VIII СНОВА ПОДОЛЬЕ

VIII

СНОВА ПОДОЛЬЕ

Итак, в 1818 году, уже в который раз, пересекал Тропинин с севера на юг добрую половину России и Украину. По дороге он взялся помочь встречным путешественникам и, обладая феноменальной физической силой, один стал поднимать упавший экипаж. В результате образовалась паховая грыжа, которая долго мучила художника. Граф, щадивший больного, не нагружал его чрезмерными поручениями, и Тропинин имел возможность больше времени посвящать собственным занятиям. Видимо, эти занятия имел в виду Василий Андреевич, говоря впоследствии: «Я мало учился… хотя очень усердно занимался в Академии, но научился в Малороссии; я там без отдыха писал с натуры, писал со всего и со всех, и эти мои работы, кажется, лучшие изо всех до сих пор мною писанных». Именно в украинских работах конца 1810-х годов, наряду с романтическими, начинают все явственнее звучать реалистические тенденции. Мы видим их даже в иконах нового иконостаса для кукавской церкви, исполненном в 1818 году. Достаточно сравнить упомянутые выше иконы св. Варвары и Дмитрия Солунского, писанные, очевидно, в Москве, с запрестольным образом бога Саваофа, созданным в Кукавке. В простом крестьянском лице Саваофа мы находим большое сходство с лицом старика нищего, пьющего воду, из этюда, который, судя по окружающему его пейзажу и яркому южному солнцу, был написан на Украине.

В 1821 году в обозе вместе с графским добром ехали в Москву восемнадцать видов Кукавки, исполненные гуашью. Плохо упакованные листы в дороге отсырели и впоследствии были переписаны художником масляными красками. Однако ни названия, ни их местонахождение неизвестны. Тем не менее ряд сохранившихся работ можно связать с кукавским циклом. Это прежде всего «Свадьба в Кукавке». О других можно судить по подготовительным эскизам и наброскам. Не знаем мы ничего и о замысле в целом. Очевидно, виды эти не мыслились как чистые пейзажи. Это жанровые сцены, где пейзаж служит фоном, на котором развертываются сцены народной жизни.

В картине «Свадьба в Кукавке» изображено праздничное шествие крестьян. Изяществом проникнуты фигурки танцующих, чисты и прозрачны краски, ясно высокое небо, светлое, радостное настроение разлито в природе.

Толпа не безлика, она состоит из отдельных людей, занятых каждый своим делом. Как когда-то в казаках, сопровождавших Платова, Тропинин наделил стаффажные, по существу, фигуры индивидуальным выражением, так и здесь, несмотря на очень небольшой размер холста, четко выявлены отдельные персонажи. Старый корчмарь наблюдает за веселой процессией с порога корчмы, вышла оттуда же и хозяйка. Подбоченясь, остановилась она посудачить с прохожим. Процессию, выходящую из церковных ворот, открывают музыканты: маленький гусляр, пожилой украинец с альтом и высокий, сильный скрипач. Не менее характерны и другие участники праздника — сватья и родные, окружившие жениха и невесту, уважаемые, солидные гости, подружки и товарищи молодых, наконец, беднота: женщина с ребенком, которого привлекла музыка и вид нарядной толпы, нищие, надеющиеся получить подачку… Легкий юмор, которым отмечены фигуры, не мешает любоваться красотой народных типов. Он лишь подчеркивает теплое доброжелательство, любовь к украинскому народу породнившегося с ним художника. По двум танцующим парам впереди шествия можно изучать особенности исполнения гопака. Со знанием дела передан самый ритмический строй его, одновременно отчаянный, залихватский и глубоко лиричный.

Фигуры людей изображены свободными, открытыми, темпераментными мазками. Пламенеют на белых рубахах алые бусы, ленты, кушаки. Серые и коричневые свитки перемежаются синими и зелеными. Ярка зелень деревьев и кустарников. Проблемы современного Тропинину пейзажа — интерес к передаче прозрачного воздуха, тающих далей, жизнь людей среди природы, так блестяще решавшиеся его соратником по Академии Сильвестром Феодосиевичем Щедриным, жившим в Италии, — не были чужды и крепостному художнику, наблюдавшему чудесную природу Подолья.

«Свадьба в Кукавке» свидетельствует, что не прошли даром для Тропинина и посещения богатейших московских коллекций, что глубоко запали ему в душу маленькие шедевры голландцев Филиппа Вувермана и Яна Остаде, принадлежавшие А. А. Тучкову. Однако какие бы ассоциации из голландского искусства ни возникали у Тропинина, каким бы мастерам он ни старался следовать в своих произведениях, образцы никогда не закрывали от него живой натуры. Реальный сельский праздник, может быть, воспоминание о собственной свадьбе, запечатлелся в картине «Свадьба в Кукавке». Простая деревенская природа изображена в «Пейзаже с волами», на заднем плане которого «настоящие неприкрашенные мазанки с соломенными крышами; на первом — типично украинская группа крестьян и телега, запряженная волами»[25].

Не менее, чем пейзаж, художника занимает тема крестьянского труда на барщине. Среди рисунков к «Свадьбе в Кукавке» изображения танцующих крестьян перемежаются с фигурами жниц. Сохранился эскиз задуманной на эту тему картины.

Кажется, что зной излучает полоса светлого, безоблачного неба, переходящая в золото спелых хлебов. Тяжелые колосья их склонились к земле, повторяя движения жниц. Уходящее к горизонту несжатое поле вызывает ощущение бесконечности их изнурительной работы.

На переднем плане — выпряженная повозка с бочонком воды; рядом с ним на той же повозке белый полог скрывает от палящего зноя грудных ребятишек, привезенных матерями в поле. У повозки — две женщины. Их тяжелые, уверенно стоящие фигуры необычайно правдивы и в то же время величественны. Движение припавшей к жбану жницы передает крайнюю степень утомления. Устало распрямившись, пользуясь минутой передышки, ждет своей очереди утолить жажду вторая женщина. Вся композиция, несмотря на крошечные ее размеры — эскиз свободно помещается на раскрытой ладони, — поражает монументальностью и значительностью изображения тяжелого крестьянского труда.

Менее четок сохранившийся в нескольких вариантах замысел еще одной жанровой картины — «Крестьянский суд». Спустя тридцать лет крестьянский суд изобразит Т. Г. Шевченко, противопоставляя гуманность и справедливость этого органа народного самоуправления бесчестному произволу чиновничьего судопроизводства. Для крепостного художника, не раз выступавшего ходатаем по крестьянским делам перед графом Морковым, тема суда была близка и особенно волнующа.

Народные образы не были случайными и неожиданными в искусстве Тропинина — с них он начал свой творческий путь, однако его произведениям конца 1810-х — начала 1820-х годов присуще нечто новое.

Отечественная война пробудила в русских сердцах, по словам А. Бестужева, чувство независимости сперва политической, а впоследствии народной. И если другим приехал в этот раз Тропинин на Украину, то изменилась и Украина. Подолье не было глухой провинцией, сюда едва ли не скорее, чем в столицу, достигали отзвуки мощного общественного движения, охватившего передовые слои русской дворянской молодежи.

Сравнительно недалеко от Могилева был город Тульчин, где с 1818 года служил Пестель, основавший здесь спустя три года Южный центр Союза благоденствия. К югу, всего в нескольких километрах, начиналась Бессарабия и шла дорога на Кишинев, где действовали некоторые из наиболее последовательных и убежденных членов Союза спасения. С 1820 года их группу возглавил М. Ф. Орлов, назначенный начальником пехотной дивизии, стоящей в Кишиневе. Семейство Морковых одним из первых было осведомлено о действиях нового дивизионного генерала, который задался целью подготовить своих солдат к будущим революционным боям и мечтал о «дивном преобразовании Отечества». В дивизии Орлова происходили неслыханные по тому времени вещи: отдавались под суд офицеры за несправедливые наказания солдат, а солдатам внушалось, что командиры для них друзья и товарищи; солдат учили защищать свою честь и приводили в пример восставший Семеновский полк. С середины 1820 года Кишинев превратился в центр подготовки восстания за освобождение греческого народа из-под турецкого ига.

Заметно возросло после 1812 года в Подолье и народное самосознание, более решителен был протест против угнетения и бесправия. Если раньше он проявлялся отдельными вспышками, случайными актами строптивости, неповиновения крепостных своим господам, то теперь этот протест вылился во всенародное движение, возглавляемое Устимом Кармелюком, против польских помещиков. Частная вначале борьба одного крепостного за свою свободу, за свою семью приобрела характер народно-освободительного движения именно благодаря глубокой заинтересованности в ней всех угнетенных людей Подолья, которые окружили Кармелюка глубоким участием и поддержкой. Действия Устима Кармелюка, направленные на защиту обездоленных и месть угнетателям, на установление справедливости, вливались в общую волну революционного подъема, который вселял надежду, рождал оптимизм, веру в человека, в высокие и прекрасные порывы его души. Эти-то настроения и чувства нашли отражение в творчестве Тропинина при формировании его нового идеала. После шестилетнего перерыва Тропинин вновь обращается к образам украинцев. В этюдах кукавских крестьян он устраняет теперь внешние эффекты. Изредка разве в каком-нибудь женском портрете сверкнет красная нитка кораллов или яркая синева отороченной мехом шубки. В большинстве же этюды монохромны: сепия, жженая кость, охра, кое-где тронутые белилами, — вот их обычная гамма. Не видно здесь и артистизма в манере письма. Художник будто начисто забыл о существовании сочной красочной живописи, об изяществе отработанного виртуозного мазка. Система живописи предельно проста, внимание всецело сосредоточено на характерах людей, каждый из изображенных им крестьян полон внутренней значимости, каждый представляет законченный тип. На этюдах мы видим уже не позирующих людей, а таких точно, какими они были в жизни, в своем привычном окружении. Их не стесняет присутствие художника, они естественны и покойны, полны простоты и искренности. С едва заметным любопытством глядит с маленького этюда молодая подолянка; ее муж, на другом этюде, погружен в глубокую задумчивость. В небольшом полотне Русского музея можно узнать ту же подолянку в другом ракурсе — с опущенными вниз глазами, с грустным выражением лица. Этому же настроению отвечает и образ молодого парубка на этюде Государственного музея украинского искусства в Киеве, повторенный затем в этюде Третьяковской галереи.

Среди множества украинцев, изображенных Василием Андреевичем в живописи, рисунке и акварели, должен быть портрет Устима Кармелюка. Он упоминается Рамазановым без указания местонахождения. Поиск этого портрета — одна из увлекательнейших страниц исследования.

Сразу отбросим более поздние работы, определенно исполненные после отъезда с Украины, и те, которые не согласуются с известными приметами Кармелюка. Остаются шесть портретных этюдов, варьирующих три основных типа: молодого украинца, пожилого и украинца средних лет, а также три картины, с очень небольшими изменениями повторяющие один и тот же сюжет «Украинца с палкой».

Этот «Украинец с палкой», известный ранее под названием «Портрет Яна Волянского», существовал в лубочной интерпретации в качестве портрета Кармелюка (пропал из Каменец-Подольского музея в годы Великой Отечественной войны). Однако ввиду явно обобщенной трактовки лица многочисленные украинцы с палкой не могут рассматриваться в качестве портретов конкретного человека. Художник преследовал здесь цель создания типического образа.

Но вот украинец средних лет. Широкий лоб его тронут морщинами, морщины и у глаз. Упорно и решительно смотрит он из-под насупленных бровей, рот его кажется приоткрытым под пушистыми светлыми усами. «Украинец» повторен в трех вариантах. Два из них подписаны самим художником монограммой «ВТ». На большем по величине портрете имеется и год — «1820». Не этого ли крестьянина разыскивал Литинский нижний земский суд, опубликовавший приметы особо важного государственного преступника — Устима Михайлова, сына Кармелюка: «лица круглого, носа умеренного, волосов на голове, усах и бороде светло-русых, глаз голубых»?

Трагична история «украинского Робина Гуда», как называл Кармелюка Горький. Оторванный от молодой жены, малолетнего сына и отданный на двадцать пять лет в рекрутчину, крепостной Кармелюк, не добравшись до своей части, бежит обратно к семье. Однако трудность нелегальной жизни в своей деревне, нежелание мириться с произволом и обидами, которые чинят крестьянам помещики, толкают его на акты мести. Начиная с 1813 года Кармелюк при единодушной поддержке народа вершит своего рода правосудие на Подолье, жестоко расправляясь с богачами за притеснение простых людей. В 1818 году, приговоренный к смертной казни, Кармелюк совершает фантастический по своей дерзости и отваге побег из Каменец-Подольской крепости. После этого, посланный на каторгу, он еще раз бежит с дороги, чтобы вновь вернуться домой, где его уже ждет рождение третьего сына. Семья удерживает Кармелюка поблизости от родного дома, в окрестностях города Бара, в нескольких десятках километров от Могилева-Подольского и деревни Кукавки. До 1821 года о Кармелюке нет сведений в судебных документах, однако народ в это время не забывал своего героя, о нем складывались песни, его именем грозили ненавистным помещикам, его ждали и верили, что, собравшись с силами, он наконец установит справедливость.

Разноречивы версии, пытающиеся воссоздать обстоятельства, при которых писал Тропинин портрет Кармелюка. По одной из них (она приводится сотрудниками Каменец-Подольского музея-крепости, где сидел когда-то Кармелюк), портрет был писан в тюрьме для приложения к судебным документам. Однако после 1818 года Кармелюк попал следующий раз в тюрьму только в 1828 году, то есть тогда, когда Тропинина на Украине уже не было. Наиболее вероятной является версия Мефодия Васильевича Рябого, старожила села Кукавки, основанная на народных преданиях, слышанных им еще в детстве. По этим преданиям Тропинин познакомился с Кармелюком через Прокопия Данилевского, который оказывал медицинскую помощь больным и раненым сподвижникам Кармелюка.

Итак, посмотрим еще раз на изображение украинца средних лет. Художник определенно стремился передать в нем черты мужественного и благородного человека. На этот этюд, как на портрет Устима Кармелюка, указывал и украинский историк И. Ерофеев, не приводя, однако, тому доказательств. С помощью старожила Каменец-Подольска, бывшего директора местного музея М. К. Матвеева, удалось воссоздать цепь доказательств, подтверждающих справедливость этого. Исходной точкой доказательства являлся портрет Кармелюка, хранившийся до революции в Каменец-Подольском музее и известный еще с тех пор, когда образ этого народного героя был в памяти людей, его знавших. Портрет пропал, но сохранилась исполненная на основании его литография художника В. М. Гагенмейстера. Сравнение литографии с тропининским украинцем средних лет убеждает, что перед нами одно и то же лицо.

В дальнейшем анализ трех аналогичных этюдов позволил установить, что тот, который принадлежит Нижне-Тагильскому музею и датирован 1820 годом с подписью художника, является портретом, исполненным с натуры. Подобный же этюд Третьяковской галереи с монограммой «ВТ» — видимо, его повторение, сделанное позднее самим художником на основании первого, — и служил в качестве рабочего материала для последующих жанровых картин. Наконец, вариант Русского музея, вероятно, копия, может быть, авторская, исполненная. позднее по памяти, когда самого портрета у Тропинина уже не было.

Первый портрет имя Устима Кармелюка не сохранил. Этот «Украинец», принадлежащий ныне Нижне-Тагильскому музею, несет в себе ясно поставленную задачу создания сильного, волевого характера. Именно таким был этот народный вожак, заступник притесняемых и обездоленных.

Кто еще из русских художников того времени в крепостном беглом каторжнике был способен увидеть героя, прекрасного и внешними чертами и внутренним своим душевным порывом?

Чтобы завершить тему, следует коснуться еще одного, не вполне ясного вопроса, а именно вопроса о портрете Яна Волянского — украинского помещика, застрелившего ночью из-за угла Устима Кармелюка, которого вероломно выдала врагам давшая ему ночлег хозяйка. В 1836 году, когда погиб Устим Кармелюк, Ян Волянский чествовался власть имущими как герой, освободивший Украину от опасного разбойника.

Портрет Яна Волянского, также упоминаемый Рамазановым среди произведений Тропинина без указания местонахождения, впервые встречается на аукционе в 1892 году. В дальнейшем он, видимо, попадает в Кабинет изучения истории Украины при Государственном Историческом музее. А оттуда — в Киевский музей русского искусства. Другой аналогичный портрет находился в Государственном художественном музее Белорусской ССР. Оба они пропали во время Великой Отечественной войны. Мы располагаем теперь только фотографией киевского варианта. Сохраняя традиционную композицию «Украинца с палкой», композицию, кстати, широко распространенную в украинском лубочном искусстве, портрет Яна Волянского разительно отличается от всех других украинцев Тропинина. В резких чертах лица с большим горбатым носом присутствует несвойственное образам художника хищное выражение.

Принадлежал ли этот портрет кисти Тропинина или кто-то другой лишь повторил его композиционный прием, сейчас сказать трудно.

Портрет Устима Кармелюка, а вместе с ним и другие украинские образы Тропинина — до сих пор не оцененный по заслугам вклад художника в русское искусство.

Оглядываясь на предшествующий период, мы можем указать лишь на Кипренского, на его рисунки «Крестьянский мальчик», «Моська», «Музыкант» и «Калмычка Баяуста», реалистически, с большой симпатией воплотившие народные образы. Однако эти произведения остались в карандаше, они были лишь более или менее случайными эпизодами в творчестве романтика Кипренского. Напротив, для Тропинина обращение к народным типам было целеустремленным и настойчивым. Произведения его этого плана как бы взаимно связываются, образуя цикл, серию. И в этом смысле мы можем сопоставить их с народными образами Венецианова, который приблизительно в то же время, хотя и совершенно из других побуждений, начал создавать свою галерею картин на тему русской крепостной деревни. Венецианов при этом исходил из метода живописи. Он противопоставлял правдивую, неприкрашенную передачу действительности «а la natura» канонам классицистических композиций. При изображении своих крестьян Венецианов стремился к точному, «натурному» воспроизведению жизни. Верность натуре являлась для него отправной точкой работы и конечным ее результатом. При этом та внутренняя поэтичность, которая свойственна картинам Венецианова, — это лишь отражение субъективных чувств художника, которые как бы оставались за скобками его художественной программы. Отношение же Тропинина к народным образам самое активное. Он стремился к типизации и обобщению и видел своих героев в развитии, его целью был идеал прекрасного свободного человека.

Элемент идеализации, присущий творческому методу Тропинина, обеспечивал успех его народным типам, они менее, чем венециановские, противоречили установившимся взглядам на искусство. Со временем, по мере отдаления от натуры, от живой украинской действительности, элемент идеализации в «украинках» и «украинцах» усиливался, утрачивалась их живая выразительность.

Видимо, в Москве, по возвращении с Украины в 1821 году, был написан художником известный «Украинец с палкой». Кое-что для него было почерпнуто в облике Кармелюка, однако гармоничная ясность чуть грустного образа нового украинца лишена мужественной целеустремленной энергии, отличающей портрет героя, написанный с натуры.

Показательна в этом отношении работа Тропинина над образом украинской пряхи.

С натуры исполнен чудесный этюд, принадлежащий Государственному музею украинского искусства в Киеве. Он подкупает своей искренностью и свежестью.

В качестве законченного и частично проработанного по натуре эскиза служила Тропинину небольшая картина, подписанная и датированная 1821 годом. По этому эскизу в дальнейшем была выполнена известная «Девушка с прялкой», принадлежащая теперь Львовской государственной картинной галерее. Так же как и «Украинец с палкой», она представляет типический, собирательный народный образ. Около 1823 года «Пряха» трактуется как пастораль в паре к «Мальчику с дудкой» (оба они принадлежат Третьяковской галерее). И только необычайная искренность и душевная чистота художника позволили ему избежать в этих картинах слащавой манерности.

С 1800-х годов Украина была модной темой искусства. Красоту природы и людей «русской Италии» описывали литераторы в своих путешествиях, малороссийские народные песни входили в репертуар знаменитых певцов в Петербурге и Москве, А. С. Пушкин писал стихи по мотивам украинской казачьей песни. Тропининские «украинцы», наряду с широко распространенными головками итальянок, легко находили покупателя. Мало кто мог оценить заложенный в них идеал нового человека — непринужденного, близкого к природе, внутренне свободного и гармонически цельного.

Портрет Кармелюка Нижне-Тагильского музея, «Парубок» Киевского музея украинского искусства, пожилой украинец, находящийся в Варшаве, и «Украинка» Государственного Русского музея — все это написанные с натуры портреты, лишь по форме своей и по размеру называемые этюдами. Это подлинные образцы раннего русского реализма, образец великолепного живописного мастерства Тропинина. Все они подписаны художником и датированы 1820 годом.

В следующем году Василий Андреевич навсегда распрощался с Кукавкой, однако украинские темы еще долго встречались в его творчестве. Портреты безымянных украинцев, украинок с прялками и украинок, собирающих сливы или вишни, мы находим даже среди произведений 1840-х годов, однако в них нет прежней жизненности.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.