Чекистская площадь Лыбидская площадь, Киев

Площадей, названных именем основателя Всероссийский чрезвычайной коммиссии Феликса Дзержинского, было несколько десятков, однако большинство из них переименовали. Даже в Москве памятник Феликсу демонтировали, а площади вернули старое (и по-своему не менее угрюмое) название – Лубянка. И все же по сей день существует площадь, где лозунг «Героическим чекистам, бойцам революции» красуется, как встарь. Как остались пространства, в самом устройстве которых в полной мере ощущается присутствие ЧК, безучастной ко всяким переименованиям.

На Лыбидской площади сегодня располагается бывший Украинский институт научно-технических исследований и развития, построенный по проекту Л. Новикова и Ф. Туриева в 1971 году. Выйдя на остановку раньше, практически из любой точки мы видели его вылитую из бетона летающую тарелку. Тарелка нависает прямо над улицей, в ее тени украинские старушки отдыхают после похода по магазинам. По всей окружности сплошной каймой идут окна, из которых складывается ось, заваливающаяся в сторону довольно мрачной и заметно потрепанной площади. Эта тарелка – один из нескольких неопознанных летающих объектов той эпохи, невесомость которых не вяжется со строительным материалом. Само здание куда больше, чем тарелка – по уличному фасаду из ленточных окон и фактурного бетона пунктиром идут рельефы, изображающие различные формы научной деятельности в стиле, который можно было бы обозначить как упрощенный реализм. Женщина с развевающимися волосами в похожем на тунику платье протягивает на ладони диод; лысый широкоплечий мужчина склонился над кипой чертежей; другая абстрактных форм девушка держит на вытянутых руках гигантский атом; мужская фигура сгибает стальной прут в круг; похожее существо вглядывается в микроскоп. Кто-то закрасил его глаза красным – скорее всего, совсем недавно.

Это тоже своего рода модернизм, только весьма далекий от канонической формы; как и во многих произведениях сталинской эпохи здесь видна попытка совместить искусство и архитектуру, чтобы и то и другое было говорящим (architecture parlante) и заключало в себе прямое высказывание и непосредственное обозначение. Это не случайное использование строительных технологий, здание должно было выглядеть, как космический корабль. И как бы далеки ни были скульптурные элементы строения от мускулистых статуй соцреализма, все они фигуративные, даже назидательные. Они призваны наиболее очевидным образом отображать, что назначение этого здания – вмещать научный институт. Никаких намеков, все в лоб. Длинный корпус примыкает к высокой башне – сферической высотке, чьи очертания явно позаимствованы из нереализованных проектов авангардиста 1920-х Ивана Леонидова; однако давно нуждающееся в ремонте здание куда вещественней тонко исполненных набросков Леонидова. Стеклянная стена между двумя опорами хоть и не монолитная, но заметно обветшала, по фасаду растянута вывеска «Украинтеи». С середины площади высотка и тарелка видятся не как части одного комплекса, но как два подпирающих друг друга пьянчуги.

Так выглядит постройка в оригинале, но есть здесь и не запланированные, ситуативные дополнения. Первое – это закрепленный на башне громадный рекламный плакат – ухмыляющийся синий кит сообщает нам по-английски о появлении Оушен Плаза – комплекса куда более роскошных высоток с обязательным торговым центром посередине. Изломанный силуэт и синее стекло башен – отличительные признаки современной европейской роскоши. На сайте проекта сообщается, что этот торгово-развлекательный комплекс создается для гостей Чемпионата Европы по футболу, который Киев в скором времени примет наряду с другими городами Украины и Польши. Под этими обещаниями примостился целый ряд киосков из гофрированного железа, торгующих всякой всячиной вблизи летающей тарелки, другие ларьки кое-как крепятся прямо к зданию. А здесь они потому, что это вроде как центр Киева. Конечно, есть еще нормальный центр, и даже несколько – на любой вкус: романтический, в меру туристический ландшафт вокруг Андреевского спуска с великолепно эксцентричной церковью Растрелли и живописно мощеным обветшанием более традиционного толка; высокий сталинский ампир на Крещатике; церковно-советский патриотический ансамбль на двойной вершине холма с Лаврой и Военным мемориалом. Мой друг Олексей Радынский называет это место центром, поскольку здесь сходятся магистрали из основных точек города. Мы на задах вокзала 1920-х годов, за которым начинается исторический центр, застроенный до XX века, с другой стороны недалеко промышленные и жилые районы севера, запада и востока – это ось вращения городского транспорта. А прямо под нами – запущенная в 1980-х станция метро, богатое убранство которой подготавливает зрителя к прибытию на площадь.

Это нервный центр Киева, подающий довольно тревожные сигналы о состоянии украинской столицы. Олексей рассказывает несколько городских легенд про башню и летающую тарелку Института научно-технологической и экономической информации. Ходили слухи, что раньше здесь располагался ядерный реактор, и в 1991-м, в суматохе, сопровождавшей путч, его скорый провал и последовавшую за этим Декларацию о независимости Украины, целые караваны машин и грузовиков отъезжали от башни с тарелкой с опасным грузом неизвестного назначения. Прочие здания площади большого интереса не представляют – рядовой советский модернизм; рядом – эстакада и жилые корпуса в красно-белую полоску, отличающиеся от советских предшественников лишь зачаточно-иерархической планировкой и легкими изгибами балконов. Все остальные здания 1970-х, уступая институту, служат ему фоном. И то, что происходит внутри, пожалуй, интересней экстерьера. Что казалось обычным жилым корпусом, на самом деле – универмаг с мини-отделами, где пространство поделено и обжито разного рода частными лавочками и так нужным здесь общественным туалетом, очередь в который, как и уровень чистоты, находится под контролем суровой женщины с рулоном. Транспортные функции площади вытесняют людей с поверхности – пересечь оживленный круговой разворот можно только по пешеходным переходам. Были предприняты некоторые попытки приукрасить эту процедуру народными мотивами по жовто-блакитной плитке при входе и вдоль стен, но тотальное запустение ничем не перешибешь. Бетон заведомо низшей категории искрошился настолько, что местами идти приходится прямо по железной решетке арматуры. Но этот маленький шок – ничто в сравнении с трепетом, который вызывает центральный объект площади.

Раньше площадь носила имя Дзержинского, и в интернете она чаще всего обозначается как Лыбидская (Дзержинская), то ли, чтоб не путали, то ли, чтоб не спорили: новое название – от протекающей рядом речки – было дано как нарочно вопреки обычным в таких случаях соблазнам увековечить независимость или свободу, отсутствие которой ощущается здесь моментально. Церемониальная советская площадь при всей своей суровости зачастую позволяет себе некоторые вольности – это могут быть скамейки, сквер, фонтан, что угодно. Площадь Дзержинского, несмотря на скромные размеры, явно не для веселья. Она создавалась, именно чтобы внушать трепет. На краю пустого пространства, утрамбованного присягами и парадами, стоит памятник злодейской ЧК. Цвет искрящегося каменного постамента варьируется от темно– до светло-красного, поверх него – две сомкнутые между собой, как будто отрезанные, головы, по одной на каждое крыло государства: одна – за щит, другая – за меч.

Размера головы гигантского, но пугает не размер. В изображении заметно очередное отступление от строгих канонов соцреализма – здесь нет требуемой жанром достоверности и вдохновленной Ренессансом анатомической точности. Нет, это конечно же фигуративная скульптура, но в стиле чувствуется давно искорененный авангардизм, когда черты лица редуцируются до нескольких рубленых планов. Как и в неоклассицизме, четко очерченные глазницы пусты, но вместо эллинистической безмятежности это напоминает о неотступной преданности ЧК. Сегодня памятник разрушается, а городские власти то ли по бедности, то ли по рассеянности все никак не демонтируют его для отправки в музей или куда-нибудь на хранение. Постамент уже забили граффити, потом замазали краской поверх, а памятник все стоит. Этот примостившийся в полузаброшенном, но оттого не менее оживленном пространстве памятник в своем роде самый жуткий из всех советских мемориалов. Это образ террора, причем куда более чистый, поскольку он лишен каких-либо квазигуманистических оговорок, ренессансных мотивов, прикрывавших репрессии 1930-х годов, которые к моменту создания памятника, в разгар брежневской эпохи, давно уже себя исчерпали. Это даже не памятник жестокости, но скорее напоминание, что террор по-прежнему в арсенале и при необходимости им всегда можно воспользоваться.