Знак сыновнего уважения и любви
Знак сыновнего уважения и любви
У большевиков с барельефами не очень получалось! И мастера были замечательные, и оплачивалась работа художников изрядно, а вот что бы ни лепили — все примитивом и плакатной частушкой отдает.
Искусство вообще, а архитектура в особенности врать не умеет! Вот и хотелось бы! И всей душой готовы! Ан ежели общество нездорово, то в пластике общая социальная болезнь моментально отзовется! Тут уж как на горло своей песне не наступай, по словам В. В. Маяковского, а из задушенного горла, даже если эта акция совершается добровольно и с полным искренним энтузиазмом, — пения не получится.
При размышлении на тему «почему же так?», сравнивая барельефы дореволюционного прошлого и времен социализма, легко выявить одну простую вещь. Прежние барельефы были своеобразными каменными иллюстрациями к великим произведениям литературы, будь то «Теогония», «Илиада», «Одиссея» или легенды Средневековья. Глядя на них, мы припоминаем весь миф или все сказание. Драматическое содержание находилось как бы за рамками пластического произведения, в подтексте, в ассоциации, в аналоге, но наводило на высокие размышления, будила ассоциации. Барельеф советского периода не иллюстрация, а плакат. Поэтому как бы искусно он не был задуман и изготовлен, изображено на нем только то, что изображено, и ничего кроме. Никакого подтекста, никакой тайны в них не сокрыто. Разумеется, со временем они будят в зрителе всевозможные ассоциации, но только как факт истории, как слепок времени, отразившийся в искусстве.
Тем не менее «…настоящими творцами сталинской архитектуры были вовсе не руководители партии и правительства, но зодчие — в основном дореволюционной выучки, начинавшие работать в годы, когда о революции и последующем строительстве социализма еще никто из них не знал»[136].
Это совершенно точное замечание необходимо дополнить: наполненное социалистическим содержанием, что выражалось в основном в сюжетах барельефов, горельефов и вообще городской скульптуры, творчество художников того времени существует в общем русле развития мировой и европейской архитектуры. Поэтому аналоги нашему, так называемому «сталинскому ампиру», и там легко обнаруживаются. Вообще, вся русская архитектура с петровских времен и до наших дней — часть общеевропейской и мировой архитектуры с некоторыми национальными особенностями, и годы советской власти при «железном занавесе» — не исключение.
Наб. р. Карповки, 13
Краткий период торжества конструктивизма, когда господствует увлечение большими объемами, новыми пространственными решениями и прочим, можно было бы объявить некоторой паузой в жизни маскарона и декоративной скульптуры. Однако это не так! Разумеется, маскарон чудовищно поглупел. Некоторые барельефы в сравнении с дореволюционными произведениями смотрятся, как плакат об увеличении надоев на каждую корову и роман Л. Толстого «Анна Каренина». Однако и маскарон, и барельеф продолжали жить.
За примерами отправимся на Петроградскую сторону, к так называемому дому Ленсовета (наб. р. Карповки, 13; 1931–1935 гг., арх. Е. А. Левинсон, И. И. Фомин). Дом считался по праву образцом новой советской градостроительной мысли. Здание стоит на гранитном стилобате с двором-садом, выходящим на улицу Литераторов. Изогнутый объем дома контрастно сочетается с изгибом реки, со всей ландшафтной средой. Пластичность дому придают сочетание трех разноэтажных объемов, открытая галерея, лоджии, лестничные спуски. В доме 76 квартир, некоторые расположены в двух уровнях. Построенный для партийной и творческой элиты, он предусматривал всевозможные удобства для лучших людей новой эпохи. Например, огромную галерею-лоджию для выгула их детишек из детского садика, который помещался в этом же доме.
Это был ленинградский ответ знаменитому московскому «Дому на набережной». В 1937–1948 годах здесь жил артист Ю. М. Юрьев, семья красного графа — писателя Алексея Толстого. Дом вошел в учебники по архитектуре и путеводители по Питеру, сюда водили экскурсии. «Дом представляет собой классический пример конструктивизма» — казалось бы, откуда тут взяться декоративной скульптуре. Ан есть! На вполне конструктивистском гранитном кубе перед домом высечены фигуры довольно стилизованного футболиста и вполне реалистичной волейболистки.
Не берусь судить, насколько они украшают это здание, с той точностью, с какой утверждается, например, в рекламе: «Пользуйтесь шампунем ПРОМЕН и сила ваших волос увеличится на 74 с половиной процента!», но не премину заметить, что и самый эталонный, так сказать в чистом виде, конструктивизм нуждается в человеке в самом прямом и пластическом смысле, нуждается в декоративных элементах, которые сделали бы любые «чистые объемы» соразмерными или хотя бы соотносимыми с человеческой фигурой. Там где этого нет — здание приобретает тяжелый давящий характер. Скажем, знаменитый Большой дом на Литейном (хотя ежели вдуматься, то какими бы цветами и листьями, маскаронами и канделябрами он не украсился, а все бы давил на сознание. С тем ведь задуман и построен).
Наб. р. Карповки, 13
А вот уж совсем во времена моей юности — комплекс зданий телецентра (главное из них находится на ул. Чапыгина, 6). Сооружен в несколько этапов (1956–1962 гг. — телебашня, самое высокое сооружение города; 1960–1963 гг. — крупное в лаконичных формах здание телевизионного центра; в 1986 г. проводилась реконструкция башни по проекту С. Б. Сперанского, В. С. Васильковского и др.). Совершенно, как говаривал «наш дорогой Никита Сергеевич Хрущев», «совремённое» здание, вроде бы не предусматривающее никакого украшательства, с которым генсек целеустремленно боролся — а поди ж ты, и тут каменный куб, а на нем как бы детской рукой начертаны и солнце, и прочие радости!
Напротив здания телецентра, так называемый «Адмиральский дом» (ул. Чапыгина, 5; 1930-е гг., арх. Д. П. Бурышкин). Вот уж где разгулялась фантазия создателей советских барельефов! Это жилой комплекс из двух больших объемов, объединенных галереей с тремя въездами в озелененный двор. Дом, фасады которого украшены рельефами и хорошими деталями, построен для служащих ВМФ, его называют «Адмиральским домом».
Обычно ребятишки, которых мамаши и бабушки целыми классами водили на массовки для различных детских телепередач, распаренные после съемок в студии, кутаясь в пальтишки и шарфики, натягивая на уши шерстяные шапочки — петушки, заинтересованно толковали меж собой, разглядывая многочисленных матросов, виноват, краснофлотцев! Слово «матрос» в 1930-годы оказалось запретным как «старорежимное», равно как «солдат» и «офицер», официально они вернутся в русский язык в 1943 году вместе с погонами и разрешением носить дореволюционные Георгиевские кресты. А вот боцман с дудкой во все времена оставался боцманом! И здесь он достойно изваян — виден и характер, и время, когда сзывал он краснофлотцев исполнять боевые команды. А краснофлотцы (они же военморы) и командиры, изваянные из бетона, широко представлены во всей довоенной красе: и штурмующие Зимний, и следящие за врагом через различные дальномеры, и с торпедами, и с орудиями, и даже в противогазах. Анатомия, правда, хромает — то у сигнальщика руки до колен, то у водолаза голова больше туловища, — ну да это все пустяки! Духом времени веет от этих серых фигур, устремленных в едином порыве к победе.
«На земле, в небесах и на море!
Наш напев и могуч и суров —
Если завтра война, если завтра в поход —
Будь сегодня к походу готов!»
Кстати, о земле и о небесах, Есть на 8-й Советской улице дом (№ 6), постройки 1936 года, именуемый в народе «Домом танкистов» или «Домом парашютистов», поскольку на барельефах фасада представлены сцены из жизни и тех и других. Танкисты — прямая цитата из довоенного хита — фильма «Горячие денечки».
8-я Советская ул., 6–8
8-я Советская ул., 6–8
Замечательные, надо сказать, барельефы! Поразительно с каким мастерством в бетонной отливке переданы мельчайшие детали военной формы, включая кольца на портупее, шнур от нагана, шлемы танкистов и даже такая подробность — на командире не сапоги, а краги, положенные среднему комсоставу к ботинкам. Ну как не вернуться к цитате о том, что всю эту «кипучую, могучую, никем непобедимую» и параднопомпезную довоенную декорацию создавали не малограмотные пролетарии, а мастера старой дореволюционной школы, в огне Гражданской войны и голоде пятилеток не растерявшие ни таланта, ни мастерства. Академия — великая Российская Академия художеств — в безупречной композиции, в точном анатомическом построении…
8-я Советская ул., 6–8
На том же доме, но выше — две парные фигуры «Футболисты» и «Теннисистки»; несколько мешает немного неучтенная перспектива, вероятно, барельефы должны были располагаться чуть ниже, тогда бы не было искажения в восприятии, но все равно — работы замечательные, даже сейчас, в своем убожестве запустения. Глянешь и не перепутаешь — это 1936–1937 годы, это кинофильм «Вратарь», давняя, довоенная, простая, но не примитивная, светлая и трагическая жизнь.
Братья-близнецы военморов со стен Адмиральского дома — военморы и военлеты с барельефов на Малоохтенском пр., 80, слева от моста Александра Невского.
Здесь и матросы с пулеметами, и самолеты, и разнообразные пилоты, в том числе особенно примечателен один — на складном стульчике, и два монументальных изваяния летчиков морской бомбардировочной авиации, стоящие у входа и пытливо глядящие в небеса. За их спинами нешуточные бомбы! Особенно замечательны костюмы, запечатленные с фотографической точностью — просто находка для историков-униформистов.
Можно, конечно, повеселиться, глядя на неуклюжие фигуры, марширующие, словно на древнеегипетских фресках, — нога в ногу, А можно и загрустить. Это ведь целый пласт нашей истории — миллионы судеб и жизней. Радовались, страдали, воевали… Именно такие летчики морской авиации полка Героя Советского Союза с «поповской» и многозначительной фамилией Преображенский преобразили поражение в победу, летая с острова Готланд в Балтийском море на Берлин. Они бомбили «логово врага» первый раз 25 июня 1941 года. Именно такие, как эти у входа…
Малоохтинский пр., 80
Замечу, что, к сожалению, гипсовый кич — все возможные «пионэры», как говорила Фаина Раневская, с горнами и барабанами, свинарки со свиноматками, шахтеры с отбойными молотками, выкрашенные знаменитой «серебрянкой», в большинстве своем разбиты и погибли, и мне их жаль! Нужно было ну хоть что-нибудь оставить, хотя бы в музее, как печать времени, как лицо эпохи. Ведь ничто так не отражает вкусы и образы эпохи, как декоративная скульптура. Она прямо-таки прикована к своему времени. Архитектор Б. М. Серебровский, проектируя в 1954 году здание Института геомеханики и маркшейдерства (В. О., Средний пр., 82; 1954–1956 гг.) и скульптур на фасаде института, повторил композицию фасада Публичной библиотеки К. Росси. Только вместо древних поэтов, историков и философов расставил между колоннами шахтеров, ученых, изыскателей и маркшейдеров (специалистов по подземным работам). До скульптур руки дошли лишь через 20 лет. Леонид Михайленок, автор монументальных горельефов на здании Финляндского вокзала и скульптурного оформления Ушаковского моста, увековечил героев нашего времени в традициях античной классики[137].
Малоохтинский пр., 80
До «античной классики» тут, конечно, далеко. Да и не нужно! Это как будто бы вместо ОМОНа на разгон нынешних несанкционированных митингов разнообразных «несогласных» вдруг явилась фаланга греческих гоплитов или римских легионеров. Хотя и те и другие со щитами — согласитесь, разница присутствует! Работы Л. Михайленка — конечно же, середина 80-х годов, теперь уже прошлого века, это первые шаги «перестройки» и романтической мечты об обновленном СССР.
На стенах, конечно же, «Проходчик», он же «Забойщик», он же «Навалоотбойщик» — одним словом, «Горняк» — не с глобусом, а с каской в руке. Всего через пять лет такими касками будут стучать шахтеры по брусчатке Красной площади, требуя справедливости. И не достучатся…
Пока еще все впереди. Вот женщина — шахтерка, «Маруся плитовая» — была такая профессия в шахтах. Вагонетку там, «во глубине сибирских руд», в шахте, выкатывали из штрека на чугунную плиту, дежурная «Маруся», как стрелочница, ломом плиту поворачивала и вагонетка катилась по штреку дальше. «Прощай, Маруся плитовая, прощай шахтерский городок…» Это из старой песни «А молодого коногона несут с разбитой головой». Кто эту песню только не переделывал впоследствии «По полю танки грохотали…» и пр. Но вначале-то был коногон. Коней подняли из шахт в конце 1950-х годов, а последняя женщина ушла из шахты в 1962 году. Не хотели уходить — за «подземный стаж», за «льготы по вредности» к пенсии держались, это если, конечно, до пенсии доживали. Сейчас-то на миллион тонн угля приходятся две человеческие жизни. А в мое детство — 700, а то и 900. Была такая медаль «За восстановление шахт Донбасса» и приравнивалась она к боевой.
Пленителен «профессорского» облика ученый с каким-то справочником, формата молитвенника в руках. Особенно умиляют кургузый галстук и брюки, по моде тех лет, достигавшие груди, хорош и молодой специалист, наверное, маркшейдер (это замысловатое название население считало еврейской фамилией), взгляд его полон романтического устремления в будущее, в те годы, когда «и на Марсе будут яблони цвести». Он даже похож чем-то на Высоцкого, кумира тех лет. Теперь скультуры кажутся наивными и смешными, но почему-то трогают до слез…
В. О., Большой пр., 82
Одна из форм «просвещенного хамства» — осмеяние, а затем неизбежное уничтожение памятников прошлого в пресловутой борьбе хорошего с лучшим. Так в пятидесятые годы уничтожались целые деревни, спорившие по красоте архитектуры с чудом уцелевших Кижей. На их месте возводились из силикатного кирпича «хрущобы». Так сегодня сносятся целые кварталы исторической застройки, для того чтобы вколотить очередной чудовищный граненый стакан современного небоскреба в живое, пока еще, тело города. Говорят, это поступь времени. Ну, во-первых, прежде чем приветствовать пресловутую прогрессивную поступь, нужно убедиться, в ту ли сторону мы идем, а во-вторых, если ничего не делать, то очень легко оказаться замурованным в бетонном гробу. «Так, конечно, спокойнее, — как говорил товарищ Сухов в фильме „Белое солнце пустыни“, — но уж больно скучно!» А можно ли иначе? Конечно! Как? Нужно неторопливо и в каждом конкретном случае разбираться. Причем, каждый должен принимать решение строго индивидуально, только для себя, не прячась за догмат «народ нас не поймет» — «народ»-то ведь это вы и есть! Раз вы понимаете — поймут и другие, не сомневайтесь! И поймут глубже, серьезнее и полнее, не только потому что, как говорил мой знакомый парикмахер Гоша: «Одна голова — хорошо, а две — больше!», а потому что в народе людей толковых больше, в том числе и совестливых, и умных!
Вот пример, вызывающий уважение. На Каменноостровском пр., 39 (арх. А. П. Вайтенс) в 1914 году начали строить доходный дом. Архитектор — образованный, умелый, потому и дом стал, как пишут в путеводителях, — «отличным примером неоклассицизма». Громаду фасадов украсили барельефы. Те самые «Певчие» с мраморной кантории Луки делла Роббиа из ризницы собора Санта-Мария дель Фьоре (1431–1438 гг.), близнецы «Певчих» с дома Покотиловой.
Разумеется эклектика, разумеется неоренессанс, но тут они оказались особенно к месту и совершенно превосходны по исполнению. Радостью и музыкой наполнен праздник, изображенный на них.
И все бы хорошо и распрекрасно, но строительство прервала Первая мировая война и революция.
Андрей Петрович Вайтенс (1878–1940)[138] не дожил до окончания строительства. Тридцать лет дом, хотя и был прилажен под жилье, оставался недостроенным, пока в 1948–1951 годы его не взялись достраивать сыновья Андрея Петровича — Георгий Андреевич и Петр Андреевич Вайтенсы.
Лука делла Роббиа. «Певчие». Кантория ризницы собора Санта-Мария дель Фьоре. 1431–1438. Фрагмент
Замечательно не только то, что именно сыновья довершили дело отца, но и то, как они это сделали. Дом выглядит единым целым, хотя сыновья сильно изменили проект, приспособив его к требованиям нового времени. Особенное впечатление производят горельефы (ск. Е.Г Захаров, А. Г. Овсянников, Л. М. Торич), которыми, чтобы сохранить художественный образ, задуманный отцом, дополнили здание братья.
На первый взгляд совершенно барабанно — сталинская тематика «спортсмены-рекордсмены» и «ударники-стахановцы», но это всего на первый взгляд. В искусстве ведь важно не только то, что изображено, сколько, как изображено. Содержание — строго говоря, «не убеждает и не затрагивает» — «казенный оживляж»! (Так ведь и ренессансный праздник жизни XV века достаточно театрален и, с точки зрения реализма, весьма далек от действительности на доме постройки 1914 г.) А вот исполнение! Интереснейшие многофигурные горельефы, с безупречным знанием композиции, анатомии. Опять только ахну да руками разведу — Академия!
Не сталинской эпохе памятник создавали два мастера, достойные представители целого клана архитекторов, а памятник родителю! Это понимание высоты таланта и мастерства, почтительное сыновнее уважение к работе мастера и собственное, достойное мастерство! Это памятник мастерам, которые, несмотря ни на какие кошмары, включая прямое истребление, — выжили, не сломались, не переменились, не поглупели, не разучились работать и не утратили мастерства! И все-то они понимали, все видели и казенной пропаганде не верили никогда! Доказательства? А вот этот дом и этот фриз, где мастерство много глубже идеологического заказа! Где уверенность, что связь времен не может быть прервана даже революциями, даже голодом и лагерями, если сами мастера не сдадутся, не опустят руки, не растеряют способности и желания творить! А эпоха, надеюсь, прошла и содержание «сталинских барельефов» нынешним молодым малопонятно, а взволновать оно и прежде никого не могло! А вот мастерство, то затаенное, что исчезло во многих казенных шедеврах, — здесь осталось! Не побоюсь высоких слов — горельефы этого дома согревает самое главное человеческое чувство — любовь. Ее заваливают мусором анекдотов, подменяют ее духовную божественную сущность животными инстинктами, а ничего сделать не могут. Все так же рождаются дети и это все такое же чудо, как и тысячелетия назад, и матери все так же любят и ласкают их, а сыновья все так же преклоняются перед мужеством и мастерством отцов. А, скажут мне, — это один случай на миллион. Так ведь этим одним случаем и живы все остальные человеки, населявшие в тот момент и потом планету. И это величайшее счастье, когда подобный, пусть даже единичный случай запечатливается в искусстве. Кстати, и случай не единичный. Я знаю, по крайней мере, два! Вот Вайтенсы, а вот замечательные художники — Трауготы: все их работы помечены тремя инициалами — двух братьев и отца. Его уже давно не было на свете, а они так и подписывались — первая буква — имя отца, а две другие — братьев. И никакая эпоха, никакие запреты и даже насмешки ничего с этим поделать не могли! Эпохи приходят и проходят, — искусство, освященное любовью, живет много дольше. По меркам человеческой жизни — вечно, то есть — всегда!
Каменноостровский пр., 39
Данный текст является ознакомительным фрагментом.