20

Миссис Харрисон сидела у включенного приемника в комнате Джорджа и вязала для него пончо. (Он всегда поражал ее своими требованиями к одежде.)

– Луиза, – прохрипел из кухни Харольд. – Я что, пингвин, в холодную постель нырять?!

Отложив вязание, миссис Харрисон пошла к мужу.

Харольд, в пижамных штанах, голый по пояс, свесив пузо на колени, поедал цыпленка.

Цыплят Луиза готовила теперь только в отсутствии Джорджа. Перед отъездом в Лондон он заявил: «Есть цыплят – хоть и вкусно, но кощунственно». А раньше это было его любимое блюдо.

Когда он сказал это, ей вспомнилась история из его детства. Как то раз братья – Питер и Гарри – принесли домой маленьких цыплят и вручили их Джорджу: «На, воспитывай…» Но, как Джордж за ними не ухаживал, выжил только один. Звали его, опять же, Питер. Цыпленок превратился в здорового задиристого петуха с довольно неприятными наклонностями. Как то: клевать босые ноги домочадцев и гостей, гадить на диван, дико орать на рассвете и спать в платяном шкафу.

Ничего удивительного, что, однажды, в отсутствии Джорджа, бедняга превратился в главное блюдо для рождественского стола. Джордж промолчал. Но к жаркому не притронулся и при каждом удобном случае напоминал родителям о родстве людей, зверей и особенно птиц.

Это прошло довольно скоро, и, надо же, аукнулось сейчас, через много лет.

Не успела Луиза присесть, как из комнаты зазвучали позывные «Радио-Люксембург», и она засеменила к приемнику. Диск-жокей бормотал какую-то ерунду о музыкальных новостях сезона. Не выпуская из рук куриную косточку, Харольд примостился на кровать рядом с женой.

– Тебе что – семнадцать лет, чтобы дуреть от этих песенок?

– Сегодня должны передавать «Битлз», я слышала утренний анонс.

– Джордж! Джордж – настоящий мужчина. Он многого добьется в этой жизни… Интересно, вспомнит ли он тогда, что это я его сделал таким? Бывало, я так его драл, что он по три дня сидеть на заднице не мог.

– Ты всегда был примерным отцом, – умилилась Луиза и потерлась щекой о его плечо.

– Да и вообще он весь в меня. Вот, хочешь, стих прочитаю?

За долгие годы совместной жизни Харольд еще ни разу не читал Луизе стихов. Она посмотрела на него новыми глазами:

– Читай…

Харольд поднялся и, взмахнув косточкой, продекламировал:

– Злые свиньи ждут поживы –

И младенец на пути.

Что ж, ребеночек сопливый,

Не пора ль тебе найти?

Если хныкать перестанешь,

И ворочаться в траве,

Сразу на ноги ты встанешь –

И пойдешь на голове.[50]

– Вот так ты их и воспитывал! – всплеснула руками Луиза. – Что ж ты мне раньше никогда этого не читал? А я и не знала, что ты – поэт, – она игриво шлепнула его по животу.

– Да не я это написал, – признался Харольд, втягивая пузо. – Это Джордж мне из Гамбурга привез. Фридрих Ницше. «Стих номер двадцать восемь».

Внезапно ди-джей перестал трепаться, и заиграла музыка. Солировала губная гармошка.

– О, – сказал Харольд, – это хорошая музыка. Когда же наши-то будут?

– Ну ты, прямо, захотел, чтобы их первыми передавали…

– А почему нет? Даже обидно.

– Да ладно, потерпи… Может, еще и не передадут…

Так они проболтали до конца песни, пока ди-джей не объявил:

– Итак, не правда ли, такого вы еще не слышали?! «Love Me Do» в исполнении талантливых провинциалов – ансамбля «Битлз»!

Харольд и Луиза переглянулись. И отправились в спальню.

Чары «Битлз» действовали не только на девочек.

Инженер телевизионной связи Малькольм Эванс, здоровенный красавец-тугодум одиннадцать лет проработал на одном месте и уходить с него не собирался.

Но однажды, возвращаясь домой мимо «Каверны», он заглянул туда. Проторчав там весь вечер, он подошел к владельцу заведения с вопросом, не найдется ли тут для него какого-нибудь дела. И был принят вышибалой.

Бывшие коллеги посчитали его за идиота. Он потерял не только в престиже, но и в зарплате. Объяснять им, что зато теперь он может слушать «Битлз» каждый вечер, он даже не пытался.

Отец Брайана, скрепя сердце, был вынужден признать, что его непутевый сын все-таки оказался прав. «Битлз» стали приносить деньги. Хотя и небольшие.

Доходы от синглов дали возможность Эпштейну нанять людей в обслуживающий персонал.

Первым оказался приятель Пита Беста – Нил Аспинолл, который собирался стать банкиром, но пока что не преуспел на этом поприще.

– Ему мы обязаны нашей популярности в Ливерпуле, – напомнил Джон Брайану историю с плакатами, в которых Нил назвал «Битлз» немецкой группой.

– А что он умеет делать? – спросил Эпштейн, как на невольничьем рынке оглядывая Нила с ног до головы.

– Ничего, – признался тот.

– Все, – возразил Джон. – Он готов делать все. Например, искать девочек.

– А надо? – усомнился Брайан.

– А нет? – странно глянув на него, парировал Джон.

– Ладно, – смутился Брайан. – Берем. Но это уже – раздувание штатов. Придется погастролировать.

Сначала, по накатанной дорожке, они отправились в Гамбург.

Несмотря на то, что владелец «Звезды» Манфред Вайсследер платил им хорошие деньги и даже добавил им сверх условий контракта тысячу фунтов, «Битлз», отыграв оговоренные двенадцать концертов, двинулись дальше.

– Гамбург – это пройденный этап, – заявил Эпштейн, впервые побывавший в Германии вместе с ними. – Нас ждет Шотландия и Мартин – записывать диск-гигант. Нам нужно делать имя.

– А кто же будет делать деньги? – скептически осведомился Пол.

– Монетный двор Ее Величества, – весомо бросил Эпштейн, так, словно он уже контролировал и этот процесс.

Очередное турне по Шотландии вместе с певичкой Хелен Шапиро не пропало даром. В каждом городе Брайан сходился с местными журналистами и ведущими радиопередач.

Однажды Ринго притащил в гостиницу номер газеты «Сандерлендский Докер». (В Сандерленде они были два дня назад.) Это была хилая четырехполосная листовка, но с огромным тиражом. «Битлз» прочли заголовок: «У нас в гостях неплохие музыканты из Ливерпуля». Джона перекосило от злости, и он принялся читать вслух.

«Недавно в нашем прекрасном городе под управлением мистера Брайана Эпштейна выступил замечательный ансамбль музыкантов и певцов из Ливерпуля, с веселым названием „Жуки“.

Теперь уже злобой кипели все четверо…

«…Юные таланты исполнили ряд прелестных композиций собственного сочинения. А вот какие забавные ответы они дали на вопросы нашего корреспондента Барбары О'Риордан.

Корр. – Как вам понравился наш прекрасный город?

Пол. – Это лучший город, который мы видели в мире.

Джон. – Правда, мы почти нигде не были.

Корр. – Расскажите о себе.

Джордж. – Это долго.

Джон. – И нудно. Давайте, лучше поговорим о вас, девушка.

Корр. – Нет, давайте, все-таки, о музыке. Кто ваши кумиры?

Джордж. – Джон Леннон.

Джон. – Я.

Пол. – Мы.

Ринго. – Они.

Корр. – Как это мило.

Вот такие интересные ребята побывали у нас в городе. До скорой встречи, „Битлз“!

ОТ РЕДАКЦИИ. Надеемся, это не последняя встреча наших меломанов с музыкальными коллективами из Англии».

Джон замолчал. Они тупо переглянулсь.

– Сука! – внезапно заорал Джон и принялся рвать газету на мелкие кусочки. – Если бы я знал, ЧТО она напишет, я бы эту Барбару трахнул на месте!

– Много чести, – высказал свое мнение Пол.

– Где ты это взял?! – накинулся Джон на Ринго. Тот решил, что его в чем-то обвиняют и принялся оправдываться:

– А я-то что. Ну так, приобрел…

– Говори быстрее, где! Я заставлю Брайана выкупить весь тираж!

– Не стоит, – вмешался Джордж. – Пусть лучше эти деньги он заплатит нашему пресс-агенту.

– Кому? – не понял Пол.

– Пусть наймет толкового журналиста, который будет писать про нас во все газеты. То что нам надо. И толково.

Джон с уважением посмотрел на него. И процедил:

– Умен.

Так, по возвращении в Ливерпуль, в штате «Битлз» появился Тони Барроу, критик газеты «Ливерпул Резонанс». Его знакомство с Брайаном Эпштейном предварила следующая история.

Редактора газеты звали Джордж Харрисон. С некоторых пор его начали одолевать непрерывные телефонные звонки. Поначалу ему нравилось отвечать на жеманные девичьи голоса, и некоторым он даже назначал место и время свиданий. Но вскоре это стало просто невыносимо, и он вынужден был отключить телефон.

Зато ему не нужно было далеко ходить за горячим материалом, и, изложив эту ситуацию в юмористическом ключе, он, сам того не ожидая, поднял тираж газеты в полтора раза… Вот тогда-то он и поручил журналисту Тони Барроу внимательнее приглядеться к этой теме.

Только тому было все недосуг.

Но вскоре, к его удовольствию, с предложением о сотрудничестве в редакцию явился менеджер «Битлз». Явился сам, и не очень-то расторопному Тони не пришлось разыскивать его по Ливерпулю.

– Нам нужна хорошая реклама, – взял быка за рога Эпштейн.

– Всем нужна хорошая реклама, – флегматично заметил Тони.

– Но нам нужна ОЧЕНЬ ХОРОШАЯ реклама.

– Угу, – согласился Барроу.

– Я плачу приличные деньги, – заявил Брайан.

– Интересно, у нас одинаковые понятия о приличиях? – слегка оживился Тони.

Брайан достал из кармана пачку банкнот и шлепнул ею о стол.

– Ого! – вырвалось у Барроу.

Брайан достал еще одну пачку.

– Ого-го! – прокомментировал этот жест журналист.

– Можете взять прямо сейчас, – сказал Эпштейн, пододвигая деньги. – Работу начнете немедленно. Хорошие отзывы критиков, репортажи с концертов, интервью с «Битлз» и опросы слушателей.

– Уже начал, – приподнялся Тони.

– Сядьте. Поговорим о деталях.

Тони плюхнулся обратно в кресло.

– На первое время вам хватит и половины, – Эпштейн забрал одну пачку денег и сунул ее обратно в карман. – Трудитесь, мой друг! И помните: вторая пачка лежит у меня здесь. – Похлопав себя по карману, он покинул кабинет.

Девочки одолевали не только Джорджа Харрисона. Однажды Пол взбудораженный и взлохмаченный ворвался в квартиру Дороти Роун и без предисловий объявил с порога:

– Я на тебе не женюсь. – (О своей помолвке они объявили за месяц до этого.) – Слишком много девушек хотят переспать со мной, я не имею права их разочаровывать!

Сказав это, он вышел, не дожидаясь ее реакции.

Он явно спешил. Жить.

Одним из путей завоевать публику было издание партитур и текстов песен для домашнего музицирования.

– Проходите, присаживайтесь, – указал на стул Дик Джеймс, лондонский композитор и издатель музыкальной литературы. – Что вас привело ко мне?

Брайан внимательно оглядел жилище НАСТОЯЩЕГО композитора. Описанного в книгах творческого беспорядка он не обнаружил. Наоборот. Жилище было роскошным и на редкость чистым. Даже казалось, тут никто не живет. На фортепиано лежала стопка чистых листов для нот. Даже казалось, на них никто не пишет.

Все это приятно удивило Брайана. Но он почувствовал, что не сможет купить этого человека так же грубо, как рядового щелкопера.

– Я принес вам кое-какие записи, – начал Брайан. – Не будете ли вы столь любезны отслушать их?

– Извольте, – чинно кивнул Джеймс и установил катушки на магнитофон – шик доступный лишь профессионалам.

– Погромче, погромче, – посоветовал Брайан.

– Понимаю, – улыбнулся Джеймс, – это тихая музыка, – он выкрутил ручку громкости до отказа и, нажав клавишу воспроизведения, поудобнее устроился на стуле.

Колонки взорвались энергичным саундом «Please, Please Me».

Джеймс едва не свалился со стула.

– О-о!!! – закричал он, забивая музыку.

Брайан кинулся к магнитофону, в поисках нужной ручки.

– О-о!!! – продолжал кричать Джеймс. – Это восхитительно! Это же эолийская каденция! Но как по-новому она решена! Это то, чего мир давно уже ждал! ОТ МЕНЯ!

Брайан, моментально успокоившись, уселся на стул. Он уже понял, как вести себя дальше. «„Эолийская каденция“, – повторил он про себя. – Надо будет сказать это Полу. Ему понравится».

Джеймс, подпрыгивая, пританцовывая на стуле и даже подпевая, дослушал запись.

– Да, – заявил Брайан, когда она кончилась. – Не зря мне порекомендовали обратиться именно к вам. Никто! Никто не желает признать, что мои ребята пишут неплохие песни.

Глаза Джеймса вспыхнули праведным негодованием:

– Я сделаю их знаменитыми! – погрозил он кулаком неведомым врагам. – Я издам все их песни! Всего за пятьдесят процентов от дохода, – добавил он на тон ниже.

Торговаться Брайан не стал. Он уважал преданность.

Одиннадцатого февраля тысяча девятьсот шестьдесят третьего года «Битлз» вновь отправились в студию «Парлафон». На этот раз – для того, чтобы записать свою первую долгоиграющую пластинку.

Вначале Джордж Мартин собирался записать живое выступление в «Каверне», но, побывав в Ливерпуле, он остался недоволен акустикой зала.

Однако задачу создать эффект живого звучания он с себя не снял, подчеркнув это тем, что первая песня альбома начиналась отсчетом Джона: «Раз, два, три, четыре!..»

Пол и Джон были авторами восьми песен из четырнадцати. А так как все они многократно «обкатывались» на концертах, запись была сделана за один день.

Ринго уже не дожидался вкрадчивых нашептываний Мартина и перед каждым дублем мысленно настраивал себя: «Если не сыграю как надо, меня выгонят… Если не сыграю, выгонят…»

Кроме того, в этот раз, благодаря Ринго, «Битлз» вновь несказанно поразили Мартина. Теперь в ансамбле было ЧЕТЫРЕ солиста. Ринго исполнил песню «Boys»[51].

Мартин работал с невиданным воодушевлением. На этот раз он занимался не только микшированием. В композиции «Misery»[52] он исполнил соло на фортепиано, а в «A Taste Of Honey»[53] настоял на том, чтобы голос Пола был записан дважды – методом наложения.

Но не обошлось и без очередного конфликта между Джоном и Брайаном. Внезапно последнему показалось, что он уже достаточно сделал для «Битлз», чтобы иметь право голоса и на записи.

– Пол! – крикнул он по селекторной связи из рубки Мартина. – Не кажется ли тебе, что эту песню нужно исполнять лиричнее? Вот, представь себе. Ты идешь по прекрасной аллее с многочисленными цветочными клумбами…

– Заткнитесь! – рявкнул Джон.

– Что? – не понял Эпштейн.

– Джон, нельзя ли повежливее? – вмешался Мартин, выйдя из рубки.

– Заткнитесь, ПОЖАЛУЙСТА, – «исправился» Леннон. – Подсчитывайте свои проценты и не мешайте нам работать!

Тяжело дыша, Брайан обдумывал свое дальнейшее поведение в этой ситуации. То ли, как бы между делом, бросить: «Ну ладно, поругались, и хватит…» То ли, вспылить и показать, кто тут главный: «Это вы мне? Вы еще пожалеете! Вы еще ко мне приползете!»

Но решение пришло само собой. В отсутствии Мартина он не смог включить селекторную связь и, тихо поднявшись, незаметно удалился в гостиницу.

В половине двенадцатого, закончив запись, пришли туда и «Битлз».

Джон стянул с себя мокрую от пота рубашку.

Остальные трое молча смотрели на него.

– Чего уставились? – спросил он.

Ему никто не ответил.

Он снял штаны и завалился на кровать. Полежал. Приподнялся и огляделся.

Остальные смотрели на него все так же молча.

Джон вскочил и запрыгал по комнате, уродливо вздрыгивая худыми ногами и дурашливо блажа:

– В мире нет людей щедрей, чем известный вам еврей! Оп-ля! Оп-ля! – дважды сделал он какое-то невиданное па. И замер.

Никто не смеялся.

– Ну что?! – заорал он. – Мне извиняться что ли идти?!

– Смотри-ка ты, – обратился Пол к Джорджу, – а он догадливый парень.

– Не говори, – восхищенно протянул тот. – Бывают же на свете такие сообразительные люди.

– Он знал, – предположил Ринго.

Джон плюнул и прямо в трусах выскочил из комнаты.

Они ждали его полчаса. Час. Полтора.

В конце концов, не выдержав, отправились к Брайану – в номер «люкс».

Было не заперто, и первым туда заглянул Пол.

Обалдев от увиденного, он распахнул дверь настежь.

Пьяные и веселые Джон с Брайаном, под аккомпанемент бьющейся посуды и собственного пения, плясали на столе кукарачу.

Джон был в трусах, а Брайан – в кальсонах.