Глава VI ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ПЕРЕЕЗД В ПАРИЖ. БАТО-ЛАВУАР

Глава VI ОКОНЧАТЕЛЬНЫЙ ПЕРЕЕЗД В ПАРИЖ. БАТО-ЛАВУАР

Наконец Пабло и Жуниер на вершине холма Монмартра, перед домом № 13 по улице Равиньян[59]. Это здание уже знакомо Пикассо — он жил по соседству на улице Габриэль во время первого визита в Париж. Кроме того, после разрыва с Маньячем он нашел здесь приют на несколько дней в мастерской своего друга — скульптора и мастера по керамике Пако Дуррио, протянувшего ему руку помощи в трудную минуту суровой зимой 1902/03 года.

В данный момент Пако собрался переезжать, и Пабло решил поселиться в его студии вместе с Жуниером, который будет оплачивать аренду жилья, что, впрочем, нисколько не ставит под сомнение искренность их дружбы.

В 1904 году это здание на улице Равиньян представляло собой довольно странное сооружение: фасад — один этаж, дверь и три окна. Но так как дом стоял на крутом склоне холма, то с противоположной его стороны, выходящей на улицу Гарро, было уже три этажа. Эта задняя часть дома пятнадцатиметровой высоты практически полностью состояла из дерева и витражей. На крыше возвышалось несколько застекленных сооружений, похожих на маленькие теплицы. Весь ансамбль сооружения напоминал, по меткому выражению Макса Жакоба, Бато-Лавуар — баржу-прачечную, одну из тех, что стояли в те времена вдоль берегов Сены. Это название закрепилось за домом и стало знаменитым. Правда, существовала одна немаловажная деталь, которая не оправдывала придуманное поэтом название, — отсутствие воды. Умывание для обитателей было настоящей проблемой. Более того, на тридцать-сорок жильцов имелся всего один туалет, двери которого не закрывались из-за отсутствия щеколды и постоянно хлопали от сквозняков, гуляющих по многочисленным коридорам и лестницам. В здании не было ни электричества, ни газа на всех этажах, что, впрочем, характерно в те времена для многих старых жилых домов Парижа.

Здание, построенное для фабрики по изготовлению замков, превратилось в своего рода улей из мастерских и студий, на поддержание которых хозяин отказывался тратить даже ничтожные суммы. Но это обусловило небольшую арендную плату, что привлекало начинающих художников, скульпторов и других бедняков…

В момент прибытия Пикассо в Бато-Лавуар уже проживали два его товарища — Хоакин Суньер и Рикардо Каналс. А неподалеку поселились Маноло и Рамон Пичот, нынешний спутник Жермен. Короче, молодой художник оказался в окружении знакомых.

Его не смущали крайне обветшалое состояние дома и царящая там грязь: прогнивший деревянный пол, шаткие ступеньки лестниц; был даже трагический случай, когда кто-то из жильцов, поскользнувшись зимой на лестнице, рухнул в пролет и разбился насмерть, причем его обнаружили только на третий день…

Мастерская Пикассо была светлая, достаточно просторная, но расположение под железной крышей и большие окна превращали ее летом в тропическую оранжерею, а в период с декабря по февраль она охлаждалась настолько, что недопитый чай замерзал в чашках. В студии был небольшой альков, который Пабло окрестил комнатой. Дуррио забрал всю мебель, поэтому друзьям пришлось приобрести по умеренной цене самое необходимое у другого художника. Они купили матрац, на котором спал плативший за жилье Жуниер, а Пабло пришлось довольствоваться ковриком; широкий плоский оцинкованный таз, который служил не только как необходимая принадлежность туалета, но в то же время… как аксессуар художника для написания с натуры моющейся молодой женщины. Убогий интерьер мастерской дополняли старая ржавая чугунная сковорода, использовавшаяся как подставка для глиняной лоханки, и белый деревянный стол, где лежали полотенце и кусок марсельского мыла. Следует упомянуть также керосинку, стул, провалившееся кресло и маленький черный дорожный сундук, на который можно было присесть. Ну а когда собиралось много друзей, то они рассаживались просто на полу…

Это, впрочем, было не совсем просто, так как пол мастерской был изрядно загроможден мольбертами, тюбиками с краской, консервными банками со скипидаром, в которых отмывались кисточки, и многочисленными картинами, стоящими на полу вдоль стен. Пабло заранее отправил в Париж несколько ящиков с работами из Барселоны. Большинство из них, написанных в Каталонии, относились к «голубому» периоду. Занавесок на окнах не было, и все это хаотичное нагромождение вещей освещалось тусклым дневным светом.

Естественно, Пабло вновь обрел своих испанских друзей, которые были рады его возвращению и часто навещали его, в основном во второй половине дня, что не особенно беспокоило художника, так как он предпочитал работать ночью при свете керосиновой лампы. Впрочем, не заявлял ли он позже, что это особое освещение сильно повлияло на преобладание голубого в его картинах того периода?

Как бы то ни было, но прибытие Пикассо в Париж вовсе не означало его немедленного разрыва с прежним состоянием духа: словно все несчастные, обездоленные Барселоны продолжали преследовать Пабло. Конечно, Монмартр не относился к богатым кварталам Парижа, но молодой художник, с его явно избирательным видением окружающего, не хотел замечать ничего, кроме нищих, безумцев в лохмотьях, бормочущих неразборчивые слова, голодающих слепых или калек на костылях. И лишь изредка в его работах можно заметить чисто стилистические изменения: силуэты персонажей удлиняются или изгибаются под острыми углами, напоминая о маньеризме в духе Эль Греко.

Важной вехой в художественной карьере Пикассо стал его офорт[60] — Скудная трапеза, который он выполнил в сентябре 1904 года на пластине из цинка (это дешевле, чем медь) с помощью Рикардо Каналса, благодаря советам которого он мастерски овладел техникой гравюры. Исследователи часто недооценивают важность гравюр в творчестве Пикассо, рассматривая их как побочное, второстепенное увлечение. Однако сам художник очень серьезно и с огромным увлечением относился к этому виду творчества, о чем свидетельствует тот факт, что он оставит своим наследникам более 30 тысяч гравюр…

Летом 1904 года Пикассо познакомился с двумя женщинами, сыгравшими важную роль в его жизни. Сначала он встретил Мадлен, чей портрет случайно обнаружил в 1968 году.

— Ах! Так ведь это Мадлен! — воскликнул он с радостным изумлением в присутствии своего друга Пьера Дэкса, посетившего его в Мужене. — А ведь у нас чуть было не родился ребенок, — уточнил он и добавил: — Ты представляешь меня с сыном шестидесяти четырех лет?

К сожалению, немного известно о Мадлен: она была натурщицей; ее портрет написал в 1907 году Васкес Диас, назвав Мадлен, подруга Пикассо, но сохранилось несколько рисунков Пикассо — Женщина в блузке в Галерее Тейт (Лондон) и еще несколько рисунков отличного качества, где запечатлена Мадлен. Зимой 1904/05 года Мадлен была возлюбленной Пабло.

Вскоре Пабло встречает другую молодую женщину — Фернанду Оливье. Позже она вспоминала: «В доме проживал испанский художник, с некоторых пор я повсюду встречала его. Он внимательно смотрел на меня своими огромными глазами; его взгляд был тяжелый, пытливый и задумчивый одновременно, полный внутреннего огня и настолько интенсивный, что буквально гипнотизировал меня. Я не могла определить его возраст. Красивые губы молодили его, а глубокая складка, спускающаяся от носа к уголкам губ, напротив, старила. Крупный нос придавал лицу некоторую вульгарность. Несмотря на улыбающиеся губы, глаза оставались печальными. Его жесты выдавали некоторую застенчивость, хотя не исключали и надменности»[61].

Однажды, в августе 1904 года, когда разразилась сильная гроза, сопровождаемая ливнем, Пабло, столкнувшись с Фернандой у входа в дом, смеясь, сунул ей в руки маленького черного котенка, которого только что спас от проливного дождя. Воспользовавшись моментом, он приглашает девушку посмотреть его картины. Фернанду потрясла безграничная печаль, исходящая от его полотен, но больше всего она была покорена личностью самого художника, и, когда Пабло увлекает ее к своей кровати, она не сопротивляется…

Фернанда Оливье родилась в Париже 6 июня 1881 года, ее настоящее имя — Амели Ланг. Фернанда — внебрачная дочь знатного человека, после смерти матери он доверил ее воспитание родственнице, мадам Бельвале, которая дала Фернанде неплохое образование. За четыре года до встречи с Пикассо она вышла замуж за некоего Поля-Эмиля Першерона. После того как муж стал нещадно бить ее, Фернанда сбежала. Ее приютил скульптор Лоран Дебьен. Он познакомил ее с такими художниками, как Болдини, Каролюс-Дюран, Эннер и Кормон, которым она служила моделью. Отчаянная по природе, она бросается от одного любовного увлечения к другому. В момент встречи с Пикассо Фернанда живет со своим скульптором… в Бато-Лавуар. Она называет себя Фернандой Оливье потому, что предпочитает скрыть свое истинное имя — мадам Першерон[62].

Как бы то ни было, Пабло покорен, даже потрясен красотой Фернанды. Какой контраст с большинством молодых женщин, с которыми он сталкивался до сих пор — обитательницами публичных домов, красотками, шатающимися по ночным улочкам, бульварам Монмартра. К сожалению, его нищенское положение позволяло завоевывать расположение лишь дам легкого поведения.

Новая избранница — рыжеволосая красавица с миндалевидными зелеными глазами и соблазнительной фигурой; элегантная манера одеваться, изящные шляпки, обворожительный аромат духов — все это разжигает страсть Пикассо. Кроме того, Пабло уже достаточно знает французский, чтобы оценить, что она изъясняется намного изысканней, чем все те, с кем он сталкивался до сих пор.

Короче говоря, юноша страстно влюблен, и чтобы подчеркнуть особую важность этого события, Пабло вскоре делает рисунок, где изображает их тела, слившиеся в любовном порыве (Музей Пикассо, Париж). Более того, он фиксирует дату — Август 1904, словно это означает для него начало новой жизни, однако отношения молодых людей еще долгое время оставались довольно неопределенными. И только год спустя Фернанда наконец переедет к Пикассо.

А до тех пор Пабло продолжает встречаться с Мадлен, и именно осенью 1904 года у них появилась надежда, что Мадлен родит ему сына. Кроме того, Пабло какое-то время был любовником Алис Жери, будущей жены художника Дерена. А Фернанда, оставаясь любовницей Лорана Дебьена, одновременно вступила в связь с Хоакином Суниером, каталонским художником, которого она встретила у Рикардо Каналса. По ее словам, Суниер доставлял ей физическое наслаждение, хотя она и не была влюблена в него. «Если мои чувства говорили, то сердце мое оставалось закрытым», — напишет она об этом позже, подобрав такую довольно условную формулировку для своего поведения…

Мемуары прекрасной Фернанды, кстати, весьма удачно написанные, очень ценны: они создают живой, яркий образ молодого Пикассо, несколько неожиданный по сравнению с тем стереотипом, каким представляли его после Второй мировой войны, с тем образом, который был растиражирован прессой — невысокого, коренастого мужчины с массивным лысым черепом, черными глазами хитреца, всегда готового к провокационным шуткам…

Вот несколько отрывков из «Дневника Фернанды» (1904–1905): «Я вернулась к моему испанскому художнику (Пабло). Он меня обожает, и это меня трогает, так как он очень искренен. Но мне приходится встречаться с ним тайно, так как я не хочу, чтобы Лоран догадался о наших свиданиях. К счастью, он должен вскоре отправиться на военную подготовку на тринадцать дней.

…Его глаза смотрят на меня с мольбой, он благоговейно хранит любую вещь, принадлежащую мне».

И это действительно так, в мастерской Пабло создает своего рода «алтарь», посвященный возлюбленной (так поступают в некоторых испанских семьях, оказывая особую честь одному из близких). Он покрывает голубой тканью ящик, раскладывает белую шелковую блузку, в которой была Фернанда в день их первой встречи. Две ярко-голубые вазы эпохи Луи-Филиппа с искусственными цветами завершают эту странную, довольно мещанскую композицию. А над «алтарем» — портрет Фернанды, мадонны, которой он поклоняется…

В этом поступке Пабло тесно переплелись фетишизм, религия, суеверие и грубая шутка. Ни в коем случае нельзя исключать искренности его чувств, в которых он стыдится признаться и якобы насмехается над ними из гордости…

Фернанда, как тонко чувствующая натура, анализирует мотивы столь сложного поведения Пабло.

Она делится с нами некоторыми деталями, вызывающими улыбку: «Он нежный и добрый, но неопрятный, что меня огорчает. Мне наплевать на беспорядок, царящий в его мастерской, но меня ужасает его плохо ухоженное тело. Я не решаюсь дать ему это почувствовать, это слишком деликатный вопрос, но я все-таки постараюсь изменить это и я добьюсь своего…»

Она доверяет дневнику сомнения: «Я не решаюсь перейти жить к Пабло. Он ревнив, он без гроша в кармане и в то же время не хочет, чтобы я работала. Но это глупо! И, вообще, я не хочу жить в этой жалкой мастерской».

А Пабло категорически против того, чтобы она работала, потому что она — модель. А он знает по собственному опыту, как художники не могут устоять от искушения овладеть позирующими им молодыми женщинами. И он не теряет надежды убедить ее перейти к нему. «Он часами смотрит на меня печальным, умоляющим взглядом своих огромных глаз, который буквально пронизывает вас помимо вашей воли…»

Однажды вечером Пабло предложил ей попробовать опиум. Его приобщили к наркотику знакомые в кафе «Клозери-де-Лила». Курение опиума вошло тогда в моду в некоторых литературных и артистических кругах. Юный поэт Кокто выкурит первую трубку у актера Эдуарда де Макса, а романист Пьер Лотти, вернувшись из путешествия по Востоку, тоже «привезет» вкус к этому наркотику. Толкаемая любопытством Фернанда соглашается покурить трубку, купленную для нее Пабло. Не хотел ли он использовать наркотик как средство соблазнения? Находясь под влиянием опиума, «испытывая обостренное возбуждение», Фернанда обнаруживает или верит в то, что обнаруживает, что она начинает лучше понимать Пабло: «Любовь вспыхнула, переполняя меня страстью».

И действительно, она привыкает к этому чувству и однажды принимает окончательное решение. Это было 3 сентября 1905 года. «В воскресенье, в яркий солнечный день, я переехала к Пикассо».

Так началась их совместная жизнь, которая продолжалась семь лет, до 1912 года, когда Пабло исполнится тридцать один год…

Чтобы доставить удовольствие Пабло, Фернанда больше не позирует Кормону и другим художникам. Теперь она ведет праздный образ жизни, большую часть времени оставаясь у любовника. «Пабло меня очень любит; я много сплю. Привычка ложиться рано после утомительного рабочего дня приводит к тому, что я засыпаю. А Пабло любуется мною, рисует, работает ночью и засыпает только около шести утра. Он предпочитает работать ночью, когда никто ему не мешает […], а меня он упрекает в том, что я все время сплю. Мне необходимо привыкнуть к новому образу жизни и постараться подольше оставаться рядом с Пабло в бодрствующем состоянии».

Фернанда не зря опасалась нищеты, когда отказалась от работы, чтобы жить с художником без единого су в кармане. Зимой 1904/05 года у них не было денег на уголь — печь оставалась ледяной, а чтобы хоть как-то согреться, она вынуждена была оставаться в постели. К счастью, друзья старались им помочь, чем могли. Так, Пако Дуррио, например, оставлял перед дверью банку сардин, хлеб, бутылку вина. Иной раз друзья давали даже деньги, в том числе и Макс Жакоб, который сам пребывал в крайне бедственном положении.

Доведенные до отчаяния, влюбленные иногда прибегали к хитрости, заказывая доставку товара на дом: когда посыльный привозил им, например, пакет с углем, Фернанда кричала через дверь:

— Я не могу сейчас открыть вам — я голая… Пожалуйста, оставьте пакет у порога, я заплачу вам в следующий раз.

Подобным трюком они выигрывали еще неделю, во время которой Пабло удавалось заработать несколько су…

Впрочем, Пикассо ненавидел продавать свои картины. Во-первых, он никогда не считал их окончательно завершенными и с огромным трудом расставался с ними. Во-вторых, ему было отвратительно торговаться, вступать в дискуссию, доказывая достоинства картины. Он не умел заключать сделки, что приводило его в ярость. Он предпочел бы просто отдать свои работы даром…

К счастью, преданные друзья, Макс Жакоб и Пако Дуррио, пытались помочь, продавая его рисунки. Это была крайне тяжелая и неприятная миссия. И все-таки они не всегда возвращались ни с чем.

Макс Жакоб, к тому же, очень страдал от постоянного присутствия Фернанды рядом со своим идолом. Он с тоской вспоминал время, когда они с Пабло жили вместе на бульваре Вольтера… Тогда их связывали такие задушевные отношения, каких он больше никогда не испытает, в этом он не сомневался. И его охватила жгучая ревность к Фернанде, впрочем, он ее будет испытывать и ко всем последующим возлюбленным его Пабло. Но в то же время благодаря Пабло он встретил столько новых друзей, в первую очередь Андре Сальмона и Аполлинера.

В октябре 1904 года Маноло привел Андре Сальмона в Бато-Лавуар и познакомил его с Пикассо. Маноло надеялся, что после этого визита поэт, под впечатлением работ Пикассо, напишет о нем хвалебную статью. К сожалению, тогда он не написал ни строчки. Зато через пятьдесят лет он не забудет описать свою первую встречу с выдающимся художником и впечатление от его работ: «Я полностью погрузился в „голубой“ период… Керосиновая лампа на столе слабо освещала мастерскую, и Пикассо был вынужден демонстрировать свои полотна при трепещущем свете свечи, которую он держал высоко, в это время деликатно знакомил меня со своими обездоленными, голодными, увечными, несчастными матерями, лишенными молока, принадлежащими сверхреальному миру Голубой нищеты.

…Знаменитая прядь волос, ниспадающая на глаз цвета черной смородины; из-под распахнутой голубой куртки видна белая рубаха, подпоясанная темно-красным фланелевым поясом с бахромой. Довольно долго он будет пользоваться поясом такого типа, даже под жилетом своего первого вечернего костюма»[63].

Кто этот Андре Сальмон, который станет одним из лучших друзей Пикассо вплоть до 1937 года, пока их не разведут непреодолимые разногласия по отношению к гражданской войне в Испании? Андре — всего на три недели старше Пикассо, сын французского гравера, обосновавшегося в Санкт-Петербурге и вернувшегося из России в 1900 году. Поэт и литературный критик, Сальмон сотрудничает с журналом «Эзопово празднество», издаваемым Гийомом Аполлинером, и со знаменитым сатирическим журналом «Тарелка с маслом». Высокий, элегантный молодой человек, носивший пальто с пелериной, выглядел шикарно. Фернанда сразу прониклась к нему симпатией и очень тепло отзывается о его таланте рассказчика, умевшего изысканно излагать даже самые непристойные истории. Он не похож ни на Макса Жакоба, ни на Аполлинера. Проницательный ум, утонченность, язвительность не мешают ему быть поэтом и сентиментальным человеком. Это покоряет Пикассо, и они становятся неразлучными друзьями…

Благодаря Жану Молле, называемому Бароном, осенью 1904 года к «банде» Пикассо присоединяется Аполлинер. Молле сразу понял, что Пикассо заинтересует Аполлинера, он приводит художника в один из английских баров, тогда очень модных, на улице Амстердам, по всей вероятности, «Austen’s Railway». Завсегдатаи бара — жокеи, тренеры, конюхи, которые прибывают на вокзал Сен-Лазар из Мезон-Лаффита.

Аполлинер — тоже постоянный посетитель этого бара, но вовсе не по причине англомании, а потому, что проживает в Везине, пригороде Парижа, куда отправляется с вокзала Сен-Лазар. Выпитое пиво позволяет ему подготовиться к отъезду за город. Из-за отсутствия денег он вынужден жить с матерью, авантюристкой в прошлом и беспробудной алкоголичкой. Во время приступов она нещадно избивает домашних. Даже Гийом, несмотря на свой внушительный внешний вид, не спасается от ее ударов.

Как бы то ни было, при первой же встрече между Пикассо и Аполлинером зарождается глубокая симпатия. Их дружба продлится вплоть до смерти поэта в 1918 году. Они откроют друг в друге таланты, о которых и не подозревали — это будет уникальным примером гармоничной взаимодополняемости в истории искусства и литературы.

Вильгельм Альберт Владимир Александр Аполлинарий де Костровицкий, вошедший в историю как Гийом Аполлинер, родился в 1880 году в Риме. Внебрачный сын Анжелики де Костровицкой, дочери польского дворянина, ставшего камергером папы, и некоего Франческо д’Аспермонта, родившегося в Швейцарии в Сен-Морисе. Парочка путешествовала по казино Европы, с трудом перебиваясь небольшими выигрышами и оставляя повсюду долги. Гийом обучался в Монте-Карло, затем в Бельгии вместе с братом Альбертом. Вел такой же беспорядочный образ жизни, как его мать.

Когда Гийом встретил Пикассо, он уже опубликовал многочисленные статьи и поэмы, правда, без особого успеха. И тем не менее в 24 года он — автор «Песни нелюбимого», подлинного шедевра, на который его вдохновила несчастная любовь к юной англичанке Анни Плейден.

Он основал журнал «Эзопово празднество» и в то же время работал редактором другого издания — «Спутник рантье». Подозревали ли его читатели, что советы по финансовым вопросам исходили от поэта, неисправимого шутника, приятеля другого любителя розыгрышей — Альфреда Жарри?

Через несколько дней после встречи Аполлинера с Пикассо Макс Жакоб, в свою очередь, знакомится с будущим автором «Алкоголей», а Пабло вскоре напишет над входом в мастерскую — «Место встречи поэтов». К ним присоединяется Андре Сальмон. А Аполлинер все чаще станет посещать Бато-Лавуар вместо английского бара.

Многочисленные оживленные дискуссии, разгоравшиеся в тесном кругу друзей, были для них своего рода интеллектуальной гимнастикой. Недаром Сабартес сравнивал их обмен идеями со стремительным обменом мячом теннисистами.

Позже Пикассо тоже начнет писать стихи, а также сможет обсуждать собственное искусство — все это произойдет благодаря продолжительному общению с Жакобом, Сальмоном и Аполлинером.

А его живопись? В конце 1904-го — начале 1905 года она стала меняться. От голубого цвета, который прежде доминировал в картинах, он постепенно переходит к более светлой колористической гамме — серому, охре и бледно-розовому цвету. В итоге — это начало нового периода, который назовут «голубовато-розовым», предшествовавшего «розовому» периоду. Но не станем делать слишком поспешного заключения, что теперь сам художник и его персонажи начали видеть жизнь в розовом цвете. Конечно, он больше не изображает трагический мир, где доминируют нищета и отчаяние, но работы пока еще полны меланхолии и тревожных вопросов.

Появление Мадлен, а затем Фернанды в жизни художника, несомненно, сыграло важную роль в его постепенном выходе из голубого пессимизма.

Условия, в которых теперь работает Пикассо, тоже способствовали этой эволюции. Прежде, во время трех предыдущих визитов в Париж, начиная с 1900 года, он ощущал себя временным гостем. Сейчас же, напротив, какими бы ни были условия проживания в Бато-Лавуар, денежные затруднения и его плохое знание французского языка, он уверен, что останется в Париже, потому что только во Франции его будущее…

В этот решающий период (1904–1905 годы) на полотнах Пикассо появляются новые персонажи: в первую очередь арлекин. Возникнув в 1900 году, он исчез во время «голубого» периода. Художник видит в арлекине двойника, часто наделяя его своим лицом и выражая через него свои чувства.

Затем появляются бродячие акробаты, ставшие модными после прошедшей с успехом оперетты Луи Ганна о странствующих комедиантах, созданной еще в 1899 году. Пабло встретил однажды группу артистов, выступавших на площади Инвалидов, и они произвели на него неизгладимое впечатление. Кроме того, Пикассо часто посещает цирк Медрано, расположенный рядом с площадью Пигаль. Но больше, чем аттракцион, художника интересуют сами артисты, люди, столь отличные от него. Он любит беседовать с ними в баре, в антракте или после представления. Что же касается странствующих акробатов, то его влечет их бродячая жизнь, полная трудностей и лишений, и мистический характер судьбы вечных странников… Впрочем, все эти персонажи остаются для него загадкой, чем-то странным, бесплотным, ирреальным. И это художник подчеркивает, изображая их на фоне унылых пейзажей и безлюдной земли, словно возникшие галлюцинации.

Пикассо трогают судьбы этих бедных творцов грустных праздников и блестящих, но быстро угасающих иллюзий. Шедевром этого жанра являются знаменитые Странствующие акробаты, огромное, очень амбициозное полотно 1904–1905 годов.

Осознавал ли Пабло, что, переходя от голубых полотен, где доминировали печаль и отчаяние, к более спокойному жанру, он как бы уступал настойчивым требованиям Маньяча, желавшего, чтобы художник создавал менее мрачные, зловещие, а следовательно, и более легко продаваемые картины? Конечно, нет. Но, сам того не ведая, он вскоре исполняет полотна, за которые будут сражаться любители и торговцы живописью.

Какой образ жизни вел Пабло в Бато-Лавуар? Мемуары прекрасной Фернанды позволяют представить это достаточно образно. Взаимоотношения с возлюбленной — в некотором роде их вкусы и темперамент совпадали: тогда как она, по ее собственному признанию, была «исключительно ленива», Пабло и не требовал от нее особых хлопот по дому. Самое главное, чтобы она ни в коем случае не нарушала неописуемый беспорядок, царивший в мастерской — иначе он не сможет ничего найти. Единственное, о чем он ее просил, — приготовить какую-нибудь бесхитростную еду. Что же касается покупок, то он был настолько ревнив, что предпочитал делать это сам, опасаясь, что Фернанда, отправляясь в магазин, познакомится с каким-нибудь мужчиной. Поэтому его можно было встретить в окрестных лавках с сумкой для провизии. Жаль, что он не изобразил себя таковым на рисунке… «Он заставлял меня жить словно затворницу, — вспоминает Фернанда. — Но в моем распоряжении были книги, немного чая, диван, работа по дому сведена до минимума, и я была очень, очень счастлива». Ее существование немного походило на жизнь в гареме. Впрочем, она была пылкой любовницей, готовой в любое, даже самое неподходящее время отдаваться капризам своего хозяина, отличавшегося повышенными сексуальными запросами.

Зато Пабло никогда не упрекнет ее в том, что она мало интересуется его картинами и его творческими поисками. С одной стороны, он гордится красотой своей возлюбленной и болезненно реагирует на недвусмысленные взгляды, которые бросали на нее другие мужчины. С другой стороны, он благодарен за то, что по его требованию она отказалась от работы моделью, хотя покупать ей шляпки, духи, косметику сам Пабло был тогда не в состоянии. Бывали случаи, когда у нее не было даже подходящей обуви, чтобы выйти на улицу. Но она постепенно привыкает к новому образу жизни, большую часть времени лежа и читая, и едва ли страдает от этого…

Ее несомненным достоинством была способность творить чудеса на кухне. Она ухитрялась на два франка в день приготовить обед не только для них, но и накормить друзей, которых Пабло мог неожиданно привести в дом. Правда, иногда на помощь приходил случай — так, однажды их кот, который тоже жил впроголодь, появился в форточке после прогулки по крышам со связкой сосисок в зубах. Фернанда призналась, что тщательно вымыла их и без малейших колебаний подала гостям это угощение, буквально свалившееся с небес…

Изредка влюбленные все же покидали студию. Иногда они обедали в дешевых харчевнях — у Вернена на улице Кавалотти или у Азона на улице Труа Фрер, единственных, где можно было поесть в кредит. Они посещали также кабаре «Проворный кролик» на улице де Соль, 4, принадлежащее Фреду, бывшему владельцу небольшого кабаре «Зют» на площади Равиньян. Именно здесь теперь собиралась «банда» Пикассо. Фред с длинной бородой патриарха, в сабо, часто развлекал публику песнями под гитару, приглашая посетителей петь вместе с ним, в то время как Берта, его жена родом из Бургундии, готовила вкусную еду. Большой зал кабаре был окутан клубами табачного дыма, выглядел довольно мрачно, слабо освещаемый масляными лампами с абажурами из красного шелка, и напоминал бандитский притон, что, впрочем, было недалеко от истины. Но, к счастью, художники и поэты довольно мирно уживались с прочей, сомнительной публикой.

Фред предложил Пабло кредит в своем кабаре при условии, что тот украсит одну из его стен большой картиной. На ней художник изобразил себя в наряде арлекина, на втором плане — Жермен, бывшую подругу Касаджемаса, а в глубине — хозяина, играющего на гитаре.

Постепенно популярность кабаре «Проворный кролик» привлекает других художников Монмартра. В 1907–1908 годах его посещали Вламинк, Модильяни, Брак, Дерен, Ван Донген, Валадон и Утрилло, Грис, Мари Лорансен…

Но по-настоящему знаменитым его сделала грубая шутка Ролана Доржеле с Лоло (осликом Фреда, бывшего торговца рыбой). На Лоло перевозили товар на различные рынки Парижа. Даже став хозяином заведения, Фред не расстался со своим любимцем. Например, если Пикассо приглашал Фреда в гости, то тот являлся в сопровождении ослика, груженного продуктами, которых хватало хозяевам на несколько дней.

Но в 1910 году журналист Ролан Доржеле, критически относящийся к современному искусству, решил разыграть Пикассо и его поклонника Аполлинера. Он сочиняет манифест, который подписывает как Иоахим Рафаэль Боронали (анаграмма Алиборона, ослика из сказки). Затем, попросив Лоло у Фреда, он ставит позади осла три чистых полотна и несколько ведер краски. К хвосту очень нервничавшего Лоло прикрепляет кисть. Ослик в присутствии судебного исполнителя и фотографа «рисует» три картины: Заходящее солнце, Морской пейзаж и На Адриатике.

Остается загадкой, как эти полотна позже попали на стены Салона независимых, а еще более непонятно — в очень солидный Каталог художников, скульпторов и граверов Бенези.

Более того, газета «Утро» публикует не только манифест, но и фотографии осла-«художника» в момент работы над полотнами, и протокол, заверенный судебным приставом, к великой радости хулителей современного искусства. Публика спешит в Салон независимых, чтобы увидеть собственными глазами «шедевры» нового художника, а затем в «Проворного кролика», в театр мистификаций. Так что Фред вовсе не сожалеет об этой акции, тогда как Пикассо не простит ему участия в этом деле[64].

Вернемся к периоду 1904–1905 годов, когда «Проворный кролик» играл роль деревенской харчевни в этой богемной деревушке, где собирались молодые художники, поэты, проститутки и воришки, которых было немало на Монмартре. А в летнее время столики выставляли перед кафе под сенью огромных акаций; там можно было нередко увидеть Пабло в кругу друзей. Цены здесь были вполне доступные: бокал пива — 30 су, а чашечка кофе — 40 су…

По вечерам там можно было послушать знаменитого Аристида Брюана, которого опекал Фред, да и сам хозяин с удовольствием пел под гитару. Фред приглашал также артистов, читающих стихи. Особенно странное впечатление производил один из них — Шарль Луллен, необычайно худой, горбатый, который гнусавым голосом читал Верлена или Бодлера, а его друг ходил среди посетителей, собирая во время выступления в среднем около тридцати су, что было единственным источником их существования.

Безусловно, поиски средств существования были главной заботой большинства посетителей заведения, включая и Пабло Пикассо, особенно в первые годы его проживания в Париже.

Он больше не решается обращаться к семье за помощью. Если и случалось друзьям продать несколько его рисунков, то это была всего лишь кратковременная поддержка. В то же время он отвечает отказом на предложение иллюстрировать журнал «Тарелка с маслом», как делали его собратья, так как не хочет заниматься делом, недостойным его… Он пытается взять денег в долг у друзей из Барселоны, стараясь разжалобить их, но они сами с трудом сводят концы с концами и уклоняются от помощи. У Пикассо пока нет своих торговцев живописью, которые впоследствии будут скупать большинство его картин. Воллар отказывается от его картин с тех пор, как Пикассо погрузился в «голубой» период. Пабло вынужден иметь дело с «хищниками», чаще всего с Эженом Сулье и Кловисом Саго, весьма колоритными личностями…

Эжен Сулье, бывший ярмарочный борец, стал торговать постельным бельем и подержанными вещами, старыми кроватями, матрацами, тюфяками и даже антикварными вещицами. Среди его клиентов немало нищих художников, которым, как он считал, протягивал руку помощи, например, обменяв старый матрац на две-три картины. Иногда даже покупал картины за наличные деньги, естественно, за гроши, и тут же перепродавал их настоящим торговцам живописью или маклерам, жадным до быстрой наживы. Говорят, что он якобы платил Пикассо по 10 сантимов за рисунок и по 3 франка за гуашь… Порой он давал Пикассо заказ — быстро для заказчика нарисовать букет цветов за 20 франков. Воспоминание об этом вызывало у Пикассо отвращение до конца дней. Папаша Сулье, большой любитель спиртного, выпивавший в среднем до пятидесяти порций аперитива или абсента в день, умер в 1909 году. Он оказывал услуги, если их можно так назвать, не только Пикассо, но и Дюфи, Метценже, Модильяни и Фрезу. Это у него Пикассо купит в 1908 году картину, выполненную Таможенником Руссо за… 5 франков. Она стояла на тротуаре среди других картин перед лавкой Сулье. Продавая ее, Сулье посоветовал Пабло: «Вы сможете рисовать поверх»… Это был Портрет Ядвиги, находящийся ныне в Музее Пикассо в Париже.

Иным был Кловис Саго, брат торговца эстампами, создавший свою Галерею XX века на улице Лаффит, 46, недалеко от галереи Воллара. Трудно было найти человека, более жестокого в делах: Пикассо, оказавшись в крайне тяжелом положении, когда ему не на что было купить даже необходимые для работы материалы, пригласил Саго в свою мастерскую. Торговец отобрал несколько картин, среди которых оказалась Девушка с корзиной цветов, и предложил Пабло за все 800 франков. Оскорбленный художник отказывается. Несколько позже, не найдя иного выхода, он вынужден снова обратиться к Саго… но тот дает только 500 франков. В ярости художник выгоняет торговца, однако Финансовое положение становится совершенно плачевным, но теперь Саго снижает цену до 300 франков. Несчастный Пабло, испив чашу унижения до дна, вынужден согласиться.

Тем не менее поразительно, что жажда наживы, полное отсутствие даже малейших угрызений совести сочетались у Саго с поразительным чутьем. Вот почему Аполлинер восхищался им, когда много позже тот, подавив в себе скупость, станет покупать работы Пикассо.

Выставка Пикассо, организованная Волларом в 1901 году, получила благожелательные отзывы, поэтому удивительно, что за ней не последовали новые вернисажи. Скорее всего, это объясняется тем, что никто не хотел приложить даже малейших усилий, чтобы сделать произведения малоизвестного художника доступными публике.

Правда, по инициативе художественного критика Шарля Мориса в галерее Серрюрье на бульваре Осман было выставлено несколько его работ в феврале 1905 года. Это принесло Пабло небольшой заработок. Появилась также знаменитая статья Аполлинера, где он заявляет: «Этот испанец поражает нас своей внезапностью».

На самом деле, от безвестности и нищеты его спасут не торговцы картинами, а истинные ценители искусства и коллекционеры. Таковым был Оливье Сенсер, высокопоставленный чиновник, благодаря которому Пабло сможет получить вид на жительство во Франции. Еще в 1901 году Сенсер приобрел две картины Пикассо. А затем, в течение нескольких лет, вплоть до периода кубизма, он регулярно посещает Бато-Лавуар, каждый раз покупая у Пикассо картину, офорт или рисунок. «Сколько было радости, — вспоминала позже Фернанда, — когда Сенсер оставлял на столе две или три банкноты по 100 франков. В этот вечер мы ужинали всей компанией, а затем отправились в цирк Медрано».

Это Сенсер купил голубой рисунок, изображающий обнаженную Фернанду за туалетом. Но чрезмерно целомудренная мадам Сенсер, шокированная этой наготой, потребовала, чтобы муж обменял его на другой рисунок, не столь вызывающий.

По мнению Пабло, у Сенсера был один недостаток: он вставал слишком рано. Разве не бестактно приходить к художнику к одиннадцати утра? Правда, консьержке было строго-настрого наказано никого не пускать к Пикассо раньше двух часов дня. Но, зная нужду художника, она сообразила, что в этом случае следует сделать исключение. Итак, сопровождая Сенсера, она стучит в дверь студии и кричит:

— Мсье Пикассо, мсье Пикассо, откройте! Это серьезный визит.

Фернанда быстро скрывается за ширмой, а Пабло спешит открыть дверь, оставаясь все еще только в кальсонах. И тогда государственный чиновник, любовь к искусству которого не лишала его чувства приличия, тактично предлагает художнику сначала надеть брюки…

К сожалению, Оливье Сенсер и критик Адольф Бриссон, отец будущего директора «Фигаро», тоже купивший несколько работ Пикассо, не располагали достаточными средствами. В основном только богатые коллекционеры-иностранцы (русские, немцы, американцы) принесут известность и успех Пикассо. Это произойдет в 1905–1907 годах, когда художнику будет всего лишь двадцать шесть лет.

Сергей Щукин, родившийся в 1854 году, владелец текстильных фабрик, завоевавший международный авторитет, к 1914 году приобрел пятьдесят одну работу Пикассо. По-видимому, никому больше не удалось собрать равной ему коллекции. А познакомился он с Пикассо в 1905 году, когда Пабло сделал его портрет-шарж. Правда, Щукин не сразу стал покупать работы Пикассо и предпочитал ему Матисса. Но именно тогда он заинтересовался творчеством Пабло. Гораздо позже, озадаченный некоторыми работами Пикассо, которых он не «понимал», Щукин говорил: «Вероятно, это он прав, а не я»[65].

В том же 1905 году Вильгельм Уде знакомится с Пикассо в «Проворном кролике». Уде — выходец из богатой семьи протестантов Восточной Пруссии. Его готовили к карьере юриста, но этот эстет-гомосексуалист забросил обучение и с 1904 года обосновался в Париже, где, по его словам, наконец почувствовал себя как дома. Как-то он бродил по Монмартру и «откопал» на тротуаре перед лавкой папаши Сулье Голубую комнату Пикассо. Это были те счастливые времена, когда, прогуливаясь, можно было наткнуться на картину Пикассо за 10 франков. Позже, став частым гостем в Бато-Лавуар, Уде купил еще несколько работ Пабло, в том числе Смерть арлекина. В своей парижской квартире он принимал Пикассо и других молодых художников — Брака, Дюфи, Делоне, а также покупал их работы. Некоторые картины Пикассо он перепродавал, но когда в 1914 году его коллекция была конфискована французским правительством, как принадлежащая подданному Германии, то в ней оказалось еще одиннадцать полотен Пикассо. Кроме того, Уде оказал большую помощь художнику, рекламируя его другим торговцам живописью и коллекционерам. Со своей стороны, Пикассо написал в 1910 году прекрасный портрет Вильгельма Уде. Дополним его воспоминаниями Гертруды Стайн: «Всегда в окружении молодых людей, высоких, стройных блондинов, которые щелкали каблуками и учтиво кланялись, когда их представляли, а затем торжественно стояли навытяжку весь вечер»[66].

Гертруда Стайн и ее брат Лео были наиболее яркими личностями в американской колонии Парижа. Гертруда сыграла исключительно важную роль в карьере Пикассо. Она помогла ему вырваться из узкого круга друзей, в основном художников из Каталонии; в частности, она познакомила Пабло с Матиссом. Именно она и ее брат, постоянно покупая его работы, окончательно вытащили Пабло из нищеты.

Гертруда и Лео Стайны — наследники богатой американской семьи немецкого происхождения. Они доверили распоряжаться наследством брату Майклу, который ежемесячно выплачивал им солидную ренту. Получив университетское образование в США. они с 1903 года обосновались в Париже, в особняке на улице Флерюс, 27, рядом с Люксембургским садом. Лео, будучи эстетом-дилетантом, увлекся Сезанном и Матиссом, купил несколько их полотен, а затем вместе с сестрой они открыли Пикассо. В галерее Саго купили Девочку с корзиной цветов. Спустя некоторое время они появились в Бато-Лавуар и тут же приобрели несколько картин Пикассо за 800 франков. Важно отметить, что Гертруда и Лео были первыми, кто серьезно заинтересовался его «голубым» периодом. Фернанда Оливье очень живо описала этих двух американцев: Лео — высокий, лысый, в очках в золотой оправе, за которыми сверкали хитрые глаза. Лео носил длинную бороду, поэтому очень походил на профессора. Гертруда — коренастая, массивная, но с «красивой головой с правильными благородными чертами», с живыми, умными глазами. Ее жесты и голос не отличались женственностью. Вкусы тоже были скорее мужскими, так как она увлекалась боксом. Сосед, живущий этажом ниже, часто сетовал, наблюдая, как опасно раскачивается его люстра и слышны выкрики, подобные этому: «А теперь заходи с фланга и наноси удар в челюсть!»

Следует ли удивляться, что Гертруде были не чужды нетрадиционные сексуальные наклонности! Весной 1908 года она вступила в связь с Алис Токлас, тридцатилетней американкой из Сан-Франциско, которая выступала в роли ее секретарши. Позже Гертруде пришла забавная идея написать свои воспоминания, назвав их «Автобиография Алис Токлас» (Алис Токлас скончалась в Париже в 1967 году в возрасте девяноста лет). Мемуары Гертруды представляют собой большую ценность, так как в них уделено много страниц Пикассо, дружба с которым продолжалась до смерти Гертруды в 1946 году.

За несколько месяцев до встречи со Стайнами Пабло познакомился в «Проворном кролике» с компанией голландцев, среди которых были Ван Донген и Ван Рес; он помог им снять студию в Бато-Лавуар. Ван Донген и Пабло подружились, Ван Рес относился к Пикассо довольно прохладно. Позже Рес поделился с одним журналистом: «Этот испанец был ужасный, просто сумасшедший… Возможно, он был талантливым художником с богатым воображением, но его заботили только собственные интересы. Все мы были бедны как крысы и постоянно помогали друг другу, делились материалами для живописи, продуктами или небольшой суммой денег. И только Пикассо никогда ничего не давал»[67].

Иного мнения о Пабло был другой голландец, Том Схилперорт, и когда он получил приличное наследство, то пригласил Пикассо — естественно, на свои средства — провести несколько недель у него на родине в Шоорле на берегу моря. Он вернется оттуда с рисунками, акварелями и гуашами. Наиболее известна его Прекрасная голландка, девушка с восхитительными формами в стиле Рубенса, единственным предметом одежды которой был типично голландский кружевной чепчик. Она буквально во всем контрастирует с его обнаженными «голубого» периода. Без сомнения, она предвещает картину Две обнаженные женщины 1906 года (в настоящее время находится в Музее современного искусства в Нью-Йорке). Работы поражают массивностью — художник мог эволюционировать не иначе как путем шокирующего контраста, будто бросаясь из одной крайности в другую.

Познакомившись с Пикассо, Стайны стали часто приглашать его к себе на улицу Флерюс. Поначалу Пабло чувствовал себя несколько неловко. Однажды за столом Гертруда нечаянно дотронулась до его куска хлеба, и он тут же резко бросил: «Это мой хлеб», зло взглянув на нее. Сначала оторопев, Гертруда затем расхохоталась, а Пабло вслед за ней. Лед отчуждения был сломан. А когда Лео с очень серьезным видом стал показывать Пабло свою коллекцию японских эстампов, Пабло изобразил заинтересованность, но тут же шепнул хозяйке: «Я не переношу подобных вещей». С этой минуты между ними возникает молчаливый сговор. Кроме того, художник, стыдившийся своего отвратительного французского, чувствует себя намного комфортней с американкой, которая, следует признать, тоже не блистала французским. В любом случае, Пабло очарован Гертрудой, естественно, не в сексуальном плане — ценит ее ясный ум, властный характер и целеустремленность. Кроме того, ее сильное тело, лишенное женственности, заинтересовало художника: у него возникает желание нарисовать ее, столь далекую от классической красоты. Естественно, он не решается попросить ее позировать обнаженной, предлагая Гертруде написать ее портрет почти в полный рост, и она соглашается. Не для того ли Пикассо делает это, чтобы завоевать расположение и симпатию этой богатой и влиятельной покупательницы? Возможно. Более того, он пишет также портрет Лео и его племянника Аллана. Подобные мотивации, более или менее осознанные, конечно, сыграли свою роль. Но в то же время между Гертрудой и Пабло возникает своего рода взаимное восхищение и дружеское расположение, что оправдывает его действия.

С декабря 1905 года Гертруда несколько раз в неделю поднимается по склонам Монмартра в Бато-Лавуар, чтобы позировать Пикассо с невероятным терпением, так как художнику понадобится около восьмидесяти сеансов. Однако, закончив рисовать голову модели, Пабло столкнулся с неожиданной проблемой: «Я больше не вижу вас, когда смотрю на это!» — вдруг раздраженно воскликнул он, приходя в ярость. Ему кажется — все, что он нарисовал, плохо, никуда не годится. Он лихорадочно ищет чего-то еще и не находит. По его мнению, это полный провал. А между тем Гертруда, не понимая, что не нравится художнику в портрете, считает его успешно выполненным, завершенным. И они с братом, как всегда, с наступлением весны готовятся к отъезду во Флоренцию.

А Пабло, окончательно решившего остаться в Париже, порой охватывает ностальгия по Испании! Вот уже два года, как он покинул родину. И вновь возникает потребность хоть ненадолго вернуться к своим истокам.