Mulier pulcherrima

Mulier pulcherrima

Древнеримское общество в целом, как и помпейское в частности, включало в себя различные объединения и группы. Помимо самой крупной ячейки – родовой общины, античный человек не мог существовать вне религиозных или профессиональных коллегий, мелких кружков и дружеских компаний. Женщины также включались в различные коллективы, но их роль в этих структурах не была однозначной и постоянной. Жизнь любой помпеянки проходила в замкнутом домашнем мире и была целиком посвящена заботе о домочадцах. Юные девушки, наряду с почтенными матронами, пекли хлеб, убирали дом, ухаживали за садом, ходили на рынок, но самой важной обязанностью считалось обеспечение членов pater familias (рода, фамилии) одеждой.

Связь моральных качеств женщины с домашним ткачеством глубоко укоренилась в сознании италийцев.

Отправляясь в поход, воин умолял возлюбленную оставаться casta («чистой»), верной, что означало времяпровождение за прялкой в окружении старух. По словам историка Гая Транквилла Светония, сам Август прилагал немало усилий для возрождения фамилий в старинном их виде, для чего демонстративно носил плащ из полотна, вытканного женой и дочерью. Женщины царского рода умели ткать и с детства приучались ко всем домашним делам.

Императрице Ливии физический труд был необходим для поддержания репутации mulier pulcherrima. Гордая, крайне честолюбивая дочь Друза Клавдиана отличалась необыкновенной красотой, не имея себе равных по уму, наблюдательности, знанию латинской и греческой литературы. Добродетельность Ливии Друзиллы во многом являлась заслугой Августа, ставшего ее вторым супругом без развода с первым – храбрым полководцем Тиверием Нероном. С благословения жрецов император женился на беременной матери двоих детей, причем оставленный супруг присутствовал на брачном пире в качестве посаженного отца. В старости лицо Ливии сохраняло свежесть, в черных волосах не было заметно седины, голос очаровывал звонким тембром. Прекрасная императрица почти ничего не потеряла из качеств, коими с молодости пленяла мужчин, и вдобавок обрела то, что позволяло отзываться о ней фразой «Domum mensit, lanam fecit» («Сидит дома, прядет шерсть»).

В Помпеях существовал культ Ливии, которая по всей Италии почиталась как богиня Благочестия. Божественную супругу императора воспевали в гимнах, ей посвящали города, храмы и алтари.

Супруги помпейских декурионов также занимались домашней обработкой шерсти для повышения авторитета своих мужей. В старину хозяйка с дочерьми и рабынями работала на женской половине дома или непосредственно в своей спальне, то есть там, куда не допускались посторонние мужчины.

Фрагмент статуи Ливии

В ранней литературе любая замужняя женщина, независимо от реального поведения, изображалась безупречной особой. Однако этот образ ни в старину, ни в разнузданные имперские времена не соответствовал реальности. Римский писатель Колумелла, говоря об участии матроны в домашнем труде, с горечью отмечал, что «сейчас большинство женщин утопают в роскоши, не считая достойным брать на себя заботу об обработке шерсти, а изготовленные дома одежды вызывают у них презрительные улыбки».

Весь женский мир умещался на двух туалетных столах. Сидя за одним из них, женщины укладывали с помощью щипцов волосы, завивая их большими изогнутыми гребнями и затем выпрямляя пробор малыми. Прическу закрепляли шпильками или иглами с декоративными наконечниками. На меньшем по размеру столике располагалась косметика и парфюмерия: флаконы с духами, буковые орешки, сальные шарики под названием sapo, ароматические пастилки, вазочки с румянами, притираниями, пудрой.

С развитием товарного производства увеличилось количество ремесленных мастерских, и необходимость в домашнем производстве отпала. Тогда же переменилась роль женщин в обществе. В Помпеях они составляли значительную часть персонала пекарен и предприятий по переработке шерсти. Из настенных надписей известно, что в одном из помпейских ланифрикариев трудились Аттика, Веррия, Агата. В мастерской по производству войлока работала некая Кукулла, которая наравне с мужчинами занималась чисткой и ворсованием одежд.

Мастерские имели довольно большую площадь, чаще располагаясь непосредственно в доме владельца, как правило в светлом помещении у наружной стены. Некоторые хозяева занимали под производство перистиль. Все работники имели низкий социальный статус, и в этой среде, безусловно, уже не было матрон. Об уровне развития ткацкого производства можно судить по найденным в городе рельефам, на одном из которых изображена продажа одежды в лавке, а на другом – процесс ее изготовления в мастерской, причем мужчина сидит за ткацким станком, а женщина обрабатывает шерсть. Таким образом, место хозяйки заняла женщина-специалист.

Помпеянкам не запрещалось голосовать: в предвыборных надписях часто фигурируют женщины, предлагающие избрать в магистраты то или иное лицо. Например, Аселлина со Смириной предлагают избрать в дуумвиры Гая Лоллия Фуска. За других кандидатов выступают Исмурна, Мария, Эгла. Надписи похожей тематики имеются на стенах пекарни Папирия Сабина, где сохранились имена свободных горожанок Стации, Петронии и рабыни Олимпионики.

Жители Древней Италии, от раба до знатного патриция, одевались в шерстяные одежды. Лен выращивался в малых количествах, шелк был слишком дорог, а полотно употребляли преимущественно для изготовления парусов и тентов, которыми в зной накрывали амфитеатры во время представлений.

Город у подножия вулкана был самым крупным в Кампании центром переработки шерсти. Помпеи снабжали всю Италию превосходным сукном. Во времена Античности его производство почти не отличалось от теперешнего; разница заключалась лишь в применении механизмов. В I веке местное шерстяное производство сосредотачивалось в небольших цехах, где трудились мастера различных специальностей: ланифрикарии мыли и чистили шерсть, инфекторы красили, оффекторы подновляли краски на полинявших одеждах, коактилиарии изготавливали войлок, а фуллоны – сукно.

В современных производствах процесс валяния начинается с пропитки теплой жидкостью шерстяной ткани, которая с трудом продвигается по узкому желобу, трется о его стенки, сжимается, постепенно превращаясь в сукно. В Средние века ткань сваливали ударами песта. В Античности его роль исполняли ноги фуллонов, а ступкой служил глубокий круглый чан, до краев наполненный особой жидкостью.

Хозяин мастерской близ храма Меркурия позаботился о специальном оборудовании, и, возможно, именно он заказал серию росписей, представлявших полный цикл работ по изготовлению сукна. На первой фреске изображены мастера, склонившиеся над глубокими круглыми чанами, где отмачивается и прополаскивается ткань. Трое из них держат материю на весу, дожидаясь, пока с нее стечет вода. Четвертый работник гораздо моложе по возрасту, и оттого ему досталась самая тяжелая задача: высокие, ритмичные прыжки в «танце фуллонов» собственно и являлись операцией валяния.

Сукновальни одновременно служили прачечной, где производились стирка и починка шерстяной одежды. Принимая грязный, рваный плащ, помпейские фуллоны возвращали клиентам практически новое одеяние. В отсутствие мыла мастера пользовались щелоком и особой «сукновальной глиной», наделенной способностью впитывать жир. Воду часто заменяли мочой животных, предпочитая выделения верблюда. Однако более всего ценилась человеческая моча. Для ее сбора рядом со входом в мастерскую устанавливали посудины с шутливыми надписями, приглашая желающих внести лепту в развитие сукновального дела. Один из таких сосудов стоял недалеко от входа в сукновальню Фабия. Хозяин предлагал прохожим совершить благородное дело, выделив для того старую винную амфору с отбитым горлышком, за что получил от Марциала прозвище Скупой Фуллон.

После соответствующей обработки материю вынимали из чанов, тщательно прополаскивали и развешивали для просушки во всех свободных местах, вплоть до улицы. Подсохшая ткань не являлась готовым материалом, потому что требовала ворсования – образования на поверхности слоя торчащих волосков. Сейчас подобная операция производится в барабанах, а мастера Помпей надирали ткань шкуркой ежа или щетками из шишек чертополоха. «Без игл мягкая овечья шерсть была бы ни к чему», – писал Плиний Старший, отметив необходимость процедуры, после которой ткань становилась пушистой и обретала приятную мягкость.

Процесс чистки шерстяной ткани продолжался окуриванием и завершался натиранием особыми сортами глины. Пары тлевшей в небольшом сосуде серы уничтожали пятна органического происхождения, например от вина или соуса. Вощение белыми и разноцветными глинами придавало ткани блеск, прочность и предохраняло ее от быстрого загрязнения.

В древности считалось, что «ремесленники занимаются презренным трудом, в мастерской не может быть ничего благородного». Совсем иначе судили о служанках, работавших вместе с госпожой на женской половине дома, вдали от посторонних глаз. Работа в мужском коллективе вызвала изменение отношения к самим пряхам. Ткачество вне дома виделось не разновидностью почтенного труда, а его противоположностью. Остро реагируя на отрицательные явления, древнеримские сатирики подчеркивали крайне неуважительное отношение к женщинам, занятым обработкой шерсти.

Остался в прошлом романтический образ матроны за прялкой, а ее место заняла грубая, распущенная пряха – излюбленный персонаж сатирических произведений. В романе Петрония разгневанная матрона наказывает провинившегося слугу, приказав его высечь и затем оплевать самой презренной части фамилии, в том числе и пряхам.

Фривольные сцены с изображением праздника фуллонов запечатлены на многих помпейских фресках. В древнеримском обществе сложилось мнение о ткацкой мастерской как о месте, оскорбляющем традиционные представления о нравственности, хотя открытое сожительство, цинизм и распутство в ту пору составляли атмосферу и других групп населения, в том числе и высших кругов.

Такое частое явление, как сожительство невольницы со своим господином, было узаконено во времена Юлия Цезаря и называлось конкубинатом. Сначала конкубиной именовали рабыню или вольноотпущенницу, вступившую в связь без благословения жреца. Впоследствии так стали именовать всех женщин, пользующихся дурной славой.

Широкое распространение конкубината среди ткачих имело решающее значение в низвержении образа женщины с прялкой, которую еще недавно воспевали в стихах и увековечивали в скульптуре. В Помпеях работники всегда считались членами семьи и, как правило, жили в одном доме с хозяевами. Общение прях и ткачей начиналось во время работы, а вечером продолжалось в спальнях, расположенных рядом на верхнем этаже или вокруг перистиля. Здесь возникали далекие от супружества отношения, которые нередко отражались на стенах в виде надписей столь же непристойного содержания.

О значении сукновального и ткацкого производства в экономике Кампании можно судить по наличию в Помпеях шерстяной биржи. Высокое, роскошно отделанное здание построила женщина, городская жрица Евмахия, называвшая себя именем великого предка – автора истории полководца Ганнибала.

Евмахия была заинтересована в успехах шерстяников и всячески им помогала. Деловые встречи проходили в «халкидской зале», представлявшей собой огражденный решетками крытый балкон с задней стеной из мрамора и четырьмя нишами. В них находилась скульптурная композиция «Августейшее согласие» со статуями императоров и основателей Рима: Юлия Цезаря, Августа, Энея и Ромула. Суконщики раскладывали товар в соседнем помещении – портике со множеством окон, высокими потолками и расписными стенами. Вход сюда не воспрещался никому, и людской поток иссякал лишь к ночи. Зато в отведенную под склад крипту (крытую галерею), входить разрешалось только купцам и приказчикам. Содержимое зала охранял сторож, наблюдавший за порядком из каморки с окнами, выходящими как на улицу, так и внутрь биржи.

В крипте стояла статуя основательницы учреждения – женщины с деловой хваткой и добрым печальным лицом. Ее высокая, закутанная в паллу фигура олицетворяла дружественный союз производства и торговли, о чем гласила надпись на пьедестале: «Евмахии, дочери Луция, городской жрице, сукновалы».

В отличие от других помпейских ремесленников ткачи не стремились к объединению в профессиональные союзы. Среди огромного числа предвыборных надписей не находилось места их афишам. Они редко принимали либо совсем не принимали участия в борьбе за места в городской магистратуре, хотя тому не препятствовало ни рабское положение, ни принадлежность к прекрасной половине человечества. Большинство ткачей в Помпеях знали грамоту, но делали надписи в основном насмешливого и скабрезного содержания. Такое явление не случайно. Оно отражает обособленное положение работников ткацких мастерских в римском обществе, не схожее ни с одной группой ремесленников.

Ткачи постоянно жили в частных домах, где станки по мере необходимости перемещались из комнат в перистили, а работа производилась в помещениях, занятых семьей владельца. Такое положение специфично для ткачества и резко отличает его от организации труда в других отраслях помпейского производства. Пекарни, сукновальные или красильные мастерские отделялись от жилых помещений домов глухой стеной. В редких случаях устраивался проход, хотя и он лишь соединял лавку с комнатами хозяйственного назначения. Дом подобной планировки уже не являлся жилищем одной фамилии, а включал в себя ряд помещений, ей не принадлежавших. Работавшие в этом помещении люди реже сталкивались с хозяином и членами его семьи, отчего имели гораздо большую свободу.

По уверению Плиния Старшего, «в Риме пекарей не было почти 600 лет со дня основания города. Квириты пекли хлеб сами, что являлось преимущественно женским делом». Вероятно, так же вначале было и в Помпеях. В годы жизни великого историка домашний хлеб имелся только в самых богатых домах; остальные горожане покупали его в пекарнях. Крупное производство такого рода занимало заднюю часть жилого дома, расположенного в одном из центральных кварталов. Помещения пекарни примыкали к зданию, но прямо с ним не сообщались, потому что имели выход в переулок. Красиво оформленный портал предназначался для хозяев, тогда как непритязательный декор хлебных лавок создавали в расчете на занятость покупателей. Такое расположение было удобно для членов фамилии. Рабы не сновали по комнатам, зато появление их с полными корзинами на улице служило знаком к началу торговли свежим хлебом.

Полы во всех италийских пекарнях мостили по подобию уличной мостовой. В просторной, хорошо освещенной комнате стояли 4 каменные мельницы. Каждая из них была составлена из двух частей: неподвижная деталь снизу являлась опорой для вращающихся полых конусов сверху. Механизм приводили в движение ослы; в менее просвещенные времена жернова крутили невольники. Животные ночевали в конюшне и ходили на работу через все помещения пекарни: каморки рабов и залы, устроенные специально для печи, хранения продуктов, вымешивания и раскатывания теста. Стены последнего часто украшали фрески со сценами жертвоприношения богине очагов. Отдельно изображались растения, змеи и немного в стороне – птицы с открытыми клювами, устремляющиеся на мух. Целью последней росписи могло быть отпугивание живых насекомых.

Помпейские крестьяне признавали только пшеницу. Италийцы вообще не сеяли рожь, зная о ней только по слухам и заочно считая вредной для желудка. Гладиаторам давали ячневый хлеб, но его выпекали в казармах. Почти одинаковые по форме изделия из пшеничной муки разделялись по сортам в зависимости от качества продуктов и приправ, которыми обильно сдабривалось тесто.

Гурманы заказывали хлеб из сдобного теста, замешанного на молоке и яйцах. Любители сладкого покупали пирожные у Верекунда. Аристократы предпочитали белый или чистый хлеб, а некоторые кичливые особы кормили пышными булками дворовых собак. Хлеб второго сорта незатейливо именовали следующим. Более доступный по цене, он охотно поедался и бедняками, и высокопоставленной знатью. Второсортный продукт подавали к столу Октавиана Августа; император Александр Север вкушал его сам и одарял всех участников пира. Беднякам и рабам оставался хлеб третьего сорта, изготовленный из муки грубого помола с добавлением отрубей, а солдатам – особый воинский, выпекавшийся по секретной рецептуре.

Обыкновенному хлебу придавали продолговатую или круглую форму. Перед тем как посадить булки в печь, сначала хозяйки, а затем и городские мастера делили сформованное тесто на 4 части, совершая пальцем крестообразное движение. Позже большие ковриги делились на 8–10 частей, но древний жест запомнился и в начале новой эры был осмыслен в качестве крестного знамения.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.