Белка в колесе

Белка в колесе

«— По имеющимся у меня сведениям, вы отлично владеете любым огнестрельным оружием? — явно провоцируя, сказал прокурор.

— Я протестую! — немедленно воскликнул адвокат, защищавший Митти. — Мы уже доказали, что мой подзащитный в то время не мог стрелять: четырнадцатого июля его сломанная правая рука бессильно висела на перевязи!

Обвиняемый Уолтер Митти неожиданно поднял руку, и спорящие стороны утихли.

— Из любого пистолета, — сказал спокойно Митти, — я мог бы застрелить Грегори Фишера на расстоянии трехсот шагов даже левой рукой!

Возбужденный зал словно взорвался. Вдруг из общего шума вырвался женский крик, и прелестная черноволосая девушка очутилась в объятиях Уолтера Митти… Прокурор грубо схватил ее и попытался столкнуть вниз, в зал. Тут Уолтер Митти, не поднимаясь со стула, хватил прокурора кулаком точно в подбородок.

— Ах ты, — вскричал Митти, — несчастный щенок!…. — Бисквиты для щенка! — вслух произнес Митти. — Она велела купить бисквиты для щенка!

…Митти быстро свернул в сторону и направился в маленький магазин в дальнем конце улицы.

— Я хочу купить бисквиты для молодой собачки, — сказал он продавцу.

— Какой-нибудь особой марки?

Лучший в мире стрелок из пистолета минуту подумал и сказал:

— На пакете, в котором они продаются, напечатано: «Щенки вам будут очень благодарны за это!»

На этом заканчивается очередной эпизод рассказа Джеймса Тарбера «Тайная жизнь Уолтера Митти» — рассказа о рядовом американце, послушном муже и примерном отце семейства, который использовал каждую свободную минуту, чтобы очутиться в воображаемом мире и из добропорядочного обывателя превратиться в героя. В реальном своем существовании он не мог выйти из круга каждодневных забот и обязанностей: ему нужно было регулярно ходить на службу, думать о тысячах надоевших житейских мелочей, выполнять скучные поручения жены вроде покупки собачьих галет или прозаических галош. Но зато там, в стране фантазий, он давал себе волю. Там он мог быть то бесстрашным пилотом и слышать восторженный шепот экипажа: «О, Уолтер Митти и перед чертом не сдрейфит!» — то знаменитым хирургом, то мужественным ковбоем.

И, отдаваясь мечтам, он совсем не замечал, что ничего не придумывает сам, а лишь подставляет себя на место героя очередного фильма или сенсационного газетного репортажа. Весь набор приключений, в которых он участвовал, уже десятки, сотни раз проходил перед ним на экране, газетных полосах и книжных страницах.

Однако Уолтер Митти все-таки обладал некоторой творческой потенцией, он хоть мог очутиться в выдуманном мире, даже не соприкасаясь с ним вплотную в этот момент. Миллионы других Уолтеров Митти обходятся и без таких минимальных усилий. К чему напрягать мозг, если достаточно всего-навсего купить билет в кино, включить телевизор или раскрыть полицейский роман. Их долго приучали к этой бездумности. И приучили настолько, что теперь можно делать с ними все, что угодно, ибо массовый зритель — об этом бесстрастно свидетельствует статистика — проглотит любой суррогат искусства — то, что именуется чаще всего и, нам кажется, не совсем точно продукцией «массовой культуры».

Это — термин оценочный, употребляемый тогда, когда речь идет о процессе, связанном с широчайшим распространением в западном мире псевдокультуры, фальшивых духовных и эстетических ценностей. Однако эпитет «массовая» лишь вносит расплывчатость в определение этого процесса, ибо количественная сторона дела сама по себе, разумеется, не может служить мерой оценки. Возникает необходимость в громоздких дополнительных разъяснениях, которые иногда приводят к несколько одностороннему подходу к проблеме, когда идеологические критерии невольно начинают заслонять критерии эстетические. Между тем для понимания исследуемого феномена в равной мере важны и те и другие.

Отнюдь не для того, чтобы затевать терминологический спор, а лишь с целью приблизиться к истинной сути явления, мы предпочитаем называть его потребительской культурой. Прежде всего нас привлекает яснее выражающая характер этого явления аналогия с производством товаров широкого потребления, основанном на стандартизации, привитии покупателю нивелированного вкуса, полном подчинении моды коммерции. Иными словами, и там и здесь господствует один и тот же финансово-индустриальный подход. Но еще важнее то, что потребление псевдокультуры становится для зрителей и читателей таким же необходимым и привычным актом, как обыденные покупки. Они уже не могут обойтись без ежедневных порций литературного и кинотелевизионного ширпотреба.

Если общение с искусством требует умственной и эмоциональной активности, своего рода сотворчества (в одном из своих писем Чехов очень точно назвал людей, деятельно участвующих в этом процессе, талантливыми читателями), то изделия потребительской культуры такой активности вызвать не могут, ибо не несут в себе ни мысли, ни подлинного чувства. Они действуют, скорее, наркотически. И от этой идеологической и эстетической отравы, раз привыкнув к ней, не так-то просто отказаться.

Потребительская культура, вовлекшая в свою орбиту миллионы людей, получившая благодаря резкому качественному скачку в развитии средств массовой коммуникации неограниченные возможности, практически ворвалась почти в каждый дом. Ее взаимоотношения со зрителем вызывают прямую ассоциацию с белкой в колесе: тот же бег на месте, та же бесцельная трата энергии и бесконечная повторяемость одного и того же. И дело не в строго ограниченном числе жанров (мелодрама, детектив, трюковая комедия, гиньоль, вестерн), наиболее подходящих, по мнению некоторых западных исследователей, для создания мнимых культурных ценностей, ибо нелепо сам по себе жанр объявлять дурным или хорошим, низким или высоким, элитарным или простонародным. Суть совсем в другом: в выхолащивании — при сохранении формальных жанровых признаков — всякого серьезного содержания, в подмене чувства чувствительностью, любви — распаляющей сексуальностью, пафоса — ходульной патетикой, благородного героизма — изощренной жестокостью.

Все это относится и к вестерну класса Б, о котором мы уже на протяжении книги говорили не раз. Однако чаще всего мы, естественно, пользовались для разбора произведениями большого вестерна, так как именно они позволяли произвести наиболее детальный анализ жанра, определить этапы его пути и тенденции его развития. Но читатель должен ясно представить себе, что фильмы, находящиеся на уровне истинного искусства, составляют в лучшем случае лишь процентов десять от общего числа выпускаемых вестернов. Остальные же девяносто процентов — это как раз та самая продукция, которая обладает всеми признаками потребительской культуры. Именно о ней все с большей тревогой пишут социологи и психологи, указывая на несомненно дурное влияние, которое эта продукция имеет на подростков и юношество.

Еще в середине пятидесятых годов доктор Ральф Беней, психиатр, работающий в Колумбийском университете, с негодованием прокомментировал программу телевизионных передач одного обычного будничного дня. «В 9 часов утра, — писал он, — Галопирующий Кэссиди уничтожает шайку бандитов. По другому каналу в это время идет фильм о Буффало Билле, которого обвиняют в убийстве… В 13.30 — вестерн, в котором крадут скот, а шерифу стреляют в спину… В 15 часов — снова вестерн, где хоть отбавляй жестокости. В 17 часов двое бандитов взрывают поезд… В 18 часов — ковбойский детектив… В 19 часов — вестерн со злостным саботажем… В 20 часов — вестерн, показывающий жестокие методы правления героя в скотоводческом районе…»

С тех пор положение на телевидении, как свидетельствуют публикуемые в газетах программы, нисколько не изменилось. Кроме того, вестерны постоянно идут во множестве кинотеатров, причем не только в Америке. Перед нами лежит номер журнала «Пари-скоп», охватывающий программу зрелищных предприятий с 21 по27 июня 1973 года. В эту неделю в Париже демонстрировалось 192 фильма, и первое место среди авантюрных жанров уверенно занимал вестерн — 21 картина. А полицейских и фантастических лент было по шести, шпионских — 5, просто приключенческих лент — 19. Если добавить к этому вестерны, показываемые по телевидению, то общий итог немногим будет отличаться от американского. Получается явный перебор. И происходит он, как уже сказано, за счет продукции класса Б.

Главным производителем вестернов является сейчас американское телевидение, давно отобравшее в этом деле пальму первенства у кинематографа. Тем не менее в 1973 году тринадцать крупнейших кинофирм из 160 картин 15 (то есть 10 процентов) сделали в жанре вестерна. Мы не можем судить обо всех них, но те ленты, о которых известно более или менее достаточно (их набирается с десяток), могут быть с полной уверенностью отнесены в рубрику потребительской культуры.

Каковы же ее отличительные признаки применительно к вестерну? Существует знаменитый анекдот о Ходже Насреддине, с которого хозяин харчевни потребовал плату за то, что он подержал свою лепешку над котлом с ароматной мясной похлебкой. В ответ веселый мудрец позвенел возле уха жадного чайханщика зажатыми в кулак монетами, посчитав, что он расплатился с ним сполна. Потребительский вестерн как будто бы положил этот анекдот в основу своей практики. Зритель не получает ничего, кроме черствой, несъедобной лепешки, но — в отличие от Насреддина — он расплачивается настоящими деньгами, так как его удалось убедить, что запах полноценной еды совершенно изменил ее вкус.

Это достигается несколькими способами. Самый главный из них — беззастенчивая эксплуатация на уровне все той же бездарной имитации — удач и находок большого вестерна. Мы уже говорили, например, о тиражировании наиболее захватывающей сцены «Дилижанса» — погони, которую чисто механически, с незначительными вариациями воспроизводили многие режиссеры, вырабатывающие продукцию класса Б. Но это — лишь один пример из сотен. Скажем, после выхода на экран фильма Циннемана «В самый полдень» та же ситуация, только, разумеется, лишенная социальной окраски, была почти буквально воспроизведена в нескольких картинах — «Под дулом револьвера», «Дымок от выстрелов», «Сеть».

Была произведена спекуляция и на «Великолепной семерке», причем только на названии и числе героев. В фильмах «Возвращение великолепной семерки» (1967) и «Великолепная семерка, в путь!» (1972) нестандартность персонажей Стерджеса, грустный интонационный настрой его ленты имитаторы заменили распространенным оптимистическим стереотипом.

С практикой имитации удач тесно связана еще одна постоянная особенность потребительской культуры — стремление к многосерийности. Если какой-либо герой вестерна вызывает повышенный интерес зрителей, немедленно разрабатывается цикл фильмов с его участием. Так произошло, например, еще в тридцатые годы с Галопирующим Кэссиди, о котором в общей сложности было выпущено семьдесят картин. Во всех них главную роль исполнял актер. Уильям Бойд, создавший маску бывалого ковбоя, порой грубоватого, а порой и не чуждого хорошим манерам. Он скакал из фильма в фильм на красивом белом коне, и подвиги его не отличались разнообразием, но это уже не имело никакого значения, потому что зрители, особенно молодые, жаждали отнюдь не оригинальности, к которой всякий раз нужно привыкать заново, а именно привычных действий и привычных сцен с неизменным спутником Кэссиди ковбоем Лакки, терпевшим постоянные комические неудачи на любовном фронте.

Надо сказать, что обычно первый фильм серии все-таки, как правило, обладает некоторыми художественными достоинствами и даже несет в себе намек на оригинальность. Такова, например, знакомая нашим зрителям картина «Циско Кид и леди» («Случай в пустыне»), которая открывала цикл лент о подвигах странствующего ковбоя Циско Кида (Цезарь Ромеро). В ней есть и юмор и выдумка в подборе и разрешении ситуаций. Но в дальнейших фильмах этой серии все пошло по проторенной колее. Они уже не отступали от стандартов того рода вестерна, который сами американцы насмешливо называют «лошадиной оперой». То же самое произошло и с «Галопирующим Кэссиди».

Сергей Юткевич рассказывал однажды о своем посещении съемочной площадки турецкого режиссера Мух-син-бея. Декорации были выстроены на обоих берегах реки, и режиссер курсировал между ними на лодке, ибо он одновременно работал над постановкой сразу двух кинооперетт. Не удивительно, что он затрачивал на каждую из них не более двух недель. Эта «многостаночность» кажется анекдотической лишь до тех пор, пока не познакомишься ближе со съемочной практикой серийного потребительского вестерна. По методам рационализации поточного производства его продюсеры и режиссеры дадут сто очков вперед предприимчивому турку. Они неукоснительно руководствуются испытанной формулой: «Сюжет не меняется — меняется лошадь». Известны случаи, когда действительно, лишь заменяя в дублях уставших лошадей, постановщики вестерна класса Б делали с одними и теми же актерами — всего за несколько дней — основные эпизоды не двух, а по меньшей мере пяти фильмов. Для каждого из них погоня, драка, перестрелка, лирическая сцена снимались чуть в измененном ракурсе. В этом главным образом и состояла разница между ними.

Вернемся, однако, к «Галопирующему Кэссиди». В пятидесятые годы эту старую серию начало показывать телевидение. И снова массовый зритель не мог оторваться от экрана. Это было похоже на эпидемию опасной болезни с той лишь существенной разницей, что ее старались не ликвидировать, а, наоборот, распространить как можно шире. Картины о Кэссиди регулярно демонстрировали шестьдесят три телевизионные станции. Сто пятьдесят две радиостанции транслировали записи голоса Бойда. Сто пятьдесят пять газет печатали комиксы, в которых Хоппи (от слова hopalong — галопирующий) был главным героем. Сто восемь фабрик изготовляли различные товары, носившие его имя, на семьдесят миллионов долларов в год. Дети спали в кроватках «Кэссиди», ели печенье «Хоппи», требовали рубашки и пижамы с его портретом. Уильям Бойд, совершив семинедельное турне по стране, пожал руки двумстам пятидесяти тысячам мальчишек.

Когда запас фильмов стал исчерпываться, телевидение приступило к съемкам новых выпусков серии. В них грубоватого Кэссиди постепенно превратили в безукоризненного ковбоя-джентльмена. И когда затем были переизданы романы Кларенса Мюлфорда, послужившие основой цикла, в них внесли изменения, соответствующие новой маске героя. Весьма примечательный штрих для характеристики потребительской культуры.

Серии вестернов следуют одна за другой, причем многие из них отличаются ярко выраженной пропагандистской направленностью. Они столь же официозно патриотичны, столь же полны казенного оптимизма, что и разбиравшийся нами идеологический боевик «Как был завоеван Запад». К таким сериям, например и тридцатые годы, относятся «Герои Запада», «Крепкие узы», «Пылающие границы». А вот одно из последних сообщений. В сентябрьском номере журнала «Филмз энд филминг» за 1973 год опубликован рекламный проспект серии книг, выпускаемых издательством «Тайм-лайф», в полной мере исповедующим господствующую идеологию. Серия называется «Старый Запад» и состоит из девяти томов большого формата, переплетенных в дорогую кожу: «Ковбои», «Индейцы», «Трапперы», «Солдаты», «Строители железных дорог», «Золотоискатели», «Пионеры», «Стрелки», «Горожане». Но еще раньше, летом того же года, в газете «Вэрайети» была напечатана заметка о том, что телевидение приступает к экранизации этой серии. Судя по всему, зрителям готовились преподнести расширенный вариант все того же официозного вестерна.

Насколько характерна такая тенденция для Америки середины семидесятых годов? Эту проблему проанализировал сравнительно недавно советский философ А. Ю. Мельвиль в статье «Контркультура, ее эволюция и ее современные критики на Западе». Ссылаясь на работы американских ученых, опубликованные в последнее время, он приходит к выводу, что движение «новых левых», игравшее заметную роль в общественной жизни страны в шестидесятые годы, пошло на спад. А это значит, что конформизм вновь набирает силу. Мельвиль цитирует книгу известных футурологов Г. Кана и В. Брюс-Бриггса «Облик грядущего. Размышления о семидесятых и восьмидесятых», в которой они пишут о наступлении в США эпохи контрреформации и движения к консерватизму. Непредвиденным следствием десятилетней активности «новых левых» явилось, по их мнению, осознание и упрочение «традиционных ценностей американского образа жизни…».

Если с этой точки зрения взглянуть на сегодняшний потребительский вестерн, то прогноз футурологов можно подтвердить не одной лишь серией «Старый Запад», но и другими примерами. Скажем, в 1974 году премию «Оскар» получил документальный фильм Кита Меррила «Великий американский ковбой», в котором, по словам обозревателя газеты «Вэрайети», режиссер показал «красоту и увлекательность родео, поставив его в контекст старых пионерских добродетелей». И это — далеко не единственный случай прямого возвращения к патриотической дидактике, казалось, навсегда изживших себя легенд.

Потребительская культура имеет две склонности, на первый взгляд как будто исключающие друг друга, а на самом деле вызванные одной и той же причиной: поддержанием высокого уровня кассовых сборов. Это — привязанность к эстетическому консерватизму, к привычным зрителю традиционным формам и героям и — параллельно — следование самой последней эстетической моде, следование, разумеется, не творческое, а поверхностно-подражательное. В первом случае мы имеем дело с вестерном, все еще живущим теми представлениями о жанре, которые были выработаны в тридцатые годы.

Заканчивая предыдущую главу, мы утверждали, что Ринго Кид как тип идеального героя был похоронен самим же его создателем. И это действительно так, если говорить о большом вестерне. Но в потребительском он продолжает жить, точнее, не он сам, а его одинаково отштампованные копии. И все тот же Джон Уэйн, которому уже около семидесяти лет, лишенный вдохновляющей поддержки и направляющей руки крупных мастеров жанра, по-прежнему переходит из фильма в фильм, донашивая старую, выцветшую маску.

Нам известны четыре фильма с его участием, снятые в 1972 и в 1973 годах: «Настоящий кремень», «Ковбои», «Грабители поезда» и «Кэхил». Бессмысленно пересказывать их содержание, бессмысленно говорить что-либо о героях Уэйна, ибо и сами картины и их главные персонажи сложены из одинаковых и давным-давно обветшавших деталей, и разница лишь в том порядке, в котором эти детали расположены. По словам рецензента журнала «Моушн пикчер геральд», относящимся к фильму «Грабители поезда», эта «стандартная картина испытывает терпение даже самых ярых сторонников вестерна». Приблизительно такую же оценку дает критика и остальным лентам с Джоном Уэйном, не расщедрившись ни на один комплимент ни герою, ни актеру.

Консерватизм потребительского вестерна еще раз наглядно проявился в картине Стэна Дреготи «Грязный маленький Билли» (1972). В нем мы снова встречаемся с легендой о Билле Киде в самом традиционном ее варианте. «Майкл Поллард, — пишет обозреватель все того же «Моушн пикчер геральд», — играет Билли застенчивым мальчиком, которого жестокий отчим выгоняет из дома в мир воров и проституток, чье вредное влияние и делает его преступником». (Все-таки кое-что новое здесь есть, ибо теперь уж он не мстит за мать, всаживая в обидчика нож, а оказывается жертвой невесть откуда взявшегося отчима. — Е.К.). Таким образом, фильм утверждает, будто Уильям Бонни стал злодеем лишь из-за несчастного стечения обстоятельств. Это практически то же самое, что утверждал фильм «Билли Кид» 1930 года.

Что же касается наимоднейшего потребительского вестерна, то он тесно связан с одним любопытным явлением в итальянском — как это ни странно — кино, которое требует отдельного разговора.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.