Современное искусство как вложение капитала
Современное искусство как вложение капитала
В большинстве своем люди коллекционируют из ложных соображений, для них это просто новейший способ быстро разбогатеть. Они покупают произведения искусства как лотерейные билеты.
Мэри Бун, арт-дилер
Почему сегодняшние коллекционеры проявляют такой явный интерес к современному искусству? Отчасти потому, что испытывают на себе влияние энергетики искусства своего поколения, точно так же как в музыке. Кроме того, значительная часть более раннего искусства исчезла в частных коллекциях и музеях и теперь, скорее всего, очень долго не появится на рынке. Очевидно, что в настоящий момент коллекционеры сосредоточены на современном искусстве; гигантские ценовые скачки в этой области широко разрекламированы и у всех на слуху. Возможно, читатель действительно поверил, что современное искусство представляет собой великолепное вложение капитала, — и не важно, испытывает ли коллекционер восторг от данного произведения, нравится оно ему или вообще не вызывает никаких эмоций.
Безусловно, есть коллекционеры, приобретающие только те произведения искусства, которые им очень нравятся, но даже они считают, что стоимость этих работ должна расти. Они следят за результатами аукционов, как за изменениями котировок на фондовой бирже. Скажем, акула за 12 миллионов долларов — это хорошее вложение капитала? Вообще, какие правила действуют при инвестировании в искусство? Этот вопрос представляется удачным финалом для книги.
Ответ на него, однако, может оказаться не таким, как вы ожидаете. В ошеломляющем большинстве случаев приобретение произведений искусства не является ни удачным вложением капитала, ни подходящим механизмом его инвестирования. Большинство произведений не повысится в цене; кроме того, на этом рынке очень высоки операционные издержки, в том числе дилерские наценки, комиссионные, стоимость страхования и хранения, налог на добавленную стоимость и налог на увеличение рыночной стоимости капитала при продаже. Рынок произведений искусства, подобно фондовому рынку или рынку облигаций, состоит из множества независимых частей. Так, стоимость картин старых мастеров в целом выросла очень умеренно. В течение нескольких десятилетий спрос на викторианскую живопись и английские акварели, а также на антикварную мебель и серебро только падал. Что касается современного искусства, то одни произведения выросли в цене после 2000 года, другие упали.
Все рынки произведений искусства изменяются циклически. В 1980-х годах казалось, что рынок импрессионистов и искусства XX века остановить невозможно. Символом этого бума стала сделка, в которой японский бумажный магнат Рёи Саито заплатил рекордные аукционные цены за две картины импрессионистов. Первая из них, «Портрет доктора Гаше» работы Ван Гога, обошлась в 82,5 миллиона долларов. Эта сумма с поправкой на инфляцию вплоть до 2006 года представляла собой максимальную сумму, когда-либо уплаченную за произведение искусства. Вторую картину, «На мельнице Галетт» Ренуара, Саито приобрел неделей позже и заплатил за нее 78,1 миллиона долларов. Все считали, что этот рынок может только расти. Однако всего через несколько месяцев мыльный пузырь арт-рынка даже не сдулся, а попросту взорвался. Покупателей парализовали экономическая неуверенность и надвигающаяся война в Ираке. На аукционе импрессионистов «Сотби» в мае 1991 года 41% лотов остались непроданными. Лондонский дилер Айвор Брака сказал; «Вопрос был не в том, до какого уровня упадут цены; для многих произведений покупателей просто не было, ни по какой цене».
«Кристи» и «Сотби» запустили бешеные рекламные кампании, рассказывавшие о том, как здорово покупать на слабом рынке после резкого падения цен. Ничто не помогало. Лондонский дилер Десмонд Коркоран так описал психологию покупателя: «У людей есть деньги, но они не хотят выглядеть глупо, возвращаясь на рынок, пока цены не достигли минимума». Нью-йоркский арт-критик Дэвид д’Арси сказал: «Если нет известия о том, что галерея закрылась или объявила о закрытии, то и дело слышишь, что дилер... сидит на куче Уорхолов и Баскья, которых невозможно продать, и ждет спасения неведомо откуда». Дилеры безуспешно искали покупателей, которые не побоялись бы риска, но затем банки вынуждали их продавать по принципу «Вы можете взять эту картину на ваших условиях, но только если поклянетесь, что никогда, никогда и никому не скажете, как мало вы за нее заплатили».
Рынок упал с индекса 100 в июле 1990 года до 45 в июле 1993 года и оставался примерно на том же уровне до июля 2001 года, когда начал резко расти. Только к 2005 году цены на импрессионистов и искусство XX века, а также современное искусство вернулись к уровню 1990 года. Но даже в 2005 году ситуация выглядела следующим образом: цены на работы одной пятой из лучших 100 художников 1990 года за прошедшие пятнадцать лет упали, другие две пятых оказались на том же уровне и оставшиеся две пятых — выросли.
Так можно ли сказать, что современное искусство — хорошее вложение капитала? В случае недорогих работ ответ однозначен: нет. 80% произведений, купленных у местных дилеров и на местных художественных ярмарках, владельцам никогда не удастся продать даже по первоначальной цене. Никогда, даже через десять лет, вообще никогда. Так что покупайте недорогие произведения искусства, если они вам нравятся и вы хотите видеть их ежедневно, но не надейтесь, что они вырастут в цене.
Но как насчет более дорогих работ? В предыдущих главах приведено множество примеров, когда произведения искусства перепродавались в десять, двадцать или пятьдесят раз дороже первоначальной цены. Безусловно, они оказались хорошим вложением капитала. Да, это так: именно эти редкие, но очень выгодные перепродажи попадают в новости и на первые полосы газет. Это как прочесть в новостях, что скважина выдала нефть; никто не пишет, что это была одна из сорока пробуренных скважин, и никто не станет рассказывать вам об остальных тридцати девяти, оказавшихся пустым и.
Нью-йоркский коллекционер Адам Сендер — управляющий нью-йоркским хедж-фондом Exis Capital Management. До этого он был трейдером в компании Стива Коэна SAC Capital. В 2002 году Сендер съездил в Лос-Анджелес на выставку Джона Каррина в галерее Regen Projects и приобрел там шесть работ. Через два года газеты сообщили, что Сендер продал «Рыбаков», купленных за 100 тысяч долларов на том шоу, коллекционеру С. Ньюхаусу за 1,4 миллиона долларов. Но каков средний доход Сендера от вложений в искусство, скажем, за пять лет? Говоря по правде, он почти наверняка очень хорош. Говорят, сам Сендер утверждает, что сделал на искусстве больше денег, чем в своем хедж-фонде. У него есть личный куратор. Тод Левин, и огромные связи среди дилеров. Всего у Сендера 800 произведений, включая работы Ричарда Принса, Майка Келли и Андреаса Турского, которые оцениваются в 125 миллионов долларов. Но ни один арт-журналист не пишет о неудачах Сендера.
Консультанты по искусству любят рассказывать о «Мальчике с трубкой» Пикассо; Джон и Бетси Уитни купили эту картину в 1950 году за 30 тысяч долларов и продали на «Сотби» в 2004 году за 104 миллиона долларов. Для сравнения скажем, что это вдвое превосходит предыдущий ценовой рекорд художника — 55 миллионов долларов за «Женщину со скрещенными руками» на нью-йоркском «Кристи» в ноябре 2000 года. В течение пятидесяти четырех лет, пока картиной владели Уитни, она росла в цене в среднем на 16% в год. Если вычесть расходы на страховку и другие расходы, останется уже около 14%. Прекрасный доход — но ведь это одна из лучших долгосрочных инвестиций в искусство, какие только можно назвать. Большая часть остальной коллекции Уитни показала среднегодовой доход менее 10%. Около одной пятой произведений их коллекции были проданы на аукционе по цене ниже цены приобретения. В целом вся коллекция, за вычетом издержек, принесла 7% годового дохода.
Еще более успешным вложением капитала оказалась уже упоминавшаяся коллекция Виктора и Салли Ганц, проданная на аукционе «Кристи» в Нью-Йорке в 1997 году. 114 произведений этой коллекции ушли за 171 миллион долларов; Ганцам же они обошлись примерно в 2 миллиона долларов в ценах 1997 года (то есть с поправкой на инфляцию). Картины приобретались на протяжении пятидесяти шести лет, со средней валовой нормой прибыли 12% и чистым доходом 10,5% — примерно таким же, как при инвестициях в государственные ценные бумаги. Ганцев можно считан, блестящими коллекционерами. Wall Street Journal даже пустил в обиход словечко «ганцмания» для обозначения той шумихи, которой оказалась окружена распродажа их коллекции. Историю этих инвестиций едва ли можно считать типичной.
Самой выгодной работой в коллекции Ганцев стала другая картина Пикассо, купленная в 1941 году за 7 тысяч долларов и проданная в 1997 году за 48,4 миллиона долларов. Доход представляется поразительным. Опять же, чтобы видеть ситуацию в целом, скажем, что портфолио стоимостью 7 тысяч долларов из акций небольших компаний, сформированный в 1941 году, к 1997 году стоил бы 46 миллионов долларов. Если же учесть стоимость страхования картины за весь период — около 4,9 миллиона долларов, — получится, что биржевые инвестиции принесли бы больший доход. Конечно, биржевые сертификаты, вывешенные на стене, вряд ли принесут вам моральное удовлетворение. Экономист Джон Пикар Штайн однажды попытался провести количественную оценку психологической выгоды и пришел к выводу, что она эквивалентна доходу с инвестиций в искусство в размере 1,6% в год. При этом инвестиции в искусство становятся чуть выгоднее покупки государственных облигаций.
Ни один консультант не вспоминает о «Гранд-канале в Венеции» Моне; эта картина была продана на «Сотби» в ноябре 1989 года за 12 миллионов долларов и перепродана тем же аукционным домом через шестнадцать лет за 10,8 миллиона долларов. Еще один пример — бронзовая «Маленькая танцовщица» Эдгара Дега (1922). Эта скульптура в ноябре 1999 года установила рекорд для бронзы Дега; Франсуа Пино приобрел ее за 12,4 миллиона долларов на новогоднем нью-йоркском аукционе «Сотби». Еще одна копня этой скульптуры была выставлена на аукцион в феврале 2004 года, причем эта имела более солидный провенанс, поскольку принадлежала семье посла США Аверелла Гарримана. При эстимейте 9—12,5 миллиона долларов скульптура была продана единственному претенденту за 5,45 миллиона долларов. Растиражированный «Клоун с обезьяной» Пикассо был продан на нью-йоркском аукционе «Сотби» в 1989 году за 2,4 миллиона долларов, а перепродан в 1995 году за 827 тысяч долларов.
Мы никогда не читаем о тех четырех из каждых пяти картин, которые коллекционеры приносят в аукционные дома, а «Кристи» и «Сотби» или даже «Филлипс» и «Бонамс» отказываются принять и выставить на продажу на вечернем аукционе. Популярность тех художников, кто сумел подняться до аукционных продаж, тоже может оказаться короткой. Из всех художников XX века, фигурировавших в каталогах «Кристи» и «Сотби» двадцать пять лет назад, сегодня вы сможете найти на крупных аукционах меньше половины.
А что с коллекционерами вроде Чарльза Саатчи? На покупке и перепродаже современного искусства он делает большие деньги. Саатчи и еще несколько коллекционеров способны в одиночку сдвинуть рынок одним фактом покупки чего-либо; эти люди представляют собой исключение из правила, по которому искусство — не самое удачное вложение капитала. Саатчи в своей роли коллекционера — это своеобразный бренд! его участие делает работы художника брендовыми не хуже, чем это может сделать интерес Гагосяна или MoMA. Саатчи одалживает работы музеям или включает в собственные выставки вроде «США сегодня», создавая им тем самым ценный провенанс. Он обладает также громадным преимуществом — может выбирать лучшее из новых работ очень многих художников. Другим коллекционерам приходится бороться за то, от чего отказался Саатчи.
Но, даже имея все эти преимущества, Саатчи, согласно общему мнению, теряет деньги на двух из пяти приобретенных работ, еще на двух получает умеренную прибыль и только на пятой делает реальные деньги. Если на складе у Саатчи хранится 3 тысячи произведений, то 600 из них принесут серьезную выгоду — будет о чем рассказывать. О 1200 неудачных приобретениях рассказывать никто не станет.
Когда журналисты утверждают, что современное искусство как вложение капитала в последние двадцать пять лет работало лучше, чем искусство вообще, или что оно обогнало по эффективности инвестиций золото или государственные облигации Великобритании, они, как правило, цитируют исследование, известное как «индекс Мея Мозеса». Мей Цзяньпин и Майкл Мозес исследователи из Нью-Йоркского университета, разработавшие некий универсальный индекс, позволяющий оценить ценовые тенденции на рынке искусства. У этого индекса есть несколько недостатков, и главный из них — то, что он позволяет учитывать только те картины, которые по меньшей мере дважды продавались на аукционах. Он не включает работы, которые получили отказ и не были приняты аукционными домами на перепродажу; это означает, что он учитывает только успешных художников тех, аукционные цены на работы которых растут. Это вроде как учитывать только акции тех компании из списка FTSE 100 или S&P 500, акции которых поднялись в цене, и делать вывод, что инвестиции на фондовой бирже — дело хорошее. Более того, в индексе Мей Мозеса не учитываются частные продажи, а также продажи через дилеров или на художественных ярмарках, поскольку цены ни там, ни там не разглашаются.
Кроме того, индекс Мей — Мозеса учитывает картины, не достигшие гарантированной цены, как «проданные» аукционному дому за эту самую гарантированную цену. Технически это верно, но едва ли отражает реальную рыночную стоимость произведения. В лучшем случае индекс может служить мерой доходности произведений весьма успешных художников; для обычного арт-портфолио доходность получается сильно завышенной.
Мей — Мозес и большинство других индексов, рассматривающих искусство как вложение капитала, при расчете прибыли от произведений искусства не учитывают налогов. Они не обращают на них внимания по очень понятной причине: инвестиции в самые дорогие произведения искусства, как правило, обходят налоги. Брендовые дилеры и аукционные дома имеют отделения (или, но крайней мере, номинальные офисы) в Лихтенштейне, Цюрихе или Монако. Сделки, согласованные в Лондоне или Нью-Йорке, можно оформить там, где подобные продажи не облагаются налогами и не регистрируются, так что новый владелец картины остается неизвестным. Здесь, кстати, может пройти незамеченной и последующая выгодная перепродажа.
Существуют инвестиционные фонды, которые специализируются на произведениях искусства, как другие, скажем, на недвижимости. Одним из первых примеров можно считать парижский фонд Le Peau de L’ours, «Медвежья шкура», — названный так вроде бы потому, что на стене в комнате, где договаривались участники фонда, висела медвежья шкура. (Другая версия говорит, что название происходит от басни Лафонтена «Медведь и два охотника», о том, как два охотника делили шкуру неубитого медведя.) В общем, история такова. В 1904 году французский финансист по имени Андре Левель уговорил еще двенадцать инвесторов внести по 212 франков и приобрести на эти деньги 100 картин и рисунков, в том числе ранние работы Матисса и Пикассо. Пока суд да дело, инвесторы могли развесить произведения по стенам своих домов и любоваться ими. В 1914 году на французском рынке произведений искусства был бум, и группа решила распродать картины на парижском аукционе в отеле «Друо». Торги принесли сумму вчетверо превышающую первоначальные инвестиции; некоторые картины ушли по десятикратной цене. Группа сумела угадать и художников, и точный момент для продажи; повторить такой успех не удалось с тех пор никому. Прибыль оказалась настолько неожиданной, что инвесторы пожертвовали пятую часть ее художникам.
Более странным и в чем-то причудливым может показаться решение, которое принял в 1974 году управляющий Пенсионным фондом Британских железных дорог Кристофер Левин. Он решил вложить около 40 миллионов фунтов, или 2,5% инвестиционного портфеля фонда — сегодня эта сумма соответствует примерно 200 миллионам фунтов, или 375 миллионам долларов, — в коллекцию из 2425 произведений искусства, от старых мастеров до китайского фарфора. Левин хотел уменьшить зависимость пенсионного фонда от вялого на тот момент лондонского фондового рынка. Фонд заключил контракт с «Сотби», по которому аукционный дом должен был выступить в роли консультанта по инвестициям; дополнительный пункт в соглашении предусматривал, что любая продажа произведений из коллекции фонда будет идти через «Сотби». Предполагалось, что так удастся получить более высокую цену — ведь фонду не придется торговаться с аукционным домом по поводу комиссионных.
«Сотби» попытался уйти от любых обвинений в конфликте интересов и основал независимую компанию Lexbourne. И действующие лица рынка искусства, и пресса недоумевали, как «Сотби» сможет выступать одновременно в роли агента продавцов и независимого консультанта пенсионного фонда. Однако Левин, и фонд в его лице, заявил, что его такая договоренность вполне устраивает.
Фонд продал свою коллекцию в период с 1987 по 1999 год; значительная ее часть ушла с торгов в 1989 году, «Сотби» назвал этот аукцион «одним из самых значительных распродаж произведении одного владельца за много лет». Кроме всего прочего, на этих торгах очень наглядно проявилось значение и ценность провенанса. Гравюра Альбрехта Дюрера «Богоматерь с грушей» из коллекции фонда была оценена в 10—14 тысяч фунтов и продана в июне 1987 года за 10 450 фунтов, причем на уровне 9 тысяч фунтов ставки в торгах предлагали пять потенциальных покупателей. Такая же гравюра Дюрера — та же тема, такое же состояние — была предложена неделей позже на аукционе «Сотби» с эстимейтом 4000—6000 фунтов и продана за 4400 фунтов — меньше чем за половину цены гравюры, в провенансе которой значилась коллекция Британских железных дорог.
Фонд получил со своей коллекции совокупный доход в 13%; это меньше, чем 14—16%, которые можно было бы получить от инвестиций в компании FTSE 100 или S&P 500 за тот же период, но чуть больше, чем если бы эти деньги были вложены в государственные облигации. Фонду повезло и с моментом продажи; многие произведения коллекции были проданы вблизи максимального подъема рынка. А всего через год весь рынок произведений искусства рухнул. Если бы коллекция была выставлена на аукцион в этот момент, совокупный доход составил бы меньше 5% годовых. Следует отметить, что три четверти прибыли было получено всего лишь от двадцати пяти полотен импрессионистов. При этом за все время фонд потратил на оплату консультаций и аукционных услуг сумму, равную половине всей прибыли. Эта операция фонда рассматривается как успешная, потому что Британским железным дорогам удалось таким способом диверсифицировать риски. Лишь одна часть коллекции резко выросла в цене, но никто не мог бы предсказать в самом начале, что именно импрессионистам уготован такой успех.
В конце 1990-х годов банки UBS, «Ситигруп» и «Дойче банк» организовали в своем составе отделы, призванные консультировать крупнейших клиентов банка по инвестициям в произведения искусства. Большая часть их рекомендаций сводится к вложению денег в картины старых мастеров, в импрессионистов и искусство XX века, но теперь и современное искусство медленно набирает популярность. Эти фирмы рекомендуют вкладывать деньги минимум на десять лет. Если какой-нибудь музеи просит одолжить картину для участия в выставке, консультанты тоже оказывают инвесторам помощь — ведь это увеличивает ценность картины и улучшает лицо клиента.
В 2005—2007 годах были организованы десять инвестиционных фондов со специализацией на искусстве. Эти фонды, управляемые бывшими главами подразделений «Кристи» и «Сотби» или крупными менеджерами с Уоллстрит, секьюритизируют произведения искусства; они собирают коллекции, а затем позволяют инвесторам покупать в этих коллекциях доли, примерно как это происходит в фондах взаимных инвестиций. Каждый из них рассчитан на состоятельных инвесторов, способных единовременно вложить по крайней мере 250 тысяч долларов. Некоторые фонды ставят своей целью отыскивать перспективных молодых художников и скупать их работы, чтобы потом иметь возможность контролировать вторичный рынок. Другие надеются приобретать произведения у тех продавцов, кто срочно нуждается в деньгах из-за долгов, развода или смерти. Один или два фонда планируют хеджировать свои риски при помощи деривативов компаний — производителей предметов роскоши, таких как швейцарская фирма Richemont или сам аукционный дом «Сотби». Если вы не понимаете концепции хеджирования (путем покупки одних активов и продажи других), не думайте даже пытаться подражать этому.
Уже было немало катастроф подобных фондов, о которых никто не хочет говорить. В 1989—1991 годах банк «Насьональ де Пари» вложил 22 миллиона долларов в портфолио из шестидесяти восьми французских и итальянских картин и рисунков. Убытки при продаже коллекции в 1998 году составили 8 миллионов долларов. Нью-йоркский банк «Чейз Манхэттен» с 300-миллионным арт-фондом, банк «Морган Гринфелл» с фондом в 25 миллионов долларов и японская ипотечная корпорация «Итоман», вложившая 500 миллионов долларов в произведения западного искусства, — далеко не все примеры инвесторов, потерявших значительную часть своих денег. Каждый из них говорил, что его схема сработала бы, если бы можно было держать произведения 20—25 лет, но ни один инвестор не готов заморозить средства на такой срок.
Единственный серьезный аргумент в пользу вложений капитала в искусство — это обнаруженный Мей и Мозесом факт: финансовые рынки и рынок произведений искусства развиваются не синхронно. Когда на финансовых рынках начинаются неприятности, инвесторы уводят деньги с фондовой биржи и вкладывают их в произведения искусства музейного качества. Принципиальная часть здесь — «музейное качество», а не «произведение искусства». Это открытие не представляет особой ценности для тех, кто покупает приятные-но-не-слишком-дорогие картины.
Еще один интересный факт, обнаруженный Мей и Мозесом, состоит в том, что знаменитые художники вроде Моне, Ренуара и Пикассо в целом дорожают медленнее искусства в целом. В статье, опубликованной в престижном журнале American Economic Review, авторы утверждали: «Если поделить арт-рынок на три части по продажной цене, то работы, оказавшиеся в верхней трети, дорожают медленнее, чем в средней, а работы в средней — медленнее, чем в нижней». Мей и Мозес утверждали также, что во время каждого продолжительного военного конфликта за последние сто лет арт-индексы повышались быстрее, чем основные биржевые индексы.
Посмотрим, как обстоит дело с работами Пикассо; можно считать, что работы этого художника в долговременной перспективе представляют собой наименьший риск, ведь роль Пикассо в формировании искусства XX века очень велика. Работы Пикассо совмещают в себе лучшие качества произведений искусства «инвестиционного качества». На каждом полотне стоит подпись художника, знакомая даже тем, кто не разбирается в искусстве. Их можно узнать издалека («Вау, неужели это Пикассо?»), и они красноречиво говорят о финансовом и культурном статусе хозяина. Какие здесь могут быть проблемы?
Проблема в том, что цены на Пикассо уже высокие. Чем выше уровень цен, тем меньше (и намного!) остается потенциальных покупателей — именно поэтому верхняя треть индекса Мей — Мозеса работает хуже других. «Портрет Доры Маар с кошкой» Пикассо, проданный на «Сотби» в мае 2006 года за 95,2 миллиона долларов, стал второй по цене картиной, когда-либо проданной на аукционе. В то время арт-критики называли эту работу великой. Но если рассматривать ее как вложение капитала, то через семь лет «Дора Маар» должна была бы принести при перепродаже нынешнему владельцу почти 200 миллионов долларов — считая, конечно, что владельца устроят скромные 10% годового дохода за вычетом издержек.
Даже если бы «Дора Маар» была перепродана всего через несколько недель, для компенсации оплаты услуг аукционного дома и страховки ее цена должна была бы быть почти 110 миллионов долларов. Но вот вопрос: нашлось бы в природе еще два коллекционера, готовые приобрести эту картину? Два нужны для состязательности и войны ставок; при этом один из участников предыдущего аукциона стал теперь владельцем картины, а второй отказался от борьбы за шаг до окончательной цены. Конечно, «Дора Маар» — завидная добыча: одна из рыночных теорий гласит, что на лакомые кусочки — будь то серьезный Климт. Бэкон или Джонс — всегда найдутся претенденты и что самое дорогое произведение из всех возможных всегда безопаснее для вложения капитала, чем следующее по цене. Но завидная добыча может стать надежным вложением капитала только в том случае, если покупатель верно угадает, что именно будет считаться завидной добычей через семь лет.
Покупка не слишком известной работы менее знаменитого художника или направления в искусстве всегда связана с риском; через десять лет коллекционеры, вполне возможно, успеют потерять всякий интерес и к художнику, и к его школе. Такое происходит сейчас с работами не самых известных представителей фовизма, таких как Морис де Вламинк, Андре Дерэн и Луи Вальта. Па каждую их картину находится много меньше потенциальных покупателей, чем десять лет назад.
Кроме того, существуют спекулянты, которые читали о Джоне Каррине и других художниках, цены на которых подскочили до небес. Такой спекулянт покупает за 10 тысяч долларов картину 22-летнего выпускника художественной школы и надеется продать ее через год по двойной цене. Удачи. А если спекулянт останется недоволен результатом, подумайте о дилерах, которым придется столкнуться с разгневанными коллекционерами; многим ведь захочется компенсировать свои потери, вернув купленную картину в галерею, как они сделали бы с неудачной покупкой в «Прада».
Кто знает, какая судьба может ожидать произведение искусства в руках инвестора? Один покупатель Пикассо объявил, что собирается разрезать картину на дюймовые кусочки и с выгодой продать их, так чтобы «каждый мог купить себе Пикассо». Рёи Саито перед смертью заявил, что «Портрет доктора Гаше» будет кремирован вместе с его телом. Директор амстердамского Музея Ван Гога умолял Саито не делать этого, говорил, что «произведение искусства остается достоянием всего человечества, даже если вы заплатили за него». Саито проигнорировал все его просьбы. Через несколько месяцев, после смерти коллекционера, картину спасло только то, что ее отобрали за долги его кредиторы.
Если вы все же хотите инвестировать в современное искусство — то есть вложить в него деньги с целью получения прибыли, а не чтобы порезать картину на кусочки или сжечь, — на что вам ориентироваться? Дилеры и специалисты аукционных домов сходятся в одном: главное — это достоверная информация. Чтобы начать собирать художественную коллекцию, надо затратить уйму времени. Первым делом следует посетить галереи в одном из крупных центров торговли произведениями искусства — в Лондоне или Нью-Йорке. Лос-Анджелесе или Париже. Поговорите с представителями галерей, попросите рассказать вам о художниках и их работах. Если где-то к вам отнесутся без должного почтения, переходите в другую галерею.
Поищите информационные бюллетени консультационных служб «Ситибанка», JP Morgan или UBS Global Asset Management: многие из них публикуются в Интернете. Отыщите там художников, которые выглядят перспективно, — не новичков, но тех, кто стабильно развивается, у кого проходит, скажем, вторая выставка в брендовой галерее или третья — четвертая в мейнстримной.
Другой подход — выбрать и оценить мейнстримного дилера (для брендовых дилеров это не обязательно). Какова его репутация по продвижению своих художников? Насколько регулярно пишут о его выставках новых работ арт-критики? Посещают ли галерею кураторы музеев? Продаст ли этот дилер вам непосредственно или запишет в лист ожидания?
Подбирайте произведения по ценам от 30 до 75 тысяч фунтов. Избегайте блокбастеров и самых дорогих картин у данного художника — не только потому, что «шедевры работают хуже», но и чтобы диверсифицировать риски, точно так же, как при инвестировании на фондовом рынке вы приобретете портфолио акций, а не вложите все деньги в одну компанию. Инвестор почти всегда получит лучший результат, если приобретет десять картин растущих художников по 50 тысяч фунтов, чем если купит за полмиллиона одну работу. Если инвестор покупает на аукционе или на вторичном рынке через дилера, он может отыскать одну из ранних работ художника, которая будет обладать дополнительной ценностью благодаря своей редкости.
Если вы не хотите просто купить картины и держать их у себя двадцать или тридцать лет (что предложит вам большинство экспертов) — тогда внимательно наблюдайте за художником. Если прошла уже пара лет без крупной персональной выставки в галерее, если галерея разорвала с ним отношения, а другая — равного статуса — не «подобрала» в течение трех месяцев, быстро продавайте.
И внимательно наблюдайте за ценовыми тенденциями. Это несложно делать на ArtNet — интернет-сайте, который позволяет проверить прошлые аукционные цены. Большинство успешных художников в первой фазе своей карьеры демонстрируют медленный рост цен, затем, на втором этапе, — резкий подъем, а затем, на третьем, — стабильные цены или медленное падение. На третьем этапе доход с инвестиций сначала уменьшается, затем пропадает и сменяется убытками. Все это напоминает кривую в форме буквы S. Возможно, вам скажут, что работы художника за последние десять лет втрое поднялись в цене, и это может быть правдой. Но эта правда, возможно, маскирует тот факт, что пик цен миновал два года назад, что теперь они успели уже упасть на четверть и что работы художника теперь лишь изредка появляются на второстепенных аукционах. Отслеживайте как можно тщательнее все изменения цен и, когда крутой подъем закончится и на графике начнется «плато», продавайте.
Интересные сведения можно почерпнуть у Дэвида Гэленсона, профессора экономики Чикагского университета, много лет изучавшего относительную ценность картин. Гэленсон утверждает, что существует общая для большинства успешных художников схема. Самые ценные работы, как правило, появляются либо в самом начале их карьеры, как у Энди Уорхола, или очень поздно, как у Джексона Поллока. Успех в молодости — вспомните Пикассо — признак концептуалиста и новатора, создающего новые стили и направления в искусстве. Успех в зрелости — вспомните Сезанна — признак художника, который разрабатывает свои идеи всю жизнь, и лучшие работы появляются у него в конце жизни, после долгих поисков, многочисленных проб и ошибок. Из этого следует также, что при поиске объекта для инвестиций вам следует игнорировать как художников старшего возраста — ведь рынок давно открыл бы их, — так и художников в середине карьеры — ведь резкий подъем цен на их работы уже миновал. Самую большую прибыль приносит открытие новаторов — тех, кто будет определять развитие искусства в ближайшие десятилетия. Попытайтесь сначала определить тенденции, а затем — молодых новаторов. Именно так действует Чарльз Саатчи.
Некоторые инвесторы утверждают, что пришли к успеху, просто копируя выбор Саатчи; они даже покупают работы, от которых он отказался, в надежде на то, что пребывание, даже кратковременное, в коллекции Саатчи приведет к появлению художника в выставках мейнстримных галерей и музеев — причем в ближайший же год, а не в отдаленной перспективе. Если вы так поступаете, то продавать надо во время первой или второй выставки художника, потому что Саатчи и большинство других инвесторов будут ждать дольше. Возможно, после этого рынок еще поднимется, но может и рухнуть в одночасье, если интерес к художнику пропадет или если на рынке одновременно появится слишком много его работ.
При посещении галереи и аукционных домов не ждите, что произведения современного искусства, которые вы там увидите, вам очень уж понравятся. С другой стороны, не отчаивайтесь, если ничего на выставке вам не понравится, — большая часть всего этого не нравится никому. В мире искусства говорят, что надо увидеть сотни работ, которые вам не понравятся, чтобы понять наконец, что же вам по вкусу. Кстати говоря, это хороший аргумент в пользу посещения художественных ярмарок. Прежде чем покупать что-либо, посмотрите несколько тысяч работ и дальше рассчитывайте так: пятьсот просмотренных произведений на каждое новое приобретение. Согласно MoMA, средний посетитель смотрит на картину в течение семи секунд. Входя в ярмарочный зал или галерею, попробуйте прикинуть: «Где здесь главный приз лотереи?» Или можно оглянуться вокруг и подумать: «Вот если бы я собирался украсть отсюда одну картину, то какую именно?» У большинства людей лучше получаются мысли о гипотетической краже, чем об абстрактной привлекательности. Обойдя зал, вернитесь и потратьте тридцать секунд на созерцание объекта вашего преступного вожделения: попытайтесь понять, почему вы выбрали именно его. И еще: посещая ярмарку или галерею, никогда не тратьте на осмотр новых для себя произведений искусства больше получаса подряд. Человек не в состоянии воспринимать и оценивать подобные вещи дольше.
Если вы уверены, что обладаете чутьем и способны распознать по-настоящему хорошую работу, — но только в этом случае! — попробуйте рассмотреть произведения молодых художников из России. Индии и, самое главное, Китая. Самой заметной тенденцией середины 2007 года стал рост значения и популярности китайского искусства — символ громадных социальных перемен, идущих в этой стране. В январе 2007 года Чарльз Саатчи открыл версию своего популярного веб-сайта, посвященную китайскому искусству, с форумами как на английском, так и на китайском языке. Кроме того, его новая лондонская галерея открылась в начале 2008 года выставкой китайского искусства из его коллекции.
«Кристи» и «Сотби» уже несколько лет проводят в Гонконге и Шанхае аукционы китайского искусства XX века; цены на произведения некоторых художников утроились за три года. В 2004 году два аукционных дома продали китайского искусства на 22 миллиона долларов: в 2006 году — уже на 190 миллионов долларов. Прогнозы на 2008 год называли сумму 400 миллионов долларов. Западные биеннале и галереи выставляют китайских художников. Ларри Гагосян планирует открыть галереи в Шанхае и Пекине — не только для того, чтобы показывать там западное искусство, но и чтобы привлечь к себе лучших китайских художников.
Китайское искусство встречает на Западе все большее понимание, но спрос на него растет и в Китае. Если Джексон Поллок стоит в Нью-Йорке 140 миллионов долларов, то сколько стоит произведение китайского художника равного масштаба и значения для Китая XX века? Пока ответ таков: 2,9 миллиона фунтов стерлингов; этот рекорд поставило в октябре 2007 года на «Сотби» в Лондоне полотно «Казнь» (1995) работы Юэ Миньцзюня. На этом полотне четверо обнаженных людей смеются, в то время как еще двое имитируют расстрельную команду. Самые известные современные китайские художники — Чаи Гунцзян, получивший «Золотого льва» на Венецианской биеннале 2005 года, и пекинец Лю Сядун, представитель школы «циничного реализма». Аукционная цена на работы Чаи достигла 650 тысяч долларов, а картина Лю принесла на аукционе в Пекине в 2007 году 2,7 миллиона долларов. В соответствующем разделе вебсайта Чарльза Саатчи — восемь китайских художников, работы которых имеются в его коллекции. Ни Юэ, ни Чаи, ни Лю там нет. Станет ли Чаи Гунцзян — или, может быть, кто-то из художников, приобретенных Саатчи, — следующим Дэмиеном Херстом или Джеффом Кунсом, объектом длинных списков ожидания в западных галереях? Будут ли когда-нибудь «Кристи» и «Сотби» в Лондоне и Нью-Йорке предлагать больше работ Чаи, чем Уорхола?
Если рассматривать только произведения западных художников, то можно задаться вопросом: какого рода работы лучше всего растут в цене? Здесь тоже существуют определенные общие правила. Портрет привлекательной женщины или ребенка будет стоить дороже, чем портрет пожилой женщины или несимпатичного мужчины. Так, «Оранжевая Мэрилин» Уорхола приносит на аукционах сумму в двадцать раз большую, чем точно такой же по размеру «Ричард Никсон» его же работы.
Имеют значение и цвета. Бретт Горви, один из руководителей отдела современного искусства в штаб-квартире «Кристи», утверждает, что можно распределить цвета в порядке от наилучшей продаваемости к наихудшей следующим образом: красный, белый, голубой, желтый, зеленый и черный. Если речь идет об Энди Уорхоле, зеленый стоит на шкале выше. Зеленый — цвет денег.
Яркие цвета продаются лучше, чем блеклые. Горизонтальные картины — лучше, чем вертикальные. Обнаженная натура продается дороже, чем скромность, а обнаженное женское тело — дороже, чем мужское. Обнаженная женщина Буше стоит в десять раз дороже, чем обнаженный мужчина его же работы. Сюжетные работы продаются лучше, чем пейзажи. Натюрморт с цветами стоит дороже, чем натюрморт с фруктами, а роза — дороже, чем хризантема. Спокойная вода на картине увеличивает ее стоимость (вспомните «Водяные лилии» Моне); бурная вода — уменьшает (вспомните морские пейзажи). Кораблекрушение стоит еще дешевле.
Чистокровные собаки дороже дворняжек, скаковые лошади дороже упряжных. Если на картине присутствует дичь, то чем дороже обходится охота на нее, тем больше она увеличивает стоимость картины; к примеру, рябчик втрое дороже утки. Существует даже более конкретное правило, сформулированное нью-йоркским частным дилером Дэвидом Нэшем: картины с коровами никогда не продаются по хорошей цене. Никогда.
И последнее правило сформулировал аукционист «Сотби» Тобиас Мейер. Однажды он продавал на аукционе неоновое произведение Брюса Наумана Run from Fear / Fun from Rear (1972), символически изображающее эротический акт. Когда работу внесли в зал, голос из задних рядов аудитории возмущенно произнес: «Похабщина». Мейер, никогда не славившийся юмором во время ведения аукциона, отозвался мгновенно: «Похабщина продается». Конечно, часто все происходит иначе, но для знаменитых художников вроде Джеффа Кунса или Брюса Наумана она действительно продается. Так произошло и в тот раз.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.