Здания больниц и учебных заведений
Здания больниц и учебных заведений
Рост населения Петербурга требовал строительства новых зданий для нужд народного образования и медицинского обслуживания. В их планировке начинается поиск новых, более рациональных композиционных приемов. Все больше внимания уделяется удобной связи помещений, их освещенности. Это, естественно, влияет и на архитектуру фасадов, способствуя отходу от канонов классицизма, хотя некоторые его приемы, в частности симметричное построение плана и фасада и выделение центра, продолжают использоваться.
Появившиеся во второй трети XIX века в Петербурге здания лечебных и учебно-воспитательных заведений строились не только казной, но и на средства частных лиц, и на благотворительные пожертвования. Особенно активно занималось их строительством «Ведомство учреждений императрицы Марии». Это ведомство, учрежденное супругой Павла I еще в конце XVIII века, занималось благотворительной деятельностью, и в частности строительством больниц, учебных заведений, приютов и т. д. Объем этого строительства был намного меньше действительных потребностей быстро растущего города. К тому же архитекторы, проектировавшие и строившие эти здания, были, как правило, сильно стеснены жесткими рамками смет, составленных так, чтобы добиться минимальной стоимости здания. Все это влияло и на размеры построек такого типа, и на их архитектуру.
Функциональные качества зданий больниц и учебных заведений, построенных в конце 1830-начале 1860-х годов, далеко не равноценны. Одни имеют хорошо продуманную внутреннюю планировку — нередко они и в наши дни способны выполнять свои функции. Другие были спроектированы без должного учета функциональных требований, ибо режим экономии, проводимый правительством в этой области особенно настойчиво, не позволял архитектору добиться желаемого результата.
Выдвинутый в эти годы принцип взаимосвязи облика здания и его назначения в той или иной мере отразился и в архитектуре зданий лечебных и учебно-воспитательных учреждений. Но результаты его практического воплощения были неодинаковы, а нередко и противоречивы — они зависели и от характера здания, и от профессионального мастерства архитектора, и от его субъективных творческих убеждений.
Последовательным классицистом оставался архитектор Петр Сергеевич Плавов (1794–1864), много строивший по заданию «Ведомства учреждений императрицы Марии». В 1830-1840-х годах Плавов возвел в разных местах Петербурга несколько зданий лечебного и учебно-воспитательного назначения, причем в отделке их фасадов он упорно придерживался традиций классицизма.
Здание женского отделения Обуховской больницы на Загородном проспекте, 47, построенное в 1836–1839 годах, очень удачно оформило угол проспекта и Введенского канала (в 1967–1969 годах канал засыпан). Внутренняя планировка больницы хорошо продумана: палаты, расположенные только по одну сторону от коридора, ориентированы окнами на восток и юг. Обычные прямоугольные окна традиционного типа давали недостаточно света, и Плавов дополнил их боковыми проемами, дав оригинальную «парафразу» классицистического трехчастного окна. Фасады здания обладают подлинной монументальностью — в их компоновке явно чувствуется влияние архитектурной манеры Кваренги (см. илл. на с. 50).
Влияние творчества другого архитектора — Тома де Томона — прослеживается в облике Училища глухонемых на Гороховой улице (улица Дзержинского, 18). Здание было перестроено Плавовым для нужд училища в 1844–1847 годах, но при этом он сохранил прежнее анфиладное расположение помещений, что явно противоречило функции здания. К фасаду со стороны Гороховой улицы Плавов пристроил мощный портик из десяти полуколонн коринфского ордера и завершил его высоким аттиком и фронтоном с большим полукруглым окном «томоновского» типа. Функционального смысла этот портик не имеет, к тому же из-за него фасад приобрел настолько крупный масштаб, что стал несоразмерным с шириной улицы.
«Томоновский» портик Училища глухонемых, «кваренгиевские» мотивы фасадов Обуховской больницы, «казаковский» тип портика нового корпуса Воспитательного дома на набережной Мойки, 52, построенного в 1839–1843 годах, — во всем этом явно чувствуется склонность Плавова к «цитированию» композиционных приемов архитекторов конца XVIII-начала XIX века. Эти особенности его творческой манеры, как и архитектурные «цитаты» из Ринальди, использованные А. П. Брюлловым на фасадах Служебного дома Мраморного дворца, свидетельствуют о кризисе классицизма.
Архитектурная манера П. С. Плавова в 1840-х годах воспринималась уже как очевидный анахронизм. В своем большинстве петербургские архитекторы в это время отходят от классицизма, стремясь решать поставленные перед ними задачи иными художественными средствами.
Достаточно обширных свободных участков для строительства новых зданий больниц и школ в центральных районах города к началу XIX века уже почти не оставалось. Поэтому решено было отвести для этих целей территорию принадлежавшего царской фамилии Итальянского сада. Этот сад, возникший еще в Петровскую эпоху, занимал большой участок в Литейной части, к югу от Малой Итальянской улицы (ныне улица Жуковского). Сад простирался от Фонтанки до Знаменской улицы (ныне улица Восстания). Литейный проспект пересекал сад, разделяя его на две части.
Такое решение было удачным во многих отношениях. Учреждения, столь необходимые растущему городу, можно было разместить вблизи его центра без затрат на покупку частных земельных владений, стоимость которых стремительно увеличивалась. Местность, занятая Итальянским садом, к западу постепенно повышалась, и это устраняло опасность наводнений. Относительно сухая почва и обилие зелени создавали весьма благоприятные условия для размещения учебных заведений и больниц.
В первом десятилетии XIX века архитектор Джакомо Кваренги возвел на берегу Фонтанки, на месте Итальянского дворца, здание Екатерининского института, а на Литейном проспекте — здание Мариинской больницы (ныне больница имени В. В. Куйбышева). В 1830-х годах оба эти здания были расширены пристройкой флигелей.
Строительство зданий больниц и учебных заведений на территории Итальянского сада продолжалось и в середине XIX века. В 1840-х годах по предложению архитектора А. П. Брюллова Шестилавочная улица была продолжена от Малой Итальянской улицы через территорию сада до Невского проспекта; в 1850-х годах она была переименована в Надеждинскую улицу (ныне улица Маяковского). Прокладка улицы позволила развернуть вдоль нее строительство. В 1845–1848 годах на ее западной стороне было возведено здание Александринской больницы, спроектированное А. П. Брюлловым. Чтобы изолировать больницу от уличного шума и пыли, Брюллов разместил ее, отступив от «красной линии» в глубину участка[155].
Александринская больница. Архитектор А. П. Брюллов. Построена в 1844–1848 гг. Проект фасада, 1844 г. НИМАХ.
Сравнительно небольшая по размерам постройка, рассчитанная на полсотни больничных коек, была очень хорошо продумана в планировочном отношении. Палаты, большая высота которых обеспечивала хороший воздухообмен, расположены по одну сторону больничного коридора и выходят окнами на юго-восток. Брюллов задался целью создать наилучшие гигиенические условия для больных, максимально осветить палаты прямыми солнечными лучами. Он решительно отказался от портиков и колоннад, а стены больничных палат прорезал очень большими арочными окнами: Эти окна явились тем модулем, который и предопределил новаторский характер композиции фасада: Александринская больница является нагляднейшей иллюстрацией того, как под давлением функциональных требований каноны классицизма были вынуждены уступить место иным композиционным закономерностям. Благодаря большим окнам специфическая функция больницы выразилась в облике брюлловской постройки гораздо более последовательно и реалистично, чем, например, в облике Мариинской больницы, построенной Кваренги в 1803–1805 годах, фасад которой был декорирован восьмиколонным портиком, или в казарменном облике Глазной лечебницы на Моховой улице, построенной архитектором Л. И. Шарлеманем в 1830-х годах.
Большие окна Александринской больницы приблизили фасад здания к традициям готики (напомним, что именно готика впервые дала новую конструктивную систему стены, прорезанной огромными окнами). «Готицизм» проемов повлек за собой и соответствующую обработку простенков: между окнами Брюллов поместил узкие и длинные пилястры, отдаленно напоминающие готические пучки колонн. Те части стен, где не было больших проемов, он обработал в традициях классики — рустом и сандриками, а над помещением больничной церкви разместил небольшой купол с луковичной главкой, напоминающей главы храмов московского барокко.
Построенное А. П. Брюлловым здание Александринской больницы явилось одним из наиболее последовательных проявлений выдвинутых им рационалистических принципов проектирования: действительно, постройка эта была «осмысленно распланирована, а затем облечена в красивую, но непременно рациональную форму», а мысль Брюллова о том, что «в плане мы ходим, в разрезе дышим и живем», получила убедительное воплощение в планировке и объемно-пространственной композиции здания.
Столь последовательное воплощение рационалистических принципов проектирования встречается в архитектуре 1830-1840-х годов все же не часто.
В 1847 году Брюллов разработал проект планировки сада вокруг Александринской больницы, вскоре осуществленный. Позднее между Мариинской больницей и Александринской больницей было построено еще несколько больничных корпусов, но размещены они были довольно хаотично.
Первоначально Брюллов предполагал от здания Александринской больницы на восток проложить еще одну улицу, доходящую до Знаменской улицы. Однако от этого намерения отказались, так как на восточном участке территории Итальянского сада решено было разместить Павловский женский институт.
Здание Павловского института было построено на Знаменской улице (ныне улица Восстания, 8) в 1845–1850 годах по проекту архитектора Р. А. Желязевича. Его корпуса были тоже размещены в глубине участка, в окружении зелени.
Павловский институт, основанный еще в 1836 году, представлял собой учебное заведение закрытого типа для девушек — дочерей офицеров и солдат. В начале 1840-х годов в институте было два отделения: первое, на 120 воспитанниц, — для дочерей офицеров, второе, на 50 воспитанниц, — для дочерей «нижних чинов». В 1844 году «последовало высочайшее повеление о сооружении для Павловского института нового здания без всякой роскоши»[156]. После проведения конкурса между двумя архитекторами был «высочайше утвержден» проект Р. А. Желязевича: его сметная стоимость (180 тысяч рублей серебром) была на 70 тысяч рублей меньше, чем в проекте конкурента.
В здании были предусмотрены спальни двух типов: более комфортабельные для воспитанниц первого отделения и менее комфортабельные для «солдатских дочерей». Но в октябре 1849 года, когда здание было уже почти закончено, пришлось срочно в его планировке и отделке «произвести некоторые изменения сообразно с новым назначением Института». По распоряжению царя статус института изменился: он предназначался отныне «для воспитания одних только девиц благородного звания, в числе 240, с закрытием в нем вовсе существующего ныне особого отделения солдатских дочерей». В архивных делах сохранилось еще несколько любопытных документов, иллюстрирующих взгляды того времени на задачи женского образования[157]. Один из них гласит, что «Департамент рассмотрения проектов и смет Главного управления путей сообщения и публичных зданий» (эта инстанция тогда утверждала проекты и сметы общественных зданий) «не усматривает особенной надобности в отдельной комнате для библиотеки Института, где число книг не может быть значительно». Зато предусматривалась комната «для образцовой кухни»: девушек «благородного звания» следовало подготавливать к будущей роли хранительниц домашнего очага.
Проектируя фасады здания Павловского института, архитектор Желязевич следовал требованию царя строить «без всякой роскоши». Отказавшись от портиков, глубокого руста и других приемов классицизма (которые за 40 лет до него так мастерски использовал Кваренги в зданиях Смольного и Екатерининского институтов), Желязевич ограничился самой простой и экономной отделкой. Штукатурка в сочетании с неглубоким, графичным рустом была использована только для облицовки нижнего этажа и карниза, стены двух верхних этажей были оставлены неоштукатуренными. Новаторский для того времени прием — обнаженная кирпичная кладка, — вызванный, несомненно, экономическими соображениями, в то же время создал и интересный колористический эффект: красный цвет кирпича великолепно сочетался с серым цветом оштукатуренных частей фасада. Навеянный ренессансной архитектурой Северной Италии прием обнажения кирпичной кладки повлек за собой и другие ренессансные мотивы фасада: дугообразные наличники, охватывающие лишь верхнюю часть окна, ренессансный тип переплетов (двойная арка с люкарной, охваченная аркой большего пролета, и т. д.). Простенки Желязевич расчленил высокими лопатками, стены завершил массивным карнизом на арочках — машикулях. Созданный Желязевичем фасад «в стиле ренессанс», с весьма упрощенной трактовкой мотивов, позволил уложиться в минимальную смету, что и обеспечило ему победу на конкурсе. Но монотонный ритм окон, совершенно одинаковых во всех трех этажах, сопровождающийся столь же монотонным ритмом лопаток, придал облику здания оттенок казарменности. К тому же и массивный карниз на арочках-машикулях внес в композицию «военную» ноту, не свойственную функции женского учебного заведения. В итоге художественный образ оказался несколько не совпадающим с функцией здания, но это несовпадение как раз отвечало общему духу политики николаевского правительства в области просвещения, которая, таким образом, наложила свой отпечаток и на историю проектирования этого здания, и на его архитектуру.
Павловский институт. Архитектор Р. А. Желязевич, 1845–1850 гг. Гравюра 1860-х гг.
На оставшемся незастроенным участке Итальянского сада, который примыкал с востока к Надеждинской улице, против Александринской больницы, решено было соорудить здание Родовспомогательного заведения, необходимость в котором ощущалась все более остро. При Родовспомогательном заведении должен был разместиться и Повивальный институт, готовивший медицинский персонал для помощи роженицам. Программа на разработку архитектурного проекта, составленная в 1856 году с участием ряда видных ученых-медиков, предусматривала построить здание высотой в три этажа на высоких подвалах, со стационарным отделением на 108 коек и амбулаторным отделением для приходящих и с комплексом вспомогательных и служебных построек. Решено было по примеру Мариинской и Александринской больниц главное здание, «для сохранения большего спокойствия больных, удалить от улицы, между которою и им разбить сад»[158]. Для выбора лучшего проекта был проведен конкурс между архитекторами П. И. Таманским и Г. X. Штегеманом. Победа досталась Штегеману, который представил более экономичный проект. Он же взял на себя постройку здания и осуществил ее в 1862–1864 годах. Ныне в этом здании (улица Маяковского, 5) находится Родильный дом имени профессора В. И. Снегирева.
Планировка здания Родовспомогательного заведения и его санитарно-техническое оборудование отличались высоким совершенством. Перед постройкой здания Штегеман был командирован за границу «для специального изучения устройства тамошних больничных учреждений». Штегеман применил в своей постройке традиционный симметричный тип плана в виде буквы П с двумя боковыми флигелями. Все палаты были размещены по одну сторону от широкого коридора и ориентированы окнами на юг или на запад. Первый этаж был отведен для размещения амбулатории и спален воспитанниц Повивального института и обучавшихся при нем «своекоштных» учениц и «крестьянских девиц», из которых готовили квалифицированных акушерок. В соответствии с обычаями того времени в этом же здании были устроены квартиры для обслуживающего персонала. Интересным техническим новшеством была система отопления и вентиляции, осуществленная инженером Н. К. Дершау (в те годы он был популярным строителем-подрядчиком, специализировавшимся на устройстве отопления и вентиляции зданий). Из четырех воздухозаборников, размещенных в саду, воздух подавался по подземной галерее к девяти калориферным камерам: подогретый в них, он по особым каналам в стенах через душники подавался в палаты. «Отработанный» воздух удалялся через вытяжные душники в отводящие каналы и по ним — в отводящую пазуху и в высокую вытяжную трубу. Регулируемая отопительно-вентиляционная система, обеспечивавшая по 50 кубических метров воздуха в час на каждую койку, создавала оптимальные по тому времени условия для рожениц, находившихся в Родовспомогательном заведении.
Здание Родовспомогательного заведения. Архитектор Г. X. Штегеман, 1862–1864 гг. Разрез с конструкцией вентиляционно-отопительного устройства, выполненного по проекту инженера Н. К. Дершау
В середине XIX века в Петербурге насчитывалось уже свыше 30 лечебных заведений: наряду со старыми, возникшими еще в XVIII веке, появились и новые, в том числе и специализированные: Глазная лечебница (Моховая улица, 38), Родовспомогательное заведение с Повивальным институтом и ряд других. Здания больниц, построенные в середине XIX века, в планировочном и конструктивном отношении были, как правило, более совершенны, чем постройки предшествовавшего периода, что позволило им успешно функционировать в течение многих десятилетий.
Более противоречивая картина сложилась в строительстве зданий учебных заведений. После подавления восстания декабристов правительство проводило в области образования откровенно реакционный курс. Рескрипт Николая I от 19 августа 1827 года закреплял жесткую сословную организацию образования, требовал, чтобы уровень образования соответствовал социальному положению учащегося, в котором «по обыкновенному течению дел ему суждено оставаться». Этим же рескриптом категорически запрещалось принимать крепостных в средние и высшие учебные заведения. Общеизвестно, к каким печальным последствиям это привело, сколько было трагедий и поломанных человеческих судеб и с каким трудом наиболее талантливые и настойчивые выходцы из простого народа и «крепостного состояния» пробивали дорогу к образованию. Министр просвещения адмирал А. С. Шишков откровенно заявлял, что «обучать грамоте весь народ или несоразмерное числу онаго количество людей принесло бы более вреда, нежели пользы», что «науки полезны только тогда, когда, как соль, употребляются и преподаются в меру, смотря по состоянию людей и их надобности, какую всякое звание в них имеет»[159].
Курс николаевского правительства в области просвещения был закреплен в школьном уставе 1828 года, в котором подчеркивался сословный характер школы. Это определило и политику в области строительства школьных зданий, и его финансирование. Число приходских училищ в Петербурге во второй четверти XIX века не увеличилось — их по-прежнему оставалось 10. В 30-40-х годах было открыто еще три гимназии, число учащихся в гимназиях возросло с 312 в 1829 году до. 1446 в 1853 году[160]. Недостаточное число казенных общеобразовательных школ в известной мере компенсировалось частными учебными заведениями — школами и пансионами: во второй четверти XIX века их количество увеличилось больше чем в два раза и к 1853 году достигло 149 (в них училось свыше 4700 учеников).
Зато все большее значение в системе образования стали приобретать закрытые учебные заведения: военизированные кадетские корпуса, а для девушек — разнообразные институты благородных девиц и училища закрытого типа, тоже построенные по сословному принципу.
Консерватизм в организации школьного образования, естественно, препятствовал развитию новаторских идей в архитектуре зданий, и выработка новых композиционных приемов шла медленно, а фасады нередко приобретали казенный и монотонный облик, эволюционируя от предельно сдержанного «казенного классицизма» 1830-х годов к суховатому неоренессансу 40-50-х годов.
Высшие учебные заведения, основанные еще в XVIII-первой половине XIX века (Академия художеств, Горное училище, Институт инженеров путей сообщения, Технологический институт, Главное инженерное училище, Артиллерийское училище, Морской кадетский корпус и др.), располагались в зданиях, построенных еще до 1830-х годов. Лишь в отдельных случаях к ним пристраивались новые корпуса.
Новые высшие учебные заведения нередко располагались в старых зданиях, приспособленных для новых нужд. Так, Петербургский университет, открытый в 1819 году, тогда же разместился в нескольких корпусах старинного здания Двенадцати коллегий, которое было построено на Васильевском острове еще в 1722–1741 годах архитектором Доминико Трезини (после смерти Трезини работы завершил М. Г. Земцов). С 1835 года здание уже полностью перешло в распоряжение университета. В связи с этим архитектор А. Ф. Щедрин произвел некоторые перестройки и переделал многие помещения[161].
Передача Петербургскому университету огромного, просторного здания, расположенного в исторически сформировавшемся научном центре Петербурга, рядом со зданиями Академии наук и Кунсткамеры, создала хорошие условия для деятельности этого высшего учебного заведения. Действительно, в 30-40-х годах заметно вырос контингент студентов (в отдельные годы он достигал 700 человек). Петербургский университет стал превращаться в один из главных центров русской науки и образованности, но в то же время и в рассадник прогрессивных идей и политического «вольнодумства». Борясь с ним, правительство Николая I систематически урезало права педагогов и студентов, стремилось ввести в университете почти военную дисциплину, усиливало контроль за образованием, ограничивало научную и просветительскую деятельность передовых профессоров. Это отрицательно сказывалось на учебном процессе и даже привело к сокращению контингента студентов в начале 1850-х годов.
Внешний облик здания Двенадцати коллегий при перестройке, осуществленной А. Ф. Щедриным во второй половине 1830-х годов, изменился мало. Но возведенная тогда же вдоль восточной стороны высокая ограда нарушила прежнюю композиционную связь здания с расположенной перед ним площадью, внесла в общую градостроительную ситуацию некую «казарменную» ноту.
Стоящий рядом со зданием Двенадцати коллегий на берегу Невы частный дом был куплен для размещения в нем квартиры ректора Университета. В 1840–1841 годах архитектор А. Ф. Щедрин перестроил его (современный адрес — Университетская набережная, 9). Чтобы усилить композиционную взаимосвязь Ректорского флигеля с постройкой Доминико Трезини, Щедрин оформил его фасады в духе петровского барокко: это было едва ли не первое проявление начинающегося стилизаторского «второго барокко» в архитектуре второй трети XIX века. Впрочем, в дальнейшем архитекторы-эклектики почти не обращались к мотивам петровского барокко как к стилевому прототипу: при характерной для эклектики и все нарастающей декоративности приемы «петровского стиля» казались чрезмерно сдержанными, а развернувшееся в русле «национального направления» увлечение зодчеством XVII века, подогреваемое идеологией славянофильства, стало вызывать негативное отношение к той «европеизации стиля», которая произошла в архитектуре Петровской эпохи. В общей, все более разнообразной, гамме стилизаторских направлений и тенденций в архитектуре второй трети XIX века Ректорский флигель остался уникальным образцом повторения мотивов петровского барокко.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.