбегались бандиты, контрабандисты, воры; уличные жрицы любви приходили с тяжелыми котомками в руках, снабжая едой всю преступную компанию.

В Испании золотого века каждый город, не исключая Саламанку, имел хотя бы один публичный дом. Слава подобного заведения чаще ограничивалась городскими стенами, зато в борделе не возникала проблема посещаемости, ведь ночь, проведенная в объятиях раскованной девушки, школяру казалась приятнее, чем бдение над латинским текстом. Не в пример университету, дом с красными фонарями пользовался немалым успехом, благо цены в нем, если верить современнику Сервантеса, «были всегда низки при крайней дороговизне на все товары». Другой испанский писатель заявлял, что «публичные дома – явление обычное в Испании. Многие приезжие сначала отправляются туда, миновав церковь, часто выстраиваясь в очередь и затевая драку за первое место».

Помимо женщин, поводом для студенческих ссор служили национальные различия: стычки между студентами из разных провинций Испании почти всегда завершались дракой. Поводом для спора могли послужить выборы преподавателей, ведь каждая нация старалась выдвинуть соотечественника, безусловно, задвинув чужака, невзирая на его знания или педагогический талант. Однако истинной причиной ссор являлся горячий испанский темперамент, который проявлялся порой без учета конкретной ситуации. Все еще не забыв о Реконкисте, страстный идальго рвался в бой, находя врага даже в своих товарищах. Отношения между землячествами определяла взаимная неприязнь, которую испытывали друг к другу уроженцы различных областей страны. Диалект, обычаи, слишком заметная разница во внешности вызвали насмешки, и обиженному приходилось защищать свою честь на поединке.

Золотой век наступил в Испании незадолго до завершения Реконкисты. Государство к тому времени успело стать целостным, а народ еще долго делился на два мира: испанский север и арабский юг. Жители знойной Андалусии напоминали мавров черными волосами, смуглой кожей, жгучим взглядом темных глаз, а северяне, подобно королю Филиппу II, являлись обладателями светлых волос, белой кожи и напоминали диких предков лишь гордым нравом.

При ничтожном столкновении представителей разных наций каждый из соперников бросал клич своим и завязывалась настоящая битва, часто переходившая в побоище городского масштаба. Прерывала его обычно городская стража, но наказать драчунов, к несчастью для жителей Саламанки, могли только университетские власти, что приводило к конфликту между руководством города и главой учебного заведения. Студенты считали блюстителей порядка своими врагами, а те, конечно, отвечали им взаимностью. Стражник не имел возможности оценить духовные качества противника, не видел его вдохновенное лицо на докладе, не восхищался знанием латыни, зато почти ежедневно наблюдал негативную сторону студенческой жизни. Кровавые драки, попойки, навязчивость и мелочные уловки школяров-попрошаек наверняка заставляли задуматься над самим явлением и, возможно, связать агрессивность университетской среды с образованием. Впрочем, помощники эколятра тоже не вызывали особых симпатий. Неподвластные государственному суду, они часто пользовались свободой, принося пользу себе и большой вред учреждению.

Вынужденно наблюдая за веселой жизнью студентов, обитатели Саламанки часто становились жертвами подобных эксцессов. В то же время горожане понимали, что обязаны университету такими благами цивилизации, как дороги, красивые здания, типографии, книжные лавки. Торговля, гостиницы и особенно пансионы находились в полной зависимости от числа приезжих учеников. Однако никто не хотел бесконечно терпеть беспредел, обусловленный излишней их свободой. В городских документах того времени студенты фигурировали как участники погромов, грабежей, взлома домов, насилия над женщинами и девушками Саламанки.

Наиболее распространенной шалостью было воровство из лавок – искусство, в котором студенты достигли такого же мастерства, как солдаты в воровстве кур.

Начиная с 1645 года, когда беспорядки в студенческих городках переросли в государственную проблему, виновным пришлось предстать перед королевской комиссией. Для многих эта встреча завершилась изгнанием, поскольку проверяющие обнаружили, что «в университетские регистры попадают люди старше двадцати лет, малограмотные, с явным нежелание учиться. Они стараются выказать отвагу перед товарищами и ведут беспорядочный образ жизни. Своим недостойным поведением они оказывают дурное влияние на истинных студентов, в связи с чем предлагается усилить контроль, чтобы удостовериться, все ли зачисленные студенты посещают лекции и умеют говорить на латыни». После реализации предложенных мер авантюристы перешли во власть коррехидора и тот, внимательно рассмотрев дела, объявил их бродягами. Изгнанные с университетской скамьи, многие учащиеся пополняли ряды криминального мира, став держателями притонов, членами воровских шаек, наемными убийцами.

Последние находились на вершине плутовской иерархии, доминируя не только над простыми гражданами, но и над товарищами, которые занимались хоть какой-то работой. Испанские писатели различали около 12 видов воровской специализации, в частности упоминая тех, кто срезал кошельки, крал плащи, разбойничал на большой дороге, грабил дома, ловко поднимаясь к окнам по веревочной лестнице. Воры, именовавшие себя апостолами, в подражание святому Петру не расставались с большими связками ключей. Мрачные «сатиры» уводили скот с крестьянских полей и сдавали скупщикам. Так называемые благочестивцы с молитвой на устах грабили храмы, взламывая кружки для пожертвований, снимая драгоценности и дорогую одежду со статуй святых, заодно стараясь умыкнуть мелкие иконы.

Элитой преступного мира считались убийцы (исп. matones). Многие из них некогда служили в армии, а перейдя в иной ранг, не пожелали расстаться с длинной шпагой и ходили в костюмах, напоминавших одежду солдат: широкополые шляпы с пером, камзол из буйволовой кожи, под которым была надета кольчуга. Они работали на себя, то есть оказывали услуги тем, кто хотел избавиться от неугодного человека, совершая убийство на темной улице или закалывая клиента в групповой драке, которую сами же и устраивали. Смелость таких молодцов вызывала уважение, зачастую сохранявшееся и после смерти. Почти все они завершали свой злодейский путь на виселице, где до последнего вздоха не теряли мужества, которое проявляли в течение жизни.

Знаменитым бандитам завидовали, а их мужество и презрение к смерти вдохновляло бывших студентов на создание героических образов. Франсиско де Кеведо-и-Вильегас в повести «Вор» использовал биографию легендарного наемника Переса Васкеса де Эскамильо, чье бесстрастное поведение во время казни запомнилось автору с отрочества: «Без посторонней помощи он взобрался на мула и восседал на нем так, словно давал понять, что достоин хорошей казни. По пути он заглядывал в окна, любезно приветствовал лавочников, приглаживал усы, похвалил священника за добрые слова, хотя и отказался от исповеди. Подойдя к виселице, он обратил внимание судей на сломанную ступеньку; наверху сел, сам взял петлю, натянул на шею и, не дожидаясь палача, повис, не скрестив ног, не сделав ни одного движения, сохранив такое спокойствие, которое редко можно увидеть даже в Испании».

Жесткость властей заставила авантюристов покинуть студенческие города, что в определенной мере способствовало упадку университетской жизни. Однако не восстановленный порядок стал главной причиной заката испанского образования. Замкнутость страны, неприятие новаторства, религиозный фанатизм привели к возврату средневековых идей, в частности схоластики.

Немаловажным фактором упадка науки послужил ее проигрыш в интеллектуальной борьбе с иезуитами. Их колледж в Саламанке с 1617 года составлял серьезную конкуренцию Большому колледжу университета, даже в отношении внешнего вида. В тот период архитектура находилась под влиянием итальянского барокко, распространителем которого в Испании стали братья этого ордена. Правда, здесь популярный стиль отличался большей строгостью форм: сдержанность в украшении согласовалась с реализмом, царившем в испанском искусстве с начала XVII века. Ренессансные стены Иезуитского колледжа в средневековом духе были украшены башнями. Суровость фасада резко контрастировала с интерьером. Самой эффектной частью внутренних помещений являлся заалтарный образ (ретабло) из позолоченного дерева. В настоящее время в здании бывшего Иезуитского колледжа находится папский университет – одно из трех высших учебных заведений города.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.