КРеМ

Ладно, как вы насчет «Века Рена»? Кристофер Рен все еще с нами и все еще строит. Не забывайте, со времени Великого пожара прошло немногим больше двадцати лет, и хоть власти предержащие не одобрили его план полной перестройки города, Рен, тем не менее, пережил своего рода строительный бум. Все его, так сказать, наследие было возведено в последующие тридцать с чем-то лет — Сент-Майклз, Корнхилл, Сент-Брайдз, Флит-Стрит, театр Шелдона, музей Ашмола, и, разумеется, самая большая постройка, до завершения которой остается, впрочем, всего лишь… двадцать один год: сам собор Святого Павла. В стране правят сейчас Вильгельм и Мария, а полный список их подданных содержит около 5 миллионов имен — сравните с нынешними примерно 58 миллионами.

Ладно, если хотите, можно взглянуть и иначе. Это еще и век человека по имени Иоганн Пахельбель. Несмотря на то, что фамилия его смахивает на название сыра, который кладут в коробки для завтрака, этот самый Пахельбель был нюрнбергским композитором. Ему случалось занимать несколько незначительных мест… ну, там, органиста в венском соборе Св. Стефана, придворного композитора герцогства Жиганского ?, в этом, примерно, роде. Однако место в исторических трудах он получил по трем причинам. Во-первых, он нравился Баху. Ну, то есть, если совсем честно, мог нравиться, ведь так? Сейчас-то Баху всего четыре года и наверняка он, глядя на Пахельбеля, только и способен что улыбаться да слюни пускать. Однако дайте Баху время и он испытает значительное влияние мистера Пахельбеля.

Во-вторых, Пахельбель первым начал использовать в музыке кое-какие штуки, которые мы теперь воспринимаем как данность. Ну, например, он просто раньше прочих учуял, куда ветер дует: и у него минорная тональность начала означать нечто печальное. (Если вам нужен пример чего-нибудь, написанного в минорной тональности, вспомните хоть главную тему из «Списка Шиндлера»). И, в таком случае, получается, что музыка, написанная в мажорной тональности (попробуйте, скажем, тему Пети из «Пети и волка»), знаменует собой радость. Кажется более-менее очевидным, но ведь тут дела обстоят, примерно как с Эверестом, — кто-то же должен был забраться на него первым. Мало того, Пахельбель проложил путь для Винсента Прайса[*****], постановив, что уменьшенный септаккорд (нет, вы только подумайте, Винсент Прайс, это ж надо) изображает зло. Так что, когда станете в следующий раз смотреть классическую «Маску красной смерти», попробуйте прихлопнуть ступней по пульту, по кнопке отключения звука, и любовно прошептать вашей возлюбленной на ухо: «Ну, конечно, арпеджио по уменьшенному септаккорду, впервые введенное в тевтонскую музыку семнадцатого столетия великим Иоганном Пахельбелем. Передай мне кукурузные хлопья, милая, ладно?».

Однако я сказал, что в исторические труды он попал по трем причинам, и вот теперь дошел черед и до третьей. Бог весть почему, несмотря на несомненные сотни написанных им хоралов, фуг и мотетов, Пахельбель, как это ни грустно, оказался автором лишь одного безусловного хита. Нюрнбергским Джо Дольче с его «Да что с тобой, ЭЙ!» или занесенным в семнадцатый век хором школы Св. Уинфрида. И хит этот принял обличие канона ре мажор. После многолетних исследований ученым удалось доказать также, что именно по этой причине Пахельбель и назвал его «Каноном ре мажор». Любимый всеми и поныне, канон этот нередко обретает второе рождение в той или иной телевизионной рекламе, так что его создание вполне можно считать важнейшим событием, случившемся в Нюрнберге за многие годы, — собственно, до 1938-го, года, когда в собравшейся на митинг толпе кто-то крикнул: «Валяй, высказывайся!». А теперь я, с вашего дозволения, немного покатаюсь. ТАКСИ!