ТРАВА-ЛЕГЕНДА
ТРАВА-ЛЕГЕНДА
Женьшень — корень жизни, точнее — корень человека. Уже много веков он известен чудесным свойством исцелять людей, возвращать им молодость. Женьшень растет на Дальнем Востоке. Он окутан фантастической дымкой преданий, овеян легендами. Я записал одну из них — будто существует и такой Царь-корень, что дает людям бессмертие. Ни пули, ни годы не властны над человеком, обладающим этим Корнем. Только найти его не просто.
Ким был искателем женьшеня. Он также срезал панты у пятнистых оленей. Его фанза стояла в Волчьей пади. Сопки уходили к горизонту окаменевшими волнами. Внизу синел Великий океан, куда Ким тоже ходил на промысел.
Когда косматые морские валы приносили лодку Кима, полную жирных тюленей, люди из прибрежного селения спешили на берег. С песнями несли они удачливого зверобоя. Ким отрубал себе кусок тюленины и говорил:
— Пусть люди возьмут остальное. Не забудьте дать мяса старикам и детям. Старики кормили нас в детстве, дети накормят в старости.
Фанзу Кима украшают шкуры тигров. Кабаньи клыки и орлиные когти нанизаны на жилу, как ожерелье героя.
Ким связал тюк голубых песцов и снежных горностаев, взвалил на спину и пришел в селенье. Подозвал горбатого юношу Ту-Минга и сказал:
— Отнеси прекрасной Цюай-Хо мой свадебный подарок.
В ту же ночь другие охотники сложили свою дань красавице. Всю ночь бил в бубен шаман, отец Цюай-Хо, отгоняя злых духов от груды мехов и костяных изделий.
В куске горного хрусталя, оправленного самородной медью, отражается лицо гордой красавицы Цюай-Хо. Белее морской соли, румянее японской вишни лицо девушки.
Утром она увидела свадебные подношения. Меха Кима возвышались над другими на целую голову. Но прекрасная Цюай-Хо подняла синие стрелы ресниц и сказала горбатому юноше:
— Пусть Ким принесет мне Черного голубя, о котором рассказывал мой дед. Может, тогда я стану его женой.
Мужчины селенья ходили на охоту, женщины готовили еду и одежду. Передавались сказания о подвигах предков, которые сражали драконов, добывали морские жемчужины, искали Корень бессмертия. Но таких подвигов никто не совершал теперь. Люди много грелись у костров, спали и рассчитывали на щедрость судьбы, перебиваясь выброшенной морем рыбешкой. Только Ким ходил по тайге и океану дальше всех. Но даже он, славнейший из следопытов, ограничивался добычей пропитания.
Поэтому слова дочери шамана вызвали много толков и пересудов. При этом заметили: молодежь вынесла из фанз запыленные дедовские луки и стала состязаться в стрельбе.
Охотничьей тропой идет Ким. Горы сияют под солнцем. На скалах покачиваются сосны. Ниже могучий лиственный лес, начинающийся от гряды прибрежных камней, которые облизывает соленый океан.
На отвесном утесе пара голубей — Черный и Белый. Сколько Ким ни стрелял в Черного — пули летели мимо. Тогда он выстрелил в Белую голубку — и мертвый комочек рухнул в пену прибоя. Охотник выловил убитую птицу, положил на камень, развесил над ней сеть. Черный голубь мгновенно сел рядом и попал в ловушку. Ким взял его в руки.
Рубиновая капелька крови просочилась из нежного клюва голубки. Глаза черной птицы налиты влагой безысходной тоски.
Мертвая Цюай-Хо встает в воображении Кима — в саване, в убранстве лесных цветов. Лицо охотника каменеет, а пальцы разжимаются. Медленно, нехотя взлетает в опустевшее небо Черный голубь.
Шагает прибрежьем Ким, и неотступно кружится рядом его свадебный подарок — печальная, в трауре перьев птица. Сердце охотника дрогнуло. Он выстрелил и соединил птиц — волны с ревом умчали их вдаль.
Разгневанная Цюай-Хо кричит Ту-Мингу:
— Горе тому, кто подвержен на охоте своим чувствам! У охотника должно быть железное сердце, иначе он не прокормит семью!
У фанзы шамана стояли почитатели прекрасной Цюай-Хо. И она сказала при всех:
— Хорошо, я выйду за Кима, но при условии, что он будет стоять у очага, а я возьмусь за охоту!
— Ким не согласится на это, — почтительно возразил Ту-Минг.
— Тогда пусть он принесет мне солнечную шкуру хозяина тайги — медведя Золотая Пята — я сошью из нее свадебную шубу!
Попятились юноши от нее при этих словах. Золотая Пята страшный зверь, его обходят даже тигры — «боги, охраняющие женьшень от человека». И сказать так — значит накликать беду на селенье. Вдруг медведь слышал слова Цюай-Хо?
Но многие юноши воспламенились. Они взяли оружие, сели в долбленые лодки и поплыли к острову Змей, куда раньше ходить не отваживались.
Ночью шаман бился в священном припадке, заклинал медведя, который ревел в лесу. Ким резал из свинца пули с тупыми гранями, а прекрасная Цюай-Хо пела песни, принесенные луной, ветром, каплями дождя.
Серый зимний день ускользал за сопки, словно на лыжах, на студеных желтых лучах заходящего солнца. Рокотало вдали темно-синее море. В древних обветренных скалах оно лизало заледеневший берег, перемывая причудливые раковины, впитавшие гул и шелест тысячелетий.
На крутых приморских сопках, погруженных в белый сон, уныло чернели сучья кедра и бархатного дерева. Верещала сойка, да изредка слышалось в лесу мяуканье диких котов.
Ким быстро бежит на лыжах, подбитых шкурой нерпы. Лунным серебром отливают меха, добытые на веселой, на трудной охоте. Поскрипывает ледяной наст. Охотник спешит к становью тигроловов, где его ждет мясная похлебка и крутой кипяток, заваренный щепотью пахучей травы.
Уже много дней он ищет встречи с медведем — тщетно.
Снова донесся волчий вой — Ким слышал его весь день и знал: обезумевшая от голода волчья стая преследовала какую-то жертву.
Неожиданно он вышел на крупный свежий след медведя. Ему показалось, что в кустах мелькнула толстая пятка. Он перезарядил ружье, обмотал шею серебристым лисом и побежал.
Медведь закружил след и сам вышел в спину охотника.
Безмолвие тянется на сотни верст. Заворохнется в инейных ветках ночная птица, скрипнет обмороженное дерево — и опять тишина.
Гаснут в море последние отблески света.
По вершине сопки длинной цепью бежит волчья стая. Острый глаз следопыта разглядел впереди вожака с белой звездой на лбу. Ким не раз встречался с ним на тропе, но всякий раз волк уходил, незримый, как дьявол.
Волк безошибочно вел стаю на пройденный след охотника. Весь день они не приближались к нему. Значит, где-то здесь их жертва.
Ким резко повернулся и увидел медведя. Хозяин тайги мигом отступил, слился в сумерках с валуном.
Близко провыла волчица. Сотни волчьих глоток отозвались на склоне. Вой рос, заполнял мир, сузившийся до ближайшей сопки, замораживал кровь и сердце.
Это выл голод. И медведь, и охотник оцепенели, попав в волчье кольцо.
Хищники долго юлили, подбираясь к роскошной туше медведя. Наконец, маленький дерзкий волчонок с искривленной голодом пастью прыгнул — и задергался на снегу с распоротым брюхом. Когти медведя покраснели. В тот же миг вожак вцепился в загривок медведя, и стая завыла в предчувствии горячей крови.
Грянул выстрел. Белая звезда волка потемнела. Вожак уткнулся мордой в снег.
Медведь отступил ближе к человеку.
Выстрелы останавливали наседающую стаю.
Заряды кончились. Ким отбивался ножом. Отступая, он уперся в теплую спину медведя.
Порой Ким выручал медведя, порой медведь спасал охотника.
Вытоптан, почернел от крови снег. Последний волк, пожирая тощие потроха сородича, скрылся в лесу.
Ким повернулся к товарищу по битве и пожал тяжелую лапу хозяина лесов.
Зимние звезды блещут над темными сопками. Спят снега, молчит океан. И молчит медведь, уносящий в лапе тепло руки охотника, исчезнувшего в ночной темноте.
Еще более разгневана прекрасная Цюай-Хо:
— Разве это охотник? Ему оставалось ткнуть медведя ножом, а он ушел. Я просила его принести медвежью шкуру, а он принес песню о битве с волками!
— Ким — великий охотник! Он убил Белолобого! — потупился Ту-Минг.
— А я прекрасна! Знает ли он легенду о священном Корне, дающем бессмертие?
— Он любит ее пересказывать у костра.
— Пусть Ким найдет его… Я хочу стать бессмертной. Тогда Ким станет равным моей красоте. А если нет, я выйду замуж… хоть за тебя, горбатого!
Страстно вспыхнули глаза Ту-Минга, улыбка желаний змеится в уголках тонкого рта, и он тихо сказал:
— Хорошо, прекрасная дочь шамана.
А юноши, стоящие рядом, негодовали на Цюай-Хо, но, словно выпив настоя женьшеня, становились мужественными, бросали пепел костров и шли навстречу ветрам и тиграм.
Белые табуны вьюг мчатся по Волчьей пади. Пляшут тайфуны на Тихом океане. Ким лежит на горячих камнях. В фанзу вошел Ту-Минг и передал слова Цюай-Хо.
— Поистине она любит меня великой любовью! — простодушно воскликнул охотник. — А такая любовь не довольствуется малым. Она требует мужества и доблести… Есть ли Корень бессмертия? Ведь это легенда…
— Но разве великая любовь не легенда? — страстно спросил горбун.
— Ты прав. Я пойду искать. Только Большой Корень Жизни потребует десятки лет, всю жизнь искателя. Знает ли об этом прекрасная Цюай-Хо?
— Знает, великий счастливец!
— Скажи, что я люблю ее!
Вошли заметенные снегом японские скупщики женьшеня. Они сели к огню, стали есть окорок кабарги, пить саке и ханьшин.
Богатые купцы покупали женьшень у Кима и отсылали в Страну восходящего солнца самураям. И купцов, и самураев Ким считал плохими людьми и не боялся продавать им коренья. Ведь женьшень не поможет им продлить свой век, потому что плохой человек — это волк, а женьшень — корень человека.
Скупщики узнали о словах Цюай-Хо. Они также знали, что Ким великий искатель, и заранее предлагали ему рис, порох и спирт за Царь-Корень.
В шалаше старого Юня висят пучки трав. В очаге дымятся сучья. Старик сосет трубку и говорит Киму:
— Я не верю в Корень. Нужна великая смелость, чтобы поверить. Смолоду я не решился. Много думал и собирался на подвиг позже. Житейское море захлестывало меня. Так я потерял веру. Но есть у меня кость. Наши предки с Монгольского материка указали на ней путь к Священному Корню. Надо понять этот путь. Может, ты счастливей меня.
Юнь протянул Киму разрисованную тушью пластинку — карту из мамонтовой кости.
Трубили лоси. Осыпались орехи. Тучнели кабаны. Дальние сопки подернулись сизым туманом осени. Смирное солнце вызолачивало нити паутин. Недвижна гладь океана.
Уходит Ким из селенья. Все провожают его. С грустью смотрят старики — они-то уже не увидят больше человека, уходящего на такой длительный подвиг. Дети долго бегут за любимым охотником. С болью в сердце, тайком смотрит вслед Киму прекрасная Цюай-Хо.
Дикие розы и папоротник скрывают Кима.
Он был отважен, и сердце его искало подвигов — сердце, разбуженное любовью. Ким сражался с барсами, спал у костра в пургу, ел сухие груши. Лесные пчелы копили ему мед в укромных дуплах, а земляника выбегала на тропинки.
Дремучие леса. Турмалиновые скалы. Синий никель озер…
Годы и годы пустовала фанза Кима.
В вечном стремлении, верно и мерно бьются волны о базальтовые скалы. Зарастает травой порог. Из пепла очага поднялся куст смородины. А искатель не возвращался. Постепенно его забывали, как забывается все.
Великий голод царствовал в селенье. Смерть унесла многих. Ушел к звездам шаман.
И Ту-Минг взял его бубен. Помня охотничьи тропы Кима, он загарпунил кита, и уже горбуна несли на руках с почетом.
Горят костры. Шипит мясо на углях. Звучат песни.
Ту-Минг с достоинством проходит мимо огней, зажженных в его честь. Даже собаки машут ему хвостами, весело обгладывая кости.
В вечернюю холодеющую даль смотрит печальная Цюай-Хо. Поблекла ее красота. Холодные травы скрыли тропу Кима. Горбун неслышно подходит к Цюай-Хо и говорит:
— Прекрасная Цюай-Хо, я отнес тебе лучшие куски мяса, иди согрейся у моего костра. «Горе тому, кто подвержен на охоте своим чувствам!» А разве жизнь не охота?
Цюай-Хо смотрит на тропу, с горечью спрашивает:
— Неужели я еще прекрасна?
— Ты жемчужина, которую время золотит неустанно!
Ту-Минг покрывает дрожащие плечи женщины солнечной шкурой медведя Золотая Пята — он убил его в упор, нарядившись в одежду Кима.
Цюай-Хо покорно идет к самому высокому костру. Ветер осени тянет сыростью с океана, мраком с востока.
Бьют бубны, звенят кимвалы. На хвойных ветках и свежих цветах сидят Ту-Минг и Цюай-Хо. Чашу с алым напитком поднимает она, чтобы выпить за своего мужа, и глаза ее останавливаются.
К свадебному костру приблизился старик. Единственной рукой он несет Корень Бессмертия. Корень непохож на желтого земляного человечка с травой на голове. Это сплетенные в объятьях мужская и женская морковки красного цвета.
Скупщики женьшеня мечом срубили ему руку, рысь ободрала лицо, но не изменились внимательные глаза следопыта.
Цюай-Хо срывает с себя свадебную повязку. Глаза Кима останавливают ее. Тогда она подает ему чашу с дорогим напитком, чтобы он освежился после дальних дорог.
Плещется в костяной чаше, отделанной жемчугом, вино.
Занята рука у Кима, не взял чашу, прошел мимо.
И безумие поразило Цюай-Хо — ведь она сильно любила его. Радужным смехом засмеялась она. Никогда не было ей так весело — вернулся ее возлюбленный! Не уходи же, я буду петь для тебя…
И упала тяжелая чаша на острые камни, и брызнул жемчуг искрами.
И сильнее засмеялась дочь шамана прекрасная Цюай-Хо и упала на камни мертвая.
Ким сам убрал цветами свою невесту. В чан с вином бросили Корень Бессмертия. Когда вино окрасилось, все пили, кроме Кима — он не хотел расставаться с любимой. Он сидел рядом с ней, все более понимая, как сильно любила она его, — так сильно, что хотела видеть его лучшим среди всех.
Только она забыла: как волны в океане, уносятся годы и смывают с сердца звездную грезу любви, а свершение великого подвига требует всей жизни.
А может, ничего не забыла она и пожертвовала своим счастьем, чтобы подвиги Кима родили героев в их народе? Может, жестокость ее была мудростью? Ведь она была дочерью шамана и знала много тайн, недоступных нам, смертным.
Смотрите! Сердца молодых охотников преисполнились жаждой свершений! Многие в ту же ночь ушли из селенья, чтобы сражаться, наконец, с чудовищами, добывать жемчуг и искать Корень Человека.
Ту-Минг хотел утешить Кима и тронул его за плечо. Ким спал вечным сном, не расставшись с любимой. А люди получили бессмертие.
С великими почестями похоронили они последних мертвых — легендарного охотника и его прекрасную Цюай-Хо.
Они лежат на берегу океана, под зелеными соснами. Туда долетают алмазные брызги прибоя. Там солнечный ветер качает вечно цветущую на их могиле траву-легенду, Корень Жизни.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.