История легенд

История легенд

Вестерн и эпос

Потеряв одного почтенного гражданина, двух лошадей и несколько тысяч долларов, золотоискательский поселок Покер-Флет, наспех выстроенный где-то в отрогах Скалистых гор, решил вернуться на стезю добродетели.

Последствия этого решения, увековеченного Брет-Гартом в новелле «Изгнанники Покер-Флета», были таковы: из поселка выдворили профессионального игрока Джона Окхерста, профессионального пьяницу дядю Билли и еще двух профессионалок, известных в мужских кругах как Герцогиня и матушка Шиптон. К этой колоритной компании вскоре присоединился некий юный искатель счастья Том Симеон по кличке Простак, со сбежавшей от отца девицей Пайни. Процессия двинулась к перевалу, но так и не достигла его, оказавшись отрезанной от мира снежными заносами. И вот, чтобы отвлечься от мрачных мыслей и приглушить муки голода, Простак повел удивительный рассказ.

«Несколько месяцев назад, — замечает Брет-Гарт, — ему случайно попала в руки «Илиада» в остроумном переводе Попа. Прекрасно усвоив фабулу и совершенно забыв слова, он изложил им основные события «Илиады» на ходячем жаргоне Сэнди-Бара.

…Гомеровские полубоги снова сошли на землю. Забияка троянец и коварный грек под шум ветра снова вступили в бой, и высокие сосны ущелья, казалось, склонились перед гневом Пелеева сына. Мистер Окхерст слушал с удовольствием. Особенно заинтересовался он судьбой «Ухолеса» (так Простак упорно называл быстроногого Ахиллеса)».

Странная на первый взгляд выдумка — превратить в рапсода бесхитростного парнишку с Дикого Запада и с едва прикрытой улыбкой заставить увлеченно внимать Гомеру пестрое и совершенно как будто неподходящее для этого общество. Неожиданный юмористический ход, действующий, надо признать, безотказно. Отчасти, может быть, и так. Но глубинный смысл эпизода останется неясным, если не знать, что по убеждению писателя, да и не его одного, освоение Запада столь же достойно эпоса, как Троянская война. «Илиада», пусть и переведенная с торжественного гекзаметра на крепкосоленый арго золотоискателей и пионеров, не случайно, вероятно, звучит в тех местах, где должен родиться новый эпос. Для Брет-Гарта это, нам кажется, утверждение равнозначности событий, и его ирония — лишь принятый им за наиболее подходящий к конкретной ситуации тон.

Известный литературовед Джеймс Фолсом в капитальном научном исследовании «Американский западный роман» приводит мнение одного из предшественников Брет-Гарта: «Тимоти Флинт писал в 1826 году о Даниеле Буне (мы уже рассказывали о нем в главе «История без легенд». — Е. К.), что этому Ахиллесу нужен Гомер, который воспел бы его подвиги». Совпадение, как видим, весьма красноречивое. Мало того, уже в наши дни известный французский теоретик кино Андре Базен утверждал, что войну Севера и Юга вестерн превратил в троянскую войну, а «завоевание Дальнего Запада — это «Одиссея нашего времени».

Однако вспомним, что гомеровский эпос, если воспользоваться определением Маркса, охватывающим нею древнегреческую литературу и искусство, относится к детству человечества. Как писал Гегель, «в настоящем эпосе выражается наивное сознание нации». Девятнадцатый век был веком зрелости цивилизации, весьма далекой от той прекрасной наивности, с которой созданы великие гомеровские поэмы. И как бы ни хотелось американцам найти своего Гомера, он просто не мог появиться, ибо ему не только не оставалось места и фургонах, забитых всевозможным домашним скарбом, среди переселенцев, умудренных опытом меркантильных столетий, но и не хватало бы времени на требующие неспешности эпические песни. Кроме того, совершенно прав М. М. Бахтин, который в своем докладе «Эпос и роман» заметил: «…эпический мир можно только благоговейно принимать, но к нему нельзя прикасаться, он вне района изменяющей и переосмысливающей человеческой активности». Вестерн же в процессе эволюции неоднократно менял точки зрения на прошлое, и оценка легенд (например, о генерале Кастере или о странствующем ковбое) колеблется от апологетического поклонения до полного отрицания. Иными словами, вестерн лишен необходимой для полноценного восприятия эпоса оградительной традиции.

Поэтому применительно к нему можно говорить не о буквальном следовании — только на новом материале — канонам гомеровского эпоса, а о метафорическом толковании термина «эпопея», которая является наиболее «монументальной формой эпических произведений». Лучшие образцы вестерна можно назвать эпопеями в том смысле, что они, сохраняя все признаки жанра, опираются на свойственную эпическим творениям национально-историческую проблематику, в них есть возвышенное, идеализированное изображение героев. И поэтому такие фильмы, как, например, «Железный конь», «Крытый фургон», «Красная река», «Маленький Большой человек», о которых мы еще будем вести речь, все-таки ближе к эпопее в классической ее трактовке, чем к тому, что Гегель называл современной эпопеей, — буржуазному роману, представляющему, по его мнению, «прозаически упорядоченную действительность…».

В то же время эпический герой почти всегда — герой социальный, его подвиги и деяния служат достижению общенациональных идеалов. Герой же вестерна — индивидуалист, и его благородство, самоотверженность, бесстрашие в защите слабых не имеют иных мотивов, кроме доброго сердца и — главное — кроме сохранения чувства самоуважения, основанного на неукоснительном следовании законам неписаного кодекса чести джентльмена. Рыцарство эпических персонажей есть лишь необходимый признак их личной безупречности, ибо иначе может оказаться скомпрометированным социальное лицо. А личность положительного персонажа вестерна этим рыцарством исчерпывается. Не так уж мало, конечно, но недостаточно, чтобы превратить Шейна и его экранных братьев в полноправных героев эпопеи. Итак, мы пришли к выводу, что жанр может содержать в себе эпические черты. Но он бывает и антиэпичным в тех очень частых случаях, когда национально-историческая проблематика присутствует в фильмах лишь по видимости или отсутствует совсем, подмененная задачами чисто развлекательными, а то и направленными на создание ложных идеалов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.