21. Пушкинская 10 (1994–1995)
21. Пушкинская 10 (1994–1995)
1
Из интервью художника Анатолия Белкина (весна 1996 года).
– В Петербурге появился свет, а вместе с ним и светские развлечения: коктейли, приемы, балы…
– Роскошные балы были в Петербурге всегда. Даже в самые трудные времена. В Адмиралтействе после революции их во всем блеске закатывала комиссарша Лариса Рейснер вместе со своим мужем, председателем Центробалта Федором Раскольниковым.
В нищем, голодном Петербурге Рейснер собирала на праздник богатых и богему и такое творила! Она была не очень красивая, но оч-чень живая. Зазывала любимчиков в отдельную комнату нюхнуть кокаина с царского зеркала. Ну как же! Роскошная женщина!
– Что нужно, чтобы праздник удался?
– Каждый праздник должен готовиться отдельно. Чтобы было весело и красиво. Должна быть масса воды, фонтанов, бассейнов, разноцветных перьев. Страусовые перья, павлиньи перья. У девушек должны быть какие-то крылышки. Ажурные чулки должны быть у девушек. Причем разной длины. Чтобы мелькали открытые ножки.
Но много воды – обязательно. Скука оттого, что нет фонтанов. И чтобы на балу было весело, нужна неожиданность. Восхитительно выглядела бы драка.
– Как вам видится приглашенная публика?
– Обязательно должна быть депутация рабочих. И, конечно, колхозников. При этом ни о чем их не предупреждать. Просто посадить за пластмассовые столики, как на «Голубом огоньке». И пусть сидят, абсолютно не зная, зачем их позвали. Смотреть на них – полный восторг! Обязательно должна быть такая группа.
Актеров, музыкантов пригласить. Вообще, тех, кто может петь. Зыкину обязательно. Какой бал без Зыкиной? Но вот как раз петь не нужно. Нужно, чтобы от тебя ожидали, что ты споешь. А ты накормлен мороженым, и из горла – одни хрипы! Неожиданность важна, вот!
Должны быть непременно какие-то модные люди. Ученые. Обязательно должен быть какой-нибудь собиратель бабочек. Тихий, отъехавший структурный филолог из Сорбонны. Обязательно какой-нибудь яйцеголовый программист из шестидесятников. И потрясающая девка рядом!
Непременно должны быть доступные красавицы. И уроды. И животные. Должна быть эклектика. Смешение стилей и времен. Никакой чопорности! Речи не должны быть слышны. Если кто-то хочет сказать речь – пусть говорит! Конечно! Но слушать его никто не должен.
И много воды. И животные. Причем из животных должны быть змеи, броненосцы, какие-нибудь крупные пауки. Можно в клеточках.
– Мэр будет приглашен?
– А как же?! Мне он видится в идеальном хорошем черном костюме. С черным галстуком. В белой рубашке. И в разноцветных ботинках. Один красный. Другой зеленый.
Академика Дмитрия Сергеевича Лихачева пригласить обязательно. Я представляю это так: четыре черных раба выносят его на паланкине… и уносят подальше от этого кошмара. Показать его народу – и унести! А может, он напился бы, по-настоящему. Вот чего хочется! Это же бал! Нужно, чтобы происходили диковинные вещи. Может, охрана саморазоружится, на время, а мэр выпьет на брудершафт с капитаном «Авроры».
Я, например, прекрасно представляю свою роль на этом балу. Я выпью саке, пристану к японке…
– А японка-то откуда?
– Как? Я не сказал? Должно быть много цветных девушек. Обязательно. И не каких-то там сделанных, а настоящих. Мулатки, японки, китаянки. Вот у меня в апреле, на выставке в Русском музее, я надеюсь, перед входом будут стоять две голые мулатки и держать гепардов на золотых цепях. Обязательно!
– И в каком же интерьере должен происходить весь этот Вавилон?
– Неважно, где. Важно – какие стены. Это может быть совершенно обшарпанный интерьер. Лучше всего этот бал устроить в недореставрированном Строгановском дворце. Где еще леса, где краской пахнет. Где люди запачкаются по-настоящему. Эмоции нормальные – это же дико здорово! Порвал платье о гвоздь – взрыв эмоций!
Можно в Мраморном дворце. Там перед входом я бы поставил дюжего молодца с серебряной ендовой, из которой он бы всем наливал по рюмке водки. А рядом – бочка с хрустящими огурцами. Бутерброды с красной икрой. Это для гостей обязательно! Никаких ссылок на печень и жену. И так на каждом марше лестницы. До третьего этажа.
Поверь, при такой организации – все пьяненькие, веселые. Бал покатится сам собой.
– Какие-то ограничения в одежде? Dress-code, как на Западе?
– Ни-ка-ких! Кто-то придет в смокинге. Кто-то в джинсах. Много разодетой публики. Лед! Много льда, потому что всем будет жарко! Много зелени, цветов. Артист может прийти в трусах. Кто может ограничить артиста?
– А художник в берете?
– Да. В берете. И все!
– И при этом дипломаты, знать?..
– Петербург – не Калуга. Раз здесь есть дипломатические представительства, значит, на балу должны присутствовать дипломаты. Хорошо пригласить барышень из королевских семей. Самый мощный бал до сей поры я наблюдал в том же Мраморном дворце, когда с Великой княгиней Фюрстенберг из Австрии приехали тридцать настоящих принцесс.
Все хорошенькие! У всех русские корни! Роскошно! Все баловались, валялись… Там такое творилось… Музейные бабушки чуть с ума не сошли!
2
Век тому назад американцы, которым было тесно на родине, бросали все и уезжали в Париж.
Сидеть за столиками. Пить абсент. Чувствовать себя свободными. Жениться на дурах набитых с длинными ногами. Умирать молодыми и превращаться в легенды.
К концу столетия ехать за этим в Париж было глупее, чем ехать за этим в Диснейленд. Те, кто хотел свободы и посмертной славы, теперь ехали в Петербург.
В город белых ночей приезжают смотреть на небо и рано умирать. Остальные столицы к ранней смерти не располагают. В Нью-Йорке, Париже и Москве живут долго и работают напряженно.
Чего ловить в Петербурге – не очень понятно. Это не скажешь словами. Это либо чувствуешь всей кожей, либо никогда не объяснишь, о чем речь. В Нью-Йорке, Париже и Москве ясно все.
Город оказался битком забит западными знаменитостями. И не только знаменитостями. Просто приятным космополитическим сбродом: пьяницы-скандинавы, итальянские музыканты, реальные княжны из Англии, веселые американцы, один из которых на спор ущипнул Михаила Горбачева за попу во время какой-то пресс-конференции… Они приезжали сюда ненадолго. А оставались насовсем.
В три часа ночи ты заходишь в первое попавшееся круглосуточное бистро и хочешь выпить последнее перед сном пиво. Заходишь и видишь за столиком… ну, скажем, Нила Тенанта из группы «Pet Shop Boys». И певца Марка Алмонда. А вон в углу Лирой Торнхилл с какими-то французскими диджеями… Так хотелось спокойно попить пива, а их тут целая орава.
Европейских знаменитостей в Петербурге теперь жило больше, чем в Амстердаме и Лондоне. Брайан Ино уже год, как переехал в Петербург и наверняка сейчас не знает, чем заняться. Можно позвонить ему и сказать: «Брайан! Listen! Дурацкий денек! Может, напьемся?»
Десять лет назад Ино казался небожителем. На музыкальном Олимпе его квартира располагалась ровно напротив коммуналки Beatles. Ино создал всю современную электронную музыку. Ино слепил из четверки дублинских негодяев легендарную группу U2. Ино – Великая-Живая-Легенда…
Что ж! Тем приятнее будет позвонить ему и сказать:
– Брайан! Listen! Дурацкий денек…
3
Кроме того, в середине 1990-х в СПб приехал писатель Брюс Стерлинг. Прославился Стерлинг изобретением стиля кибер-панк. В Петербурге ему должны были вручить очередную литературную премию. Он думал заскочить ненадолго, все осмотреть и уехать. Но все осмотрев, Стерлинг решил задержаться в этом странном городе.
Он начал с того, что разыскал художницу Ольгу Тобрелутс. Больше всего Брюсу понравилось то, что Ольга никогда о нем не слышала, а ведь у себя дома он считался литературной знаменитостью номер один.
Ольга свела его с другими художниками. Иностранного гостя решили отвести в мастерскую Тимура Новикова. В середине 1990-х она располагалась в сквоте на улице Пушкинской, дом 10.
Чтобы Стерлинг прочувствовал все как следует, его провели не через парадную лестницу, а по крыше: этот путь был короче. Зайти в подъезд, вылезти через люк на крышу, пройти по скользкому листовому железу. Писатель растопыривал руки, боялся смотреть вниз и проклинал все на свете. Спуститься в люк на следующей лестнице, спуститься на два лестничных пролета, позвонить в звонок. Звонок в мастерской Новикова играл джингл из модной радиопередачи.
Дверь открывается. Новиков ходит по квартире в шортах и кедах.
– Здравствуйте, Тимур Петрович. Это Брюс из Америки. Можно к вам?
4
Сквот на Пушкинской появился тогда же, когда появился сквот на Фонтанке. Но история получилась совсем другой.
Пушкинская, дом 10, это почти Невский. Сверните с проспекта и через минуту вы на месте. Этакий вполне себе приличный дом. Когда-то он принадлежал графу Шувалову.
Лет сто назад в гости к жильцам шикарного здания приходили Чехов и Шаляпин. Но к концу 1980-х здание полностью расселили и шикарным оно больше не было.
С Московского вокзала сюда перебрались орды бомжей и малолетних токсикоманов. С разбойничьей Лиговки – беззубые проститутки, безумные старухи, бездомные дагестанские карманники. Репутация у здания была такая, что милиция не рисковала сунуться сюда даже днем.
Дом на Пушкинской был настолько огромен, что напоминал скорее квартал. Шесть этажей. Сто семьдесят квартир. Но к 1990 году обитаемыми из них были всего три: в двух квартирах глухонемые бутлегеры варили самодельную водку, а в одной располагалась охранная контора, укомплектованная отставными милиционерами. По остальным квартирам слонялись жуткие типы.
Долгими зимними вечерами даже охранникам из конторы было страшно в таком месте, как это. Выл ветер. Хохотали косматые бомжи.
Чтобы не чувствовать себя одиноко, милиционеры пустили пожить в здании двух художников. Деньги у художников были. Да и сами они казались людьми приличными.
Это оказалось страшной ошибкой. За плечами у художников были десятилетия борьбы с режимом. Они оказались сплоченным и безжалостным противником. Всего за год художники расползлись по огромному зданию, заполнили все этажи, каждую квартиру и даже лестничные площадки.
Махнув на все рукой, охранники позорно бежали. Вслед за ними бежали глухонемые бутлегеры. Это казалось нереальным, но под конец художники выжали из здания даже малолетних лиговских убийц. И вся Пушкинская, 10 досталась им одним.
Художники очистили здание от криминала, и на здание тут же положила глаз власть. Гигантское здание почти на Невском решила приватизировать личная подруга петербургского мэра Белла Куркова. Наверное, самая всемогущая женщина в Петербурге начала 1990-х.
Но отступать художникам было некуда. Суд принимал решение: здание должно быть очищено. В ответ художники договаривались с Центром управления полетами и за Пушкинскую, 10 вступались болтающиеся на орбите русские космонавты. Мэрия издавала указ: если художники не подчинятся, они будут выселены с помощью ОМОНа. В ответ художники собирались у себя во дворе, изготавливали из теста и галстука чучельце мэра и совершали акт его ритуального съедения.
Короче, художники победили. Мэр Анатолий Собчак сдался, подписал бумаги, и махновская коммуна в самом центре города превратилась в официальную организацию. Теперь она называлась Гуманитарный фонд «Свободная культура».
5
По слухам первым на Пушкинскую вселился Африка. В паспорте у Африки был поставлен официальный штамп о прописке: улица Пушкинская, дом 10, квартира 1.
Однако жить в квартире было невозможно. Ни воды, ни электричества, ни отопления на Пушкинской не было. Зимой художники выходили в огромный двор, готовили на кострах шашлыки, пили водку и горланили песни. Редкие прохожие делали круглые глаза и прибавляли шагу.
Дом находился в аварийном состоянии. Стены покрывались трещинами и рушились. Штукатурка отваливалась блоками, весом в центнер. Нормальный человек проводил здесь сутки, а потом отлеживался неделю. Такая жизнь, когда ты ни на секунду не остаешься один, – кто ж это выдержит?
На Пушкинскую перебрались все безумцы города. Здесь работали «Храм Джона Леннона», несколько театров, дюжина галерей, издательство, два танцевальных клуба и «Фан-клуб электрика Корбутова». Во дворе аборигены установили памятник Сальвадору Дали. В одной из квартир жил настоящий козел.
В разгар борьбы с городскими властями художники решили сплотить ряды. В свой дом они пригласили жить музыкантов с именем. Может, хоть у них не отнимут квартиры?
На Пушкинскую переехали группы «Аквариум», «Наутилус Помпилиус» и ДДТ. На студиях никогда не писали песни, зато с утра до вечера пили водку.
Особенно много пили в студии ДДТ. Друзья из Уфы, пятнадцатилетние поклонницы, только вчера дембельнувшиеся солдаты, добровольные телохранители. Те, кто не мог держаться на ногах, вповалку спали в дальней комнате.
(Все новые и новые лица. Никогда не кончаются.)
Лидер ДДТ Юрий Шевчук с кинопродюсером Сельяновым как-то пошли попить пива, а нарвались на ребят, которые пива уже попили. Сельянов отделался парой синяков. А Шевчуку сломали челюсть и свернули нос, да так, что врачи опасались, сможет ли он теперь петь?
Петь Шевчук смог, а пить на четыре месяца бросил. Потом все началось сначала.
Но самая веселая студия была у группы «2ва Самолета»
В 1991-м американский консул в Петербурге попросил «Самолетов» выступить на даче у его знакомых. За выступление музыканты получили по 500 рублей на каждого. Это было больше, чем прежде они получали за год. На следующий день парни поувольнялись с предыдущих мест работы, засели в студии на Пушкинской и ощутили себя звездами.
С алкоголем в городе тогда было сложно. У барыг на Московском вокзале можно было купить портвейн, а у вьетнамцев возле Владимирского собора – технический спирт. Ходить музыканты ленились. В основном гоняли поклонниц.
С собой «2ва Самолета» привезли стол для бильярда. Стены оклеили жесткими порноплакатами – от пола до потолка. Девушки-поклонницы заходили, краснели и тут же уходили, а если оставались, то были рады, если музыканты поручали им сгонять за алкоголем и можно было не видеть эти ужасные постеры. Спали все в одной огромной кровати.
По утрам они долго вытаскивали аппарат, долго подключались, брали первые аккорды, закуривали папиросу, и на этом репетиция заканчивалась. Студия располагалась на первом этаже. С улицы постоянно кто-то заскакивал. В приоткрытую дверь норовили шмыгнуть бездомные псы. Какие уж тут репетиции?
6
А еще на Пушкинской был лучший в городе музыкальный магазин «Нирвана». Площадь магазина была всего четыре квадратных метра. Но внутрь набивалось до ста пятидесяти меломанов за раз, и каждый находил для себя что-нибудь интересное.
Как-то в «Нирвану» зашла девушка-японка. На неплохом русском она спросила, есть ли у них последний альбом Петра Мамонова?
Японка на Пушкинской – это было необычно. Девушку угостили пивом. Мимо шел художник Олег Котельников. После пива появились и другие напитки.
– Что вы делаете в Петербурге?
– Учусь.
– Ух ты! Что изучаете?
– Я филолог. Изучаю творчество Петра Мамонова.
– Творчество? Петра? Мамонова? Сейчас мы ему позвоним… Алё, Петя? Слушай, а ты чего, занялся творчеством, что ли?
Вечеринку продолжили у Олега в мастерской. Потом поехали к новой знакомой в общежитие. Ночью художники распотрошили ее аптечку с модными иностранными лекарствами. Найти удалось много вкусненького. Еще через год Котельников и его японская знакомая зарегистрировали свой брак официально.
7
Сквот на Пушкинской выглядел дико. На лестнице спали пьяные милиционеры в форме. Посреди ночи в дверь могли позвонить и сказать, что в соседней мастерской сидит Дэвид Боуи, а штопора ни у кого нет – не одолжишь?
Но обычная жизнь шла даже в этом необычном месте. Все как-то устраивались. Все женились. У всех родились дети. У Котельникова и его японской жены родилась девочка. Папа вместе с ней учил иероглифы. У Ивана Сотникова родились целых шестеро детей: Ольга, Ника, Маша, Тихон, Лука, Иван. Впрочем, об Иване Сотникове разговор впереди.
Тимур Новиков тоже женился. С будущей женой его познакомил Курёхин. Все вообще шло неплохо. Все рисовали картины, рожали детей, устраивали выставки, ездили смотреть чужие выставки и меняли старые квартиры на новые, более просторные. А Новиков умудрился изобрести еще одно новое художественное течение – неоакадемизм.
Вернее, неоакадемизм не был совсем уж новым течением. Рево, которую произвел Новиков, была странной.
Революция, это ведь когда вандалы крушат статуи и жгут золоченые полотна. Новиков восхищался статуями и рисовал золоченые полотна, но при этом был самым настоящим революционером.
Кибер-панк писатель Брюс Стерлинг тыкал пальцем в картины и говорил:
– Красиво! Что это?
Новиков объяснял:
– Это и есть неоакадемизм.
Стерлинг удивлялся:
– Но так в мире никто не делает! Это чересчур похоже на классическое искусство!
Новиков повторял:
– Я же говорю: неоакадемизм.
Кому в ХХ веке интересна классика? Все эти откормленные и накаченные греческие туловища из мрамора? Современное искусство – это закачать себе через клизму в задний проход ведро оранжевой гуаши, извергнуть ее на холст – вот и полотно!
Так делали все. Именно это во всем мире и называли «современное искусство». А Новиков у себя в Петербурге вдруг заявил, что искусство должно быть прекрасным. И все поразились. Он вдруг полюбил красоту. И это прозвучало как откровение.
Стерлинг потом писал, что в новиковской мастерской на Пушкинской происходят самые главные вещи в сегодняшнем искусстве. Самоуверенные дизайнеры из нью-йоркских журналов смиряли гордыню и приезжали изучать неоакадемизм, потому что знали: модный видеоряд сегодня должен выглядеть вот так. Новиков делал не скандальное искусство, а всего лишь красивое, но, может быть, это и есть самое главное в мире?
Данный текст является ознакомительным фрагментом.