Ребра эколятра

Ребра эколятра

Для средневекового студента университет был не просто местом, где изучались науки, а жизнью, порой не совсем мирной. Помимо лекций, обязательной частью обучения того времени являлись диспуты, или обсуждения спорных мест в изучаемых текстах. Если занятия проходили ежедневно, дебаты, где порой до крови сталкивались мнения ученых мужей и студентов, устраивались раз в неделю. Выступающий, обычно магистр, готовил доклад по назначенной теме, выдвигая тезисы, которые оспаривал оппонент, часто его лучший ученик, близкий к получению степени. Участники диспута имели право вмешиваться в доклад, возражая или соглашаясь с оратором.

Университетский фасад в настоящее время

Даже по самым незначительным вопросам дискуссионный пыл, соответственно формам схоластики, доходил до крайних пределов.

Не стоит сомневаться, что в стычках использовались аргументы более весомые, чем слова. Во избежание кровопролития кафедра была защищена барьером, но в большинстве случаев докладчика это не спасало. Темпераментные испанские студенты часто нарушали границы дозволенного, хотя знали, что за неповиновением последует наказание. В арсенале магистра имелось три предупреждения, фраза «Я налагаю на Вас молчание» и в качестве самой строгой меры – штраф в виде двух кварт вина каждому после окончания диспута. Уплатив столь высокую цену, победители становились героями и, как полагалось, следовали домой в процессии, чуть менее торжественной, чем шествие по поводу получения степени. Один из выпускников университета описал диспут, состоявшийся между поклонниками различных методик образования: «Словесная перепалка перешла в пощечины и пинки, а речь шла о том, стал ли праотец Адам несовершенным, отдав Богу свое ребро. Драка усилилась после того, как был задан вопрос, чем он заполнил образовавшуюся пустоту, только плотью или чем-либо еще…».

Испанские университеты старались занять особое положение в обществе, в чем немало преуспели с помощью короны. Благодаря покровительству монархов им удалось не только найти защиту от беспокойного мира, но и отгородиться от него. Документ под названием «Прагматическая санкция», подписанный Фердинандом и Изабеллой в 1492 году, утверждал, что студент освобождается от военной службы и всех налогов, а также исключается из сферы влияния городского правосудия с подчинением собственному судье – эколятру. Заметно облегчая жизнь, права и привилегии ставили студента в зависимое положение ото всех, кто имел превосходство по статусу. Назначенный папой судья был для школяра тем, кем являлся Адам для Евы. Отдавая все силы делу защиты собратьев, он не мог не учитывать специфику среды и потому выносил вердикт, руководствуясь не законом, а конкретной ситуацией.

В отношении учебы средневековые университеты отличались довольно мягкими правилами. Студентом (от лат. studere – «учиться») мог стать человек любого возраста и подготовки. Число слушателей одного факультета вначале было невелико, зато по качественному составу можно было судить о престиже высших школ Средневековья. Срок обучения не ограничивался, поэтому вместе с подростками на скамьях восседали почтенные старцы: прелаты, знатные феодалы, высшие чиновники государства.

В Саламанке, как и в других средневековых университетах, обязанности декана (от лат. decanus – «десять») или старосты группы исполнял студент. Место ректора (от лат. rector – «управляющий») тоже занимал один из учащихся. Глава заведения избирался на год специальной комиссией, состоявшей наполовину из профессоров и студентов, делегированных товарищами. В обязанности ректора входило управление доходами и забота о материальном благополучии университетского братства. Распоряжаться деньгами, а следовательно, претендовать на эту должность, мог человек ответственный, богатый, представлявший знатный род. Одним из таких был Гаспар Гусман де Оливарес, начавший карьеру в качестве ректора Саламанкского университета и завершивший ее министром при дворе Филиппа IV.

Почетная должность главы учебного заведения позволяла студенту почувствовать себя не только управляющим, но и равным людям высокого социального положения. Он входил в состав официальных делегаций, таким образом получая возможность беседовать с королем или папой римским. Во время торжественных шествий ему разрешалось следовать за архиепископом, перед преподавателями, которые в университетской иерархии располагались ниже ректора, хотя и имели ученую степень.

Привычное сегодня слово «профессор» имеет латинское происхождение и обозначает ученого, объявленного таковым публично. Именно так становились учителями философы Древнего Рима; первым из них был ритор Квинтилиан, изумлявший сограждан своим красноречием.

В Средние века поступление в университет не представляло иной трудности, кроме материальной. Вступительные экзамены отсутствовали, зато существовал взнос, уплатив который достаточно было доложить университетскому руководству, а потом записаться в школу приглянувшегося профессора, в одну или сразу в несколько, что не только разрешалось, но и поощрялось. В Саламанке учебные группы составляли в среднем 20–25 человек, однако на лекции особо популярных профессоров собиралось до 200 слушателей.

Обычай приветствовать новичка (исп. novato) саламанкские студенты переняли у итальянских собратьев и, к несчастью, передали всем своим соотечественникам, о чем свидетельствуют рапорты университетского начальства. Шутки над теми, кто впервые ступил за порог почтенного заведения, были жестокими, откровенно грубыми, еще более тягостными от того, что продолжались несколько дней, в течение которых один вынужден был противостоять целой толпе. «Старики» определяли новенького по растерянному взгляду, свежей сорочке, слишком чистой, отглаженной сутане и шапочке, надетой не так, как носили опытные школяры. Обступив его со всех сторон, вначале они задавали вопросы, исполненные притворного сострадания: «Как же ты расстался с мамочкой и папочкой? Не жалко ли было покидать родной дом? Плакал при расставании?». Затем внимание переключалось на одежду: «Прекрасная сутана! Наверное, новая и прочная!». Со словами «Не хочешь ли проверить?» бывалые студенты набрасывались на товарища и в целях испытания отрывали рукав. «Чудесная шапочка» срывалась с головы несчастного, ходила по рукам, примерялась каждым и возвращалась хозяину изрядно помятой.

Ненадолго прерванный лекцией, ритуал посвящения в студенты (исп. novatada) продолжался во дворе, где сотни студентов, указывая пальцем на новичка, смеялись и громко кричали: «Посмотрите-ка на этого недотепу!». Дальнейшие действия описаны в дневниках выпускника университета Алькалы, но не стоит сомневаться, что подобное испытал каждый испанский студент, не исключая воспитанников Саламанки: «Когда все начали оглядываться, я засмеялся, чтобы меня приняли за своего… Напрасно. Их было уже более сотни вокруг и по движению их губ можно было догадаться, что они собираются делать sacar nevado (превращать в белого). Один из них, сильно простуженный, плюнул, и потом настоящий дождь обрушился на меня. Я прятал лицо под полой плаща, но все равно был хорошей мишенью для всех, ведь они плевали метко. Меня оплевали с ног до головы, сделав похожим на плевательницу старого астматика».

Через несколько дней издевательства прекращались, оплеванный новичок вступал в студенческое братство, ознаменовав сие замечательное событие ужином для тех, кто накануне осыпал его унизительными шутками. С того дня он мог участвовать в крещении, стоя в толпе «старичков», поскольку таковым объявили его сотрапезники: «Да здравствует наш собрат! Да будет он своим среди нас, пусть отныне пользуется благами студенческой жизни, пусть болеет чесоткой, мерзнет и голодает как все!».

Примерно так был принят осенью 1567 года в Саламанке кармелит Хуан де Иенес, взявший себе имя Христа и прославившийся своими вдохновенными стихами. Братья-монахи называли его маленьким Сенекой за рост (он едва доходил до плеча даже невысоким женщинам), звонкий голос, но главное – высокий лоб, крутой, как у античного мудреца. По словам очевидцев, «его ясные, усталые глаза светились умом, а в кроткой улыбке сквозила тайна». В Саламанкском университете Хуан освоил полный курс богословских наук, которые пригодились ему в деле реформирования церкви. Став лиценциатом, он поступил в монастырь Новый Кармель, расположенный рядом с обителью кармелиток, где управляла Тереза Авильская. Женщина-философ и молодой выпускник университета работали вместе до того, как подозрения недовольных изменением порядков привели одного из них к аресту. Брат Хуан провел в заточении около 9 месяцев. Питаясь только хлебом, испытывая унизительные допросы и пытки, он открыл в себе поэтический дар. В одиночной камере были написаны романсы и стихи о любви, небольшие поэмы религиозного содержания, лучшей из которых впоследствии стала считаться «Духовная песнь». После освобождения он взял себе имя Иоанна Крестителя (по-испански де ла Крус), основал еще одну обитель кармелитов, где поселился с двумя братьями, продолжая деятельность на благо католицизма и национальной литературы. Идеи Хуана де ла Круса вдохновляли не одно поколение монахов, а рукописи, пополнив библиотеку Саламанки, напоминали о том, что горячие, исполненные чистоты и света строки могут рождаться даже в застенках.

Книжные собрания университетов вначале почти не отличались от тех, которые издавна существовали в монастырях и приходских школах. По убеждению Фомы Аквинского, «хранилище книг является истинной сокровищницей обители. Без нее монахи будут ощущать себя голодными, даже если в их кухне наполнены котлы, столы ломятся от яств, в речках плещется рыба. Монастырь в отсутствие рукописей подобен плащу без другой одежды, саду без цветов, кошельку без денег, лозе без винограда, суду без часовых…». Библиотечные правила того времени позволяли выдавать книги на дом, но в каталогах имелись специальные рубрики, где отмечались труды, ознакомиться с которыми можно было лишь в стенах монастыря. Особо ценные издания, как и те, которые считались опасными с точки зрения морали, разумеется, были доступны не всем читателям.

В университетских библиотеках гораздо чаще, чем в монастырских, встречалась светская литература. Научные трактаты, поэтические сборники, путевые заметки, труды преследуемых церковью авторов могли повлиять, хотя и косвенно, на репутацию католической церкви, а потому выдавались на руки с большой неохотой. Правилами предусматривались ограничения в выдаче «книг, учения которых осуждены. Писания, опасные для чтения, должны доверяться только профессорам богословия. Однако те обязаны воздерживаться от них, если потребности аргументации или спора не заставляют его прибегать к ним. Сам профессор не может читать их из-за чистого любопытства, чтобы яд не проник в него». Правила некоторых библиотек запрещали выдачу рукописных изданий на дом, «чтобы никому не вздумалось подменить одну рукопись другой, того же вида, но меньшей ценности». Невероятно дорогие, переписанные на пергаменте книги приковывались цепями к полкам или ножкам стола главного библиотекаря. «Бери книгу с таким же благоговением, – наставлял Аквинский читателей, – как Симеон-праведник взял на руки младенца Христа». В Испании обычай приковывать книги сохранялся до ХVII века, когда в Европе действовало более 60 университетских библиотек. Первым по времени основания было книгохранилище в Болонье, созданное вместе с учебным заведением. Через 200 лет не менее значительная библиотека открылась в Саламанке, где так же, как и в других высших школах, разрешалась книжная торговля и работали мастерские по переписыванию книг – скриптории.

Основными посетителями читальных залов являлись профессора и студенты, однако посмотреть на огромные шкафы и длинные дубовые столы, занятые людьми в мантиях, не возбранялось никому. В библиотеки время от времени приходили крестьяне с женами. По словам очевидцев таких экскурсий, «они шумели, охали, топали ногами, поскольку не могли понять, зачем все это нужно». Собрание Саламанкской библиотеки состояло преимущественно из трудов по теологии, истории, медицине и точным наукам. Одним из важных источников пополнения фондов служили дары; коллекционеры завещали университету свои книги или отдавали их еще при жизни, рискуя навсегда проститься с частью своего собрания. Вечная проблема надругательства над библиотечными книгами существовала и в Саламанке, где хранители фондов не были оригинальными в попытке решить ее с помощью назиданий. Автор одной из средневековых публикаций сетует на «школяров, которые настолько изгаживают книги, что лучше б повязали уж себе сапожный фартук и вытирали руки об него, а не о рукописи, расстилая и разглаживая их. А если приглянется им какое-нибудь место в книге, отчеркивают его грязным ногтем. Соломой пользуются для закладок. И над открытой книгой не стыдятся грызть сыр и фрукты, размахивать наполненным стаканом. А если под рукой нет сумки, объедки оставляют в книгах. На книги опираются локтями и смятые тем листы разглаживают, сворачивая их в трубку вдоль и поперек, нанося книгам неимоверный ущерб. И прежде прочих из библиотек следовало бы гнать взашей тех, которые, упражняясь в рисовании, марают поля каракулями – причудливыми буковками и мордами животных».

В Средние века, чтобы уберечь книгу от порчи и пропажи, библиотекари писали на ней страшные угрозы: «Если ты украдешь или осмелишься продать книгу, ждет тебя страшный гнев божий. Ты попадешь в ад, будешь жевать и выплевывать свой язык, раскаленный как железо. Изо рта у тебя будут выскакивать жабы, не давая прохода истинной пище».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.