«Кристи», «Сотби» и их конкуренты

«Кристи», «Сотби» и их конкуренты

Я спросил у нее, что она коллекционирует. «Да все знаменитые имена», — ответила она. Я попросил сказать подробнее. «Ну, знаете, «Сотби» и «Кристи», вот эти имена».

Майкл Финдли, арт-дилер

В нашей бизнес-модели четыре основных элемента: товар, дистрибуция, коммуникация и цена. Наша задача — проделать такую фантастическую работу с первыми тремя, чтобы человек вообще забыл про четвертый.

Бернар Арно, глава LVMH

«Кристи» и «Сотби» — два главных аукционных дома мира, которые увеличивают стоимость попадающей к ним вещи. Их вечерние аукционы современного искусства задают цены на творения элитных художников. Попадая на вечерний аукцион, художник получает окончательное признание.

«Кристи» и «Сотби» делят 80 процентов западного аукционного рынка современного искусства в верхнем ценовом сегменте. В 2012 году «Кристи» получил 6,3 миллиарда долларов от продажи произведений искусства, на 10 процентов больше по сравнению с предыдущим годом, а «Сотби» — 5,4 миллиарда, на 7 процентов меньше. Они вместе образуют то, что экономисты называют дуополией — монополией двух конкурентов, доминирующих на рынке. Примерно то же, что Visa и MasterCard в сфере кредитных карт, или республиканская и демократическая партии, соперничающие за американских избирателей, или «Кока-кола» и «Пепси-кола».

Большинство компаний, входящих в дуополию, учатся сосуществовать так, чтобы это было выгодно им обоим. Несмотря на всю более чем столетнюю конкуренцию, на все бесконечные рекламные бои, «Кока-кола» и «Пепси-кола» никогда не снижали цену своего сиропа, которую берут со своих заводов по розливу. Исключение из этого правила мирного сосуществования дуополий — «Сотби» и «Кристи», которые то и дело борются друг с другом за консигнации, причем такими способами, от которых оба могут остаться в убытке.

Как бы там ни обстояло дело с прибыльностью, глава Fine Art Fund Филип Хофман говорит о перспективах конкуренции с этой парой: «Они сумели привлечь лучших экспертов, которых можно найти за деньги, у них огромное количество филиалов и отделений во всем мире, у них громадная клиентура… Зачем кому-то продавать 5-миллионный лот на аукционе номер три, когда есть выбор между первым и вторым?»

Во время вечерних торгов в Лондоне или Нью-Йорке зал заполняется до предела. Вход только по билетам. Дресс-код — неофициальная элегантность; все рассылают друг другу воздушные поцелуи. Просто посетить аукцион — значит показать свой социальный статус. Суперважным персонам предоставляют персональные ложи, просто очень важным — привилегированные места в главном зале, а очень обычных персон (да, и такой термин тоже используется) иногда сгоняют в соседний зал, откуда они наблюдают за аукционом на большом экране.

«Кристи» и «Сотби» в конце концов превратились в зеркальное подобие друг друга. Они конкурируют за верность одних и тех же коллекционеров, за вещи из одних и тех же выдающихся коллекций и за одних и тех же талантливых профессионалов. И тот и другой проводят аукционы в десяти городах и имеют представительства в семидесяти шести. Каждый ход одного тут же повторяет другой.

Их общественный имидж отличается в зависимости от того, являются ли они открытыми или закрытыми акционерными компаниями в отдельные моменты времени. «Кристи» продавался на лондонской фондовой бирже с 1973 по 1998 год, когда Франсуа Пино сделал его закрытым акционерным обществом. «Сотби» был открытым с 1977 по 1983 год, когда его приватизировал мичиганский миллиардер Альфред Таубман с компаньонами. Таубман снова сделал «Сотби» открытой компаний в 1988 году, а в 2005 году отказался от контрольного пакета акций.

В наши дни аукционные результаты «Кристи» и «Сотби» вызывают в прессе хвалебные отзывы; правда, она же порой критикует ежеквартальные финансовые итоги «Сотби». Годовые продажи обоих домов, вместе взятые, стали показателем хорошего состояния рынка искусства, главным образом потому, что аукционы — единственная область этого рынка, где есть хоть какая-то прозрачность.

Пост директора «Сотби» занимает 57-летний Билл Рупрехт. Он в свое время внес радикальные улучшения в работу корпорации. Когда он вступил в должность в 2000 году, «Сотби» вместе с «Кристи» находились в самом разгаре скандала с фиксированной ставкой комиссии. Альфреда Таубмана приговорили к тюремному заключению, а бывшего президента «Сотби» Диану Брукс поместили под домашний арест. Европейская комиссия присудила «Сотби» штраф в 13 миллионов фунтов и потребовала от него возместить часть средств клиентам. «Кристи» сотрудничал со следствием, согласился на возмещение и таким образом избежал крупных санкций.

Так как улаживание дела обошлось «Сотби» очень дорого, Рупрехту пришлось уменьшить текущие расходы, сократить штат и в 2003 году продать манхэттенскую штаб-квартиру «Сотби» за 175 миллионов долларов. Это помогло. Компания восстановила дивиденды в 2006 году и в 2008 году вернула себе проданное здание за 370 миллионов.

Сразу же после этого грянул финансовый кризис, и в мире искусства наступила рецессия. Продажи обоих аукционных домов упали с 4,9 миллиарда долларов в 2008 году до 2,3 миллиарда в 2009-м. Лоты предлагались по гораздо более низким ценам. Спад свидетельствовал не только о неготовности покупателей платить практически любые деньги, но и общем нежелании коллекционеров рисковать и отдавать работы на торги.

Рецессия в искусстве закончилась к середине 2010 года. Оба аукционных дома почти завершили преобразование своих бизнес-моделей: сокращение штата, понижение окладов и бонусов, уменьшение количества выездных показов и роскошных приемов. Им так и не пришлось идти на более серьезные шаги: закрывать целые отделения и иностранные представительства или переезжать из роскошных зданий, которые они занимали в Нью-Йорке и Лондоне.

Положительным моментом для обоих домов были частные продажи, объем которых более чем утроился в период с 2008 по 2013 год. Они приобрели популярность среди тех консигнантов, которые нуждались в деньгах, но не хотели разглашать, что они распродают активы, и тех покупателей, которые не хотели показывать, что тратят крупные суммы денег, в то время как принадлежащие им компании увольняют работников. По словам Рупрехта, рост частных продаж свидетельствует о том, что компания старается отойти от модели «односложного сторонника единственного канала [продаж]».

Практика ценовых гарантий и скидок с премии покупателя для некоторых консигнантов снова вернулась к 2010 году и расширилась в 2011 и 2012 годах. Это был знак того, что оба дома снова не желали отдать важные консигнации в руки конкурента.

Хотя во время экономического спада средние цены на современное искусство резко упали, цены на произведения самого лучшего, музейного, качества не снижались и даже росли. В 2010 и 2011 годах состоялись три продажи, побившие все аукционные рекорды для предметов искусства. Это были «Шагающий человек I» Джакометти (1960), проданный за 65 миллионов фунтов (100 миллионов долларов) в феврале 2010 года; «Обнаженная, зеленые листья и бюст» Пикассо (1932), проданная три месяца спустя за 106,5 миллиона долларов (70 миллионов фунтов); и «Крик» Эдварда Мунка (1895), который стал самым дорогим лотом в мае 2011 го да, когда ушел за 119 миллионов долларов (73,9 миллиона фунтов). Эти рекордные цены в разгар продолжающейся рецессии снова ярко показали, как мало связано поведение покупателей в верхнем сегменте рынка современного искусства с общим здоровьем экономики.

Когда Рупрехта спросили о конкуренции между «Сотби» и «Кристи», он просто ответил, что его компания большую часть сил тратит на налаживание связей с отдельными семействами на протяжении долгого времени. «Мы надеемся и дальше сохранять хорошие отношения, где нам не приходится соревноваться с конкурентом, кто из нас быстрее выхватит пистолет». Обычно считают, что на долю десяти самых состоятельных клиентов «Кристи» и «Сотби», потративших самые крупные суммы, приходится 10 процентов их дохода от мировых продаж, и не только предметов искусства, но и драгоценностей, вина и недвижимости. Среди этих клиентов королевская семья Катара, российские олигархи и руководители американских хедж-фондов.

На самом деле у аукционного дома довольно ограниченные возможности по налаживанию отношений с клиентами. Большинство консигнаций попадает в зал продаж благодаря четырем обстоятельствам: смерти, разводу, долгам и личному решению. Четвертый вариант связан с переменами у коллекционера: новым увлечением, ремонтом в доме или просто стремлением к прибыли.

Что касается смерти, долгов и личного желания, то оба аукционных дома надеются на преданность консигнантов задолго до того, как что-либо подобное случится. В случае развода переговоры о консигнации обычно ведут юристы, которые должны из соображений надлежащего исполнения обязанностей узнать, что предлагают разные аукционные дома. Около 25 процентов лотов, выходящих на вечерние аукционы современного искусства, поставляют дилеры, которые в большинстве своем обращаются к обоим домам.

В битву за консигнацию иногда включается и «Филлипс». Если речь идет о значительной работе, «Филлипс» может победить, как правило, если предложит более высокую гарантию или какое-то особое преимущество — например, изображение лота на обложке каталога. «Филлипс» конкурирует в области нового искусства, начинающих художников с уверенными перспективами; он позиционируют себя как номер один в этом сегменте. Коллекционер из Майами Дон Рубелл соглашается: «[ «Филлипс»] хорошо продает именно актуальное искусство; мы забываем, что некоторые художники, которых мы сейчас видим на «Сотби» и «Кристи», впервые продавались там».

Иногда «Филлипс» проводит торги, которые приносят мало прибыли или вообще не приносят никакой, исключительно ради престижа. 13 мая 2010 года нью-йоркское отделение «Филлипс» предложило 22 работы от имени ML Private Finance, аффилированного предприятия банка Merrill Lynch. Средства должны были пойти в счет выплаты 21-миллионного долга коллекционера Хэлси Майнора перед Merrill Lynch.

Торги принесли 19,5 миллиона долларов. «Филлипс», как сообщалось, обещал ML 108 процентов с продажной цены всех проданных лотов. Эта значит, что «Филлипс» не взял комиссии с консигнанта и отказался от 8 процентов премии покупателя. Валовую прибыль аукциона составила разница между 8 процентами и премией покупателя — около 12 процентов. Она не покрыла бы расходов на каталог и рекламу.

Такие экстравагантные условия возникли потому, что ML просил суд, чтобы аукцион провел «Кристи», а Майнор просил «Филлипс». «Филлипс» сделал предложение, которое «Кристи» не смог перебить. «Филлипс» добивался такой возможности ради престижа провести торги коллекции одного консигнанта, хотя неясно, какую выгоду принесла известная история «несостоятельности» самим предметам искусства или бренду аукционного дома.

«Кристи» и «Сотби» влияют на ценообразование в области современного искусства как благодаря прозрачности цен, так и принципам продажи предметов искусства, а в итоге создается, как говорят экономисты, эффект храповика. Храповик поворачивается только в одну сторону и удерживает колесо, не давая ему повернуться обратно. Эффект храповика в экономике означает, что цены могут повышаться, но практически никогда не понижаются.

Концепцию храповика легко понять на примере рынка рабочей силы: когда экономика здорова, зарплата всегда повышается и никогда не понижается. Эффект храповика в искусстве проявляется, когда два коллекционера на аукционе «Кристи» торгуются за Жана-Мишеля Баския и увеличивают его цену вдвое против галерейной, и новая цена становится ориентиром для всех галерей, так что потом ни один консигнант не хочет продавать его картины ниже этой цены.

Храповик работает и по-другому. Если рекордная цена Франца Клайна составляет 9,3 миллиона долларов, почти вчетверо больше рекордной цены Сая Твомбли, 2,4 миллиона, и Клайн неожиданно уходит за 40,4 миллиона (что произошло на торгах «Кристи» в ноябре 2012 года), сколько же тогда будет стоить следующая за ним картина Твомбли сравнимого качества? На торгах «Кристи» его «Без названия» (Untitled, 1969) появилась через 17 лотов после рекордной продажи Клайна и получила максимальную цену 5 миллионов долларов. Как сказал один журналист, когда начинается прилив, он много чего прибивает к берегу.

Еще один пример эффекта храповика — это когда на вечернем аукционе появляется лот с эстимейтом и резервной ценой выше, чем у большинства проданных недавно аналогичных лотов, но почти не вызывает интереса. Аукционист будет брать цену с потолка, пока не дойдет до резервной и не перейдет к другому лоту, либо непроданный лот уйдет к тому, кто предоставил гарантию. Если это происходит два или три раза подряд в том или ином аукционном доме, работы этого художника больше не принимаются для продажи на вечерних аукционах. Это значит, что индекс аукционной цены, как правило, только повышается; художники, чье творчество понижается в цене, выбывают из обоймы.

Эффект храповика влияет и на дилеров. Если два коллекционера повышают цену на серебряную картину Джейкоба Кэсси в несколько раз выше галерейной цены, дилер вынужден увеличивать цену на первичном рынке. Если картины с очередной выставки художника не продаются по более высокой цене, он рискует оказаться в опале и быть отвергнутым аукционными домами.

В мире аукционов появились новые игроки — Beijing Poly Auction House, первый по величине в Китае и третий в мире, а также China Guardian Auctions, второй в Китае и четвертый в мире. У обоих есть представительства в Лондоне и Нью-Йорке. Оба охватывают разные категории, в том числе живопись и скульптуру, китайскую керамику и картины тушью. Поначалу их операции в США в основном заключаются в привлечении консигнаций для продажи в Китае. Позднее, по их словам, они будут проводить аукционы западного и китайского искусства в Нью-Йорке и Лондоне.

Станут ли американские коллекционеры продавать искусство в Китае через малоизвестный аукционный дом? Две китайские компании считают, что станут, и готовы подождать.

Когда состоялся первый аукцион картин современных китайских художников в гонконгском отделении China Guardian в октябре 2012 года, это стало свидетельством того, что китайские фирмы берут пример со своих западных конкурентов. Они добились эффектного результата; продажа собрала 450 миллионов гонконгских долларов (58 миллионов долларов США), в два с половиной раза выше эстимейта. Причин здесь, по всей видимости, две. Во-первых, ряд сильно заниженных эстимейтов. Во-вторых, то, что аукционный дом оплатил расходы на перелет для ста ВИП-покупателей из материкового Китая в Гонконг.

В США есть некоторые давнишние аукционные компании местного значения, которые имеют дело с тем же уровнем искусства, какое «Кристи» и «Сотби» предлагают на дневных продажах. Аукционисты обслуживают клиентов в своих регионах; некоторым с помощью Интернета удается охватить всю страну. Среди самых известных Bonhams & Butterfields в Сан-Франциско (создан в 1865 году); Heritage Auctions в Далласе (1976); Leslie Hindman Auctioneers в Чикаго (1982); Doyle New York (1962) и Freeman’s в Филадельфии (1805). Они едва ли выставят Уорхола стоимость 25 или даже 5 миллионов, но лоты стоимостью 100 тысяч долларов — явление довольно частое.

К кому же обратиться, чтобы заключить выгодную сделку в верхнем ценовом сегменте? Многие опытные коллекционеры назовут парижскую аукционную группу Drouot. Франция сто лет была центром западного авангарда; после Второй мировой ее сменил Нью-Йорк. Вспомните 40 работ из коллекции знаменитого актера Алена Делона, выставленных в Drouot в октябре 2007 года. Среди них были картины Пьера Сулажа и Жана-Поля Риопеля. С минимальными описаниями в каталоге и небольшой рекламой 40 работ ушли за 8,7 миллиона евро (12,4 миллиона долларов). Обозреватели сочли, что, если бы коллекция продавалась на дневных лондонских торгах «Кристи» или «Сотби», она получила бы на треть больше. Несколько работ сразу же были выставлены на продажу в Лондоне.

В 2012 году имел место юридический прецедент, который потенциально способен изменить правила игры для нью-йоркских аукционистов. Виновником стал небольшой аукционный дом Уильяма Дж. Дженека в Честере. Честер — городок с 4 тысячами жителей в 60 милях (100 километрах) на север от Нью-Йорка. В 2008 году Дженек выставил на продажу лот, который описывался словами «прекрасная русская серебряная шкатулка XIX века, покрытая эмалью, позолоченная изнутри». Авторство шкатулки приписывалось ювелиру Ивану Петровичу Хлебникову.

Участник торгов Альберт Рабизаде делал ставки по телефону. После ставки 400 тысяч долларов лот отошел ему; в каталоге аукционного дома эстимейт шкатулки был указан в размере от 4 до 6 тысяч долларов. Рабизаде получил от Дженека стандартный аукционный счет с указанием лота и суммы. Продавец в нем был указан как «консигнант № 428». Рабизаде не забрал шкатулку и отказался платить по счету.

Дженек подал в суд на Рабизаде за нарушение договора и выиграл. Рабизаде обжаловал решение. В ходе апелляционного процесса адвокат Рабизаде выдвинул один разумный процедурный вопрос. Он сослался на нью-йоркский Закон об обязательствах общего характера, известный как Статут о мошенничестве (корни которого уходят в средневековое англосаксонское право). Закон охватывает договоры, которые, по мнению законодательства, должны заключиться только в письменной форме. В разделе «Товары, проданные на публичных аукционах» он требует, чтобы в письменном договоре указывались имена как покупателя, так и продавца. Дженек не указал имени продавца и отказался его раскрывать.

Апелляционная коллегия встала на сторону Рабизаде и постановила, что раз нет имени, нет и договора. Как заметил в своем решении судья Питер Скилос, не имеет значения, является ли «общепринятым» указывать в качестве продавца аукциониста, а не консигнатора; решение коллегии определяется статутом. Фактического договора, который нарушил бы Рабизаде, не существовало. Далее коллегия заключила, что, может быть, и было бы разумно рассмотреть возможность изменения закона с целью устранить из него требование раскрыть имя продавца, однако это дело законодательных органов, а не суда. Дженек подал апелляцию на том основании, что решение угрожает аукционному бизнесу в Нью-Йорке, а именно так и было. «Кристи» присоединился к апелляции, поддержав Дженека. Мало кто думал, что апелляционный суд пойдет на попятную, но это произошло. Проигнорировав все предыдущие аргументы, суд постановил, что, поскольку аукционный дом действует в качестве агента продавца, имени самого Дженека было достаточно для соблюдения нью-йоркского законодательства.

Нельзя сказать, потребовало бы решение по делу Рабизаде во всех обстоятельствах раскрывать имя продавца, чтобы договор с аукционом считался действительным, или нет. Это означало бы, что, если бы покупатель, сделавший самую большую ставку на аукционе в штате Нью-Йорке, отказался платить и аукционист решил бы принудить его к выполнению договора, он был бы обязан раскрыть имя консигнанта покупателю.

Но еще интереснее вопрос, смог бы покупатель, который приобрел лот на нью-йоркском аукционе в течение срока исковой давности, скажем предшествующего года, заявить о ничтожности сделки на том основании, что в договоре не указано имя продавца. Аукционным домам и консигнантам пришлось понервничать.

Заключая договор с аукционным домом, консигнанты настаивают на конфиденциальности по множеству причин — от соображений частной жизни и развода до отмывания денег. Если бы решение по делу Рабизаде осталось в силе, оно могло бы изменить весь аукционный бизнес и заставить коллекционеров продавать в Париже или Гонконге или через дилера, которого закон не обязывает раскрывать личность продавца.

Странную параллельную вселенную, в которой существует верхний сегмент рынка современного искусства, и это чувство, что, входя в аукционный зал, ты попадаешь в зазеркалье, лучше всего иллюстрируют нью-йоркские аукционы современного искусства в ноябре 2012 года. Они начались через две недели и два дня после того, как Восточное побережье США опустошил ураган «Сэнди».

Во вторник состоялись торги «Сотби», которые принесли 375 миллионов долларов за 58 лотов. В среду пришла очередь «Кристи»; эта продажа собрала 425 миллионов за 68 лотов. Всего за четыре с небольшим часа оба дома в среднем заработали по 200 миллионов долларов в час. Среди лотов на торгах «Сотби» была масляная картина Марка Ротко «№ 1 (Королевский красный и синий)» (No. 1 (Royal Red and Blue), 1954), получившая 75,1 миллиона, и мрачное нечеткое «Самоубийство» (Suicide) Энди Уорхола, один из трех вариантов (1962–1964): изображение человека, который спрыгивает с высотного здания. Она принесла 16,1 миллиона. Аукционист Тобиас Майер отметил «глубоко интеллектуальный» характер «Самоубийства», «который напоминает нам о нашей смертности».

«Кристи» представил сложную скульптуру Джеффа Кунса «Тюльпаны» (Tulips, 1995–2004), семь стальных цветов с прозрачным цветным покрытием, один из пяти экземпляров, изготовленных ассистентами. Она была выставлена в зеркальном бассейне у входа в Рокфеллер-центр, где проходил аукцион, и принесла 33,7 миллиона, на тот момент рекордную цену для живущего художника.

После двух аукционов представитель «Кристи» оценил совокупное состояние участников торгов как «ну, скажем, 200 миллиардов долларов». Сумма кажется невероятной, но если подумать, что из 60–70 участников некоторые были нефтяными магнатами и даже главами государств, возможно, что она не так уж невероятна.

Всего в одном переезде через мост и получасе на пароме от здания аукциона в Манхэттене находится Стейтен-Айленд, пятый район Нью-Йорка. Площадь Стейтен-Айленда втрое больше площади Манхэттена, там живет полмиллиона человек, в основном с небольшим доходом, в скромных домах на одну семью. Именно на него пришелся сильнейший удар урагана. Погибло двадцать шесть человек, половина из погибших во всем городе. Сотни домов были разрушены. В день аукциона «Сотби» 40 тысяч человек по-прежнему оставались без электричества и 30 тысяч без жилья. Спасательные команды еще искали тела погибших в развалинах домов.

Но в залах продаж об этом как будто никто не помнил, как и о том, что можно купить на 16 миллионов долларов, кроме картины Энди Уорхола с самоубийцей. Один дилер так объяснил феноменальные цены двух дней: «Люди просто не знают, куда девать деньги».

Льюис Кэрролл бы улыбнулся, стоя по эту сторону зеркала.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.