Прекрасная эпоха модерна

«Какая красота!» — первая реакция человека на произведение эпохи модерна. В разных странах стиль находил новое имя: в России он назывался модерн, во Франции — ар-нуво, в Италии — либерти, в Австрии — сецессион, в Германии — югендстиль, в Америке — тиффани, в Испании — модернизм. В принципе достаточно запомнить два термина: модерн — его используют искусствоведы, и ар-нуво, так как именно во Франции этот стиль развился лучшим образом, охватив разные области жизни.

Эпоха модерна была короткой, но яркой. Она продлилась с 1889 по 1914 год, до начала Первой мировой войны. В 1889 году состоялась Всемирная выставка в Париже, на которой представили Эйфелеву башню. Запомните две точки на линии времени: Эйфелева башня и Первая мировая война. Между ними случился ар-нуво. Это был благодатный период, когда в Европе царил мир: франко-прусская война закончилась, а Первая мировая еще не началась, и люди стремились жить в красоте и спокойствии. В такой атмосфере расцвел модерн — последний большой стиль в истории искусства.

Что такое большие стили? Это классицизм, барокко, рококо и т. д. — те направления, которые охватывали все сферы искусства и даже быта: живопись, графику, архитектуру, дизайн мебели, ювелирных украшений, одежды… Модерн появился во всех перечисленных сферах. После него такого больше не было. В XX веке нормой стало параллельное развитие множества течений. Только в живописи одновременно существовали абстракционизм, кубизм, соцреализм и много чего еще. Единого стиля уже не появлялось — с Первой мировой и до сегодняшнего дня мы живем в новом культурном пространстве, где не бывает так, что все подчинено одним законам.

Модерн — это особый, знаковый период. Но прежде чем разбирать его тонкости, надо понять, что подтолкнуло к нему художников, архитекторов и поэтов. Да-да, модерн проявился и в стихах через строки символистов. В России период расцвета символизма — это Серебряный век, следовательно, Ахматова, Бальмонт, Блок — это тоже модерн.

Большую часть XIX века в Европе и Америке царил стиль, который в России называется эклектикой, а во всем мире — историзмом. Он напоминал конструктор: брались элементы прежних стилей (барокко, классицизма, готики) и, как декор, накладывались на современные строения.

Примеры такой архитектуры — это Исторический музей и ГУМ, который оформлен в виде древнерусского терема, но на самом деле это декорация, наложенная на современную (для того времени) конструкцию.

Еще один известный памятник архитектуры времен историзма — особняк Арсения Морозова на Воздвиженке. Чего в нем только не намешано: и арабские детали, и мануэлино (это португальский вариант архитектуры Возрождения), и готика, и классицизм… Морозов заказал проект архитектору Виктору Мазырину, вдохновившись невероятной красотой дворца Пена в португальском городе Синтра. Увидев его, наш миллионер решил построить нечто подобное в центре Москвы, после чего его мама Варвара Алексеевна резюмировала: «Всю жизнь знала, что ты дурак, а теперь об этом будет знать вся Москва». Еще на стадии строительства особняк стал объектом насмешек, сплетен, слухов и критических газетных публикаций. Общественное мнение восприняло экзотический проект как выражение крайней эксцентричности заказчика.

Многих в то время печалило, что искусство (и архитектура, в частности) потеряло душу. Оно стало настолько приспосабливаться к запросам человека, что испарилась «химия», волшебство. Образцы историзма казались вторичными и навевали тоску. На этом фоне возникла жажда чего-то нового. Тут и появился модерн: стиль, который перечеркнул все старое.

Модерн родился в Англии, а отцом его можно считать Уильяма Морриса, о котором мы говорили в главе о прерафаэлитах. Он был мыслителем, архитектором, художником, а кроме того — в своем роде пророком. Еще в середине XIX века мастер понял, что проблема человечества в урбанизации, в том, что город в конце концов поглотит своих жителей, высосет их энергию. Он был прав: мегаполис съедает нас, утомляет сверхскоростью, а мы зависим от него.

Моррис жил во времена невероятного промышленного прогресса: поехали поезда, полетели дирижабли, появились лифты в домах… Скорость нарастала, душевность терялась.

Он решил, что спасаться нужно в природе: уезжать из городов и жить в сельской местности, среди зелени, природы и вне суеты. Мастер возвел знаменитый «Красный дом», который был для него примером идеального пространства. Этот проект стал вехой в истории дизайна. Внутри дома все сообщает гостю покой: после неторопливой прогулки хочется зайти внутрь, сесть в кресло-качалку у камина, удобно поставить ноги, читать и мечтать. Этого архитектор и добивался: для него на первом месте стояла гармония человека и мира вокруг.

Моррис был одним из первых архитекторов нового времени, которые создавали проект от и до. Он спроектировал не только внешний вид, но и всю «начинку»: от кресел до дверных ручек. Каждая мелочь в доме сообщала гостю комфорт и спокойствие.

Основатель бельгийской ветки модерна Анри ван де Велде разделял мнение Морриса о том, что природа — нескончаемый источник вдохновения и гармони. Для своей семьи в 1895 году он создал особняк «Блуменверф», придумав в нем всё, включая мебель и обойные узоры. Дом ощущается как живой организм, и почти кажется, что он может зевнуть или «моргнуть» окнами. Вот что значит вдохновение природой: в ней ведь тоже много стихийности, в ней жизнь! Стебель произрастает так, как ему хочется, и помешать этому может только человек.

Так как новое искусство и архитектура вдохновлялись природой, в них практически не было прямых углов — только извилистые линии. Еще один пример тому — фотоателье «Эльвира» в Мюнхене, которое спроектировал Август Эндель. Оно напоминало живое существо. Благодаря оригинальной лепнине создавалось ощущение, что фасад строения дышит и способен двигаться — в искусстве модерна это очень важно. К сожалению, это здание было уничтожено в 1944 году бомбардировкой.

Яркий пример французского ар-нуво — работы архитектора Эктора Гимара, создателя знаменитых входных павильонов парижского метро. Строения по его проекту напоминали насекомых. Кажется, что у них были глаза, щупальца, а двери того и гляди могли начать двигаться… Архитектура модерна щедро украшалась витиеватыми узорами, заимствованными у природы.

В помещении в стиле модерн одно пространство будто перетекает в другое, здесь нет привычного четкого деления, когда одна комната начинается, а другая заканчивается. Архитекторы этой эпохи любили металл: он пластичен, из него можно делать любые причудливо извивающиеся детали.

Еще одна важная особенность модерна: «глаза» дома. В тот период окна стали большими, потому что технический прогресс достиг уровня, когда стеклом могли перекрываться внушительные пространства. За счет этого стало возможным создавать интересную фактуру фасада, делать его невесомым и в то же время — живым, с переливами света и всевозможными эффектами. Для окон в стиле модерн характерен декор с женскими масками, золотом, цветами и лепниной. Гуляя по Москве и Петербургу, не забывайте обращать внимание на окна старых домов — скорее всего, по их виду вы безошибочно узнаете здание эпохи модерн.

В Москве, на Никитском бульваре, есть особняк Рябушинского архитектора Федора Шехтеля. С каждого фасада здание производит разный эффект.

Какие особняки и дворцы были раньше — к примеру, в XVIII веке? Комнаты строились по анфиладному принципу: все проходные. Входишь в анфиладу с одной стороны здания и проходишь из комнаты в комнату, пока они не кончатся. Кто был в Петергофе, наверняка помнит, что такое анфилада. Идешь и думаешь: что делала императрица, если хотела уединиться? В любой комнате неуютно, всегда есть два входа-выхода.

Другое дело архитекторы модерна: они старались создать органичное пространство, сообщающее комфорт. Именно таким образом Шехтель сформировал внутреннее устройство особняка Рябушинского. В самом центре есть лестница, как часто и бывает в архитектуре модерна. Она будто живая. Иногда в особняке Рябушинского даже появляется ощущение, что ты находишься внутри домика улитки, которая того и гляди повернется. Все пространства «нанизаны» вокруг лестницы. У каждой комнаты только один вход. Это придает жилью уют, что является ключевым для архитектуры модерна.

Если в особняке Рябушинского подняться по лестнице до самого верха, можно почувствовать невероятную пластику модерна, ощутить, какое все плавное, изысканное… Мотив волны в эпоху модерна был необычайно популярным. Почему? Волна — это что-то неуправляемое, настоящее, на что человек не может подействовать. Мы не можем повлиять на цунами, мы не можем повернуть волны в другую сторону, потому что стихия живет своими законами. И такой элемент — непосредственный возврат к природе, где каждый может найти спасение от урбанистического мира.

Волна присутствует в модерне всюду: в оформлении фасадов, в живописи, и, конечно же, в танце. Хореографической звездой того времени была американка Лои Фуллер с ее знаменитым танцем-серпантином. Она неистово двигалась на протяжении всего спектакля в специальном костюме белого цвета, покрытом фосфорной краской, освещенная прожекторами. В этом шоу она показывала всю суть нового искусства, не подвластного разуму. Если сравнивать модерн с классицизмом, то классицизм — это стиль, в котором самое важное это ум, анализ. В модерне бесконечный анализ выключается, есть только природа, эмоциональность, стихийность.

Волна есть и в оформлении особняка Рябушинского. Внутри появляется ощущение, что вы на дне морском, как Садко. Посмотрев на потолок, вы увидите вьюнки, водоросли, улиток и других «детей природы» — все настолько реалистично сделано, что хочется ткнуть пальцем в панцирь какого-нибудь создания и с детской непосредственностью заявить: «Смотри, какое чудо!» На экскурсиях так многие реагируют.

Модерн обратил внимание на те проявления природы, которые до того оставались незамеченными. Какие раньше животные использовались в архитектуре? Весь Санкт-Петербург украшен львами. Это существо помпезное, мощное, царственное, величественное. Модерн же обращал внимание на букашек, улиток, бабочек…

Еще в особняке Рябушинского начинает казаться, что вы попали в параллельное пространство, которое вот уже столетие живет своей сказочной жизнью. Будете внутри — посмотрите на осьминога, который венчает лестницу, на жутких ящериц с извивающимися хвостами. Они словно настоящие, живые, как будто сейчас соскочат и побегут.

Там, как и в доме Морриса, все детали спроектированы одним архитектором — вплоть до дверной ручки. Все подчинено теме живой природы и моря. Даже звук паркета создает эффект шума надвигающейся волны. В маленьком особняке можно провести два часа и не заметить, как они пролетели.

В Париже входы в метро на многих станциях спроектированы архитектором Гимаром. Благодаря ему модерн иногда даже называют стилем метро. У нас, между прочим, тоже есть «оплот Гимара»: создатели проекта станции «Славянский бульвар» черпали вдохновение в павильонах работы Гимара конца XIX века. Есть подобные и в Чикаго.

Но один архитектор эпохи модерна не просто переосмысливал природу, но творил невероятные преображения любых природных форм. Речь об Антонио Гауди. Его искусство — вишенка на торте модерна.

Вспомним его «Дом Батльо», или «Дом костей» (иногда название транслитерируется как «Батло» или «Бальо»). Это жилой дом, построенный в Барселоне в 1877 году по заказу текстильного магната. Строение напоминает дракона. В Барселоне такой же культ Георгия Победоносца, как и у нас в Москве. Согласно легенде, когда-то на нынешней территории города жил змей и пожирал молодых прекрасных женщин. Когда пришла очередь дочери короля, явился смелый Георгий и проткнул чудовище копьем. «Дом костей» — это легенда, пересказанная в архитектуре. Башня является символом копья. Изгиб крыши — это изгиб спины раненого чудища. Дом полностью является стилизацией этого зверя, даже фактура его поверхности из переливающейся керамики напоминает чешуйки ящура. Она особенно хороша, когда вечером работает подсветка. Балконы — это будто черепа людей, которыми дракон уже пообедал. Центральное большое окно (помните, что модерн славится большими окнами?) олицетворяет пещеру зверя. Изгиб карниза похож на летучую мышь, которая на наших глазах вылетает из пещеры.

Внутри здание еще более невероятное! Входной билет очень дорогой, но, если будете в Барселоне, не поскупитесь и походите по этому удивительному дому с аудиогидом. Там прямо на глазах все словно оживает, как будто вокруг плавают рыбы, а стены двигаются. Там нет ни одного прямого угла!

Еще одно известное строение Гауди — Каса-Мила, жилой дом, построенный в 1906–1910 годах. В то время уже изобрели микроскоп и для людей открылся совершенно новый мир. Мысль о нем свела с ума архитекторов и живописцев! В этом проекте Гауди вдохновлялся уже не только природой, что вокруг, но и скрытой ее стороной. Сверху Каса-Мила напоминает какие-то клетки, которые на наших глазах делятся.

Создается впечатление, что Каса-Мила — это огромная волна, ожившая в камне. Она постоянно движется, не останавливаясь на протяжении столетия. Даже балконы похожи на водоросли, которые остаются на дне, когда волна отходит. Этот дом — произведение искусства. Но при этом он заполнен новаторскими (на то время) изобретениями: лифтами, функциональными кухнями, электричеством… Жить в нем — сплошное удовольствие. Удивительно, как Гауди удалось все это создать. С одной стороны, это абсолютная эстетика, с другой — абсолютный функционализм. Это является важной особенностью модерна: фасад сказочный и мистический, а внутри — что-то современное и полезное. Все функциональные детали всегда обернуты в красивую оболочку.

Отдельное удовольствие — путешествовать по крыше Каса-Мила. С нее видно одно из величайших архитектурных произведений в истории человека — Саграда Фамилия (Храм Святого семейства). Это самое важное произведение в жизни Гауди. На момент, когда его пригласили к работе, за плечами архитектора был всего один реализованный проект. Но и этого хватило, чтобы люди понимали: это либо сумасшедший, либо гений! К тому же Гауди был голубоглазым каталонцем, а человек, который заказывал храм, имел виде?ние, будто строить его будет голубоглазый мужчина. Для Испании такие глаза — редкость.

В начале строительства храм стоял на окраине Барселоны. Это сейчас город окружил его, а на старте всюду виднелись поля. Храм Святого семейства принадлежал ордену Святого Иосифа и возводился без финансирования со стороны города, только на пожертвования. Он является символом жертвы Иисуса Христа, и каждый, кто видит его, должен вспоминать про тот невероятный подарок, который Иисус сделал нам, страдая за наши грехи на кресте.

Гауди никогда не имел предварительного плана. Представьте себе архитектора, который даже линейкой не пользовался! Порой кажется, что моделью для его храма выступили замки на песке. Изначально он задумывал возвести двенадцать башен в честь двенадцати апостолов, еще четыре, поменьше — в честь евангелистов, и одну огромную башню создать в честь Иисуса Христа. Но при его жизни был закончен только один фасад. Гауди многое переделывал: мог построить часть здания, а ночью ему являлось виде?ние, что все неправильно, и наутро все сносилось и строилось заново. Вот почему он успел построить только фасад Рождества.

Как читать символику этого фасада? Здесь три входа, три портала, которые архитектор назвал Вера, Надежда и Любовь, по цитате из Библии: «А теперь пребывают сии три: вера, надежда, любовь, но больше всего любовь». Центральный, самый большой вход — это любовь. Фасад Рождества весь украшен натуралистичными скульптурами. Иногда, чтобы изобразить животных, Гауди усыплял их хлороформом и делал с них модели.

Для сцены избиения младенцев он брал мертворожденных детей и делал с них слепки. Он не хотел ничего придумывать от себя, а старался полностью подражать природе, смотреть на Божьи творения и повторять их. О том, как должен выглядеть храм, он говорил: «Это будет подобно лесу. Мягкий свет будет литься через оконные проемы, находящиеся на различной высоте, и вам покажется, что это светят звезды». Действительно, когда находишься внутри, создается ощущение, что вокруг шумят дубы, и солнечный свет проникает сквозь витражи как сквозь густую листву.

Свой храм Гауди так и не достроил. По пути с работы его сбил трамвай, и кумир горожан оказался в больнице для бедных. Только на второй день в неизвестном старике узнали великого архитектора. Но пациент сказал, что не хочет в больницу для богатых, а желает умереть среди народа.

Фигура Гауди необычайно интересна. Он был невероятно близок к Богу, а еще буквально жил на строительной площадке и близко общался с работниками. Он жестко наказывал за пьянство, но в то же время всячески заботился о тех, кого нанимал. Храм строили много десятилетий, и когда кто-то становился слишком стар для тяжелого труда, его не выгоняли, а поручали что-то попроще. За это люди отвечали Гауди любовью.

Другой фасад был построен уже позже, но по эмоциональности он соответствует фасаду Рождества. Еще Гауди планировал центральную, самую высокую башню в честь Христа, которую так и не возвели. Он хотел сделать ее высотой в 170 метров — на один метр ниже, чем самая высокая гора в Барселоне, чтобы показать: нет ни одного творения на земле, которое будет выше творения Бога.

Модерн не заканчивается на Гауди, он славен еще многими интересными явлениями — например, орнаментом, без которого новый стиль невозможен. Чаще всего он был цветочный. Художники модерна предпочитали все необычное: лилии, кувшинки, маки, орхидеи, гортензии, хризантемы, водоросли цветки цикламена — что-то такое, на что раньше живописцы и архитекторы не обращали особого внимания. Но только не розы! Они ассоциируются с классическим искусством, а модерн — это искусство новое.

Достаточно просто посмотреть на орнамент классицизма и орнамент модерна, чтобы почувствовать разницу. Классический орнамент продуманный, орнамент модерна — живой, подвижный, не скованный рамками, он живет по принципу «Куда хочу, туда и развиваюсь». Кажется, еще чуть-чуть — и цветы начнут ползти.

Хрестоматийный образец модерна — орнаменты чешского художника Альфонса Мухи. Особое внимание стоит обратить на волосы, которые переплетаются и являются частью узора, словно живут своей жизнью.

Альфонс Муха получил признание после знакомства с Сарой Бернар — величайшей актрисой, иконой стиля того времени. Он, чешский паренек, только объявился в Париже и был никому не известен. Саре Бернар требовалось срочно получить афишу, но дело было под Рождество и никто не хотел работать. Муха взял заказ и в результате прославился на весь мир. Его плакат спектакля с Бернар произвел эффект разорвавшейся бомбы и фурор. По ночам за афишами велась охота: каждый хотел сорвать кусочек легенды себе в коллекцию.

Сара Бернар оставалась музой Альфонса долгие годы. В день их знакомства ей было пятьдесят, ему — тридцать четыре, но все были в восторге от этой прекрасной женщины и культовой фигуры своего времени. «Госпожа Сара Бернар как бы создана для изображения удрученного скорбью величия. Все ее движения исполнены благородства и гармонии», — говорили о ней. Она была иконой стиля конца XIX века. Но Муха однажды сказал, что она прекрасна только при искусственном освещении и самом тщательном макияже. Вот так бывает: она сделала художнику имя, а он наградил ее такими «комплиментами».

Альфонс Муха создал еще несколько работ с Бернар, и самой популярной стала афиша трагедии «Медея». Согласно древнегреческому мифу, Ясон, который ходил на корабле «Арго» за золотым руном, был мужем Медеи, у них было двое детей. Когда Ясон полюбил другую женщину, Медея из ревности убила собственноручно и новую избранницу супруга, и общих с ним сыновей.

На руке Медеи Альфонса Мухи мы видим змейку. Посмотрев на афишу, ювелир Жорж Фуке решил в реальности воссоздать такое украшение для Сары Бернар. Она с радостью носила его на спектакли и светские приемы. Благодаря сложной конструкции, змейки двигались, и казалось, будто они живые.

Подражание природе проявлялось не только в архитектуре и орнаменте, но и в ювелирном искусстве. Фуке создал немало украшений невероятной красоты, о которых мечтает любая женщина. В его работах самое важное — не ценность материалов, а образ.

Делала Сара Бернар заказ и у другого великого ювелира эпохи ар-нуво — Рене Лалика. Вместо драгоценных камней он вставлял в украшения простое стекло, полудрагоценные камни и тем самым доказал, что в ювелирном деле не столь важна стоимость материала, сколь сюжет и мастерство автора. Кстати, часто героем ювелирных сюжетов был павлин: переливы хвоста этой птицы вдохновляли мастеров.

Павлиньи переливы перешли с украшений на одежду и появились потрясающие наряды, расшитые золотом и мелким бисером. Чтобы увидеть эти платья в движении, можно пересмотреть фильм «Титаник». Там вообще все интерьеры и наряды сделаны в духе ар-нуво. Платья S-образной формы стали еще одним «трендом» того времени, ведь S больше других букв алфавита напоминает природу. В ней видно плавное движение. Поэтому художники модерна очень любили ее, часто использовали в шрифтах, а в итоге буква перешла даже в форму костюма.

Для создания такой формы требовался корсет. Бедные женщины! Этот предмет гардероба сильно деформировал фигуру и внутренние органы, но все равно на протяжении многих столетий барышни носили его, чтобы утянуть талию, поднять или, наоборот, ужать грудь. Но вскоре модерн поставил в этом точку. Парижский модельер Поль Пуаре изобрел платье, для которого корсет не требовался. Сначала это было чем-то вроде эпатажа: без привычной утяжки некоторые девушки чувствовали себя голыми. Но вскоре мода закрепилась, и дамы наконец-то освободились от дьявольского изобретения.

Каким был эталон женской красоты того времени? Как правило, это барышня с маленькими губками, так называемым римским носом, бледная… В общем, как Сара Бернар. Кстати, если посмотреть на ее фотографии, видно, как хорошо она сохранилась и в 50–60 лет.

Женщины в то время хотели выглядеть, как героини мистических пьес, как Медея. Они активно использовали белую пудру и рисовали темные круги под глазами. Если у тебя, упаси Бог, есть румянец на щеках, значит, ты крестьянка и работаешь в полях. У настоящей светской женщины его быть не может! Ее «выдают» темные круги, бледное лицо и постоянная головная боль. Женщины пили уксус и специально не высыпались, чтобы выглядеть нездоровыми.

Пример видной красавицы того времени — Адель Блох-Бауэр. Это дочь генерального директора Венского банковского союза Морица Бауэра, известная по портрету «Золотая Адель» (1907) кисти Густава Климта. Он считается одним из самых значительных произведений венского югендстиля.

Работа Климта «Юдифь» тоже наглядно показывает, какой женский образ был в моде в эпоху модерна. Она — библейская героиня, еврейская добропорядочная вдова, чей город осадили ассирийцы. Юдифь была невероятной красавицей и решила воспользоваться этим во благо близких. Она пошла во вражеский лагерь, проникла в шатер к военачальнику, который был сражен ею наповал. Когда враг заснул, она отрубила ему голову.

На картине изображена Юдифь, выходящая из шатра. Секунду назад она сделала свое героическое дело и даже не прикрыла наготу. В руках она держит голову военачальника. Художник стремился показать образ роковой красотки, которая может обаять и погубить мужчину. Но не забывайте, что Юдифь — героиня из Библии! Климт подчинил библейскую историю моде того времени. Еврейские общины пришли в негодование, когда увидели благочестивую женщину-спасительницу в таком виде.

Во время его путешествия в итальянский город Равенну, художник увидел византийские мозаики и так впечатлился этими золотистыми кусочками смальты, что решил привнести элемент в свое искусство. Много золота в самом известном произведении Климта «Поцелуй». Еще в нем заметна очень характерная черта модерна: один элемент написан реалистично (здесь это лицо девушки и фигура мужчины), а все остальное — буйство орнамента.

Мужская фигура оформлена деталями орнамента с прямоугольниками, а женская — с овалами. Это четкая параллель с половыми органами. Символизм на эту тему тоже весьма характерен для той эпохи, потому что именно тогда Зигмунд Фрейд поразил всех своими теориями.

Откуда еще художники модерна черпали вдохновение? Мастера, работавшие со стеклом, вдохновлялись японским искусством и перекладывали его на современный лад. Француз Эмиль Галле изобрел технику, которая стала визитной карточкой всего декоративно-прикладного искусства. На его вазах цветут цветы, живут разнообразные животные, насекомые, — и все это создано из стекла! Он был увлеченным ботаником, занимался минералогией и философией в училищах Веймара, работал на стекольной фабрике и позже сплел все эти знания и опыт воедино, чтобы получить потрясающий результат.

Галле жил в Лотарингии. Эта территория периодически отходила то к Франции, то к Германии. Наверное, это самое красивое место на земле с невероятными лесами. Художник бродил по ним и все увиденное воспроизводил в стекле. Он часто делал ножки фужеров, ламп или ваз в виде живых существ или растительных мотивов.

Его, как и всех художников модерна, не интересовали букеты. Раньше в искусстве в почете были натюрморты с цветами — это была охапка в вазе. Мастера эпохи модерна брали один бутон и оформляли его как отдельное произведение искусства. Их интересовало не количество, а уникальность единицы.

У него было две основные техники. По первой он мог наслаивать несколько оттенков цветного стекла, а потом вручную вырезал рыбок, цветы и другие природные элементы.

Когда ему захотелось поставить свое искусство на поток, чтобы работы стали доступными не только избранным, Галле изобрел технику травления, которая легче в исполнении. В ней опять же наслаивается стекло разных цветов, а потом поверхность обрабатывается кислотой, в результате чего получаются необычные узоры и великолепная игра света.

В Нанси, в Лотарингии, где жил Эмиль Галле, есть музей, по которому можно бродить часами. Галле работал не только со стеклом. Как-то раз ему потребовалась подставка под вазу, но ничего красивого найти не удалось. И тогда мастер все сделал сам! Так он начал работать с деревом. В музее Нанси можно увидеть совершенно потрясающую кровать с летучей мышью.

Заканчивая разговор о мебели и модерне в целом, нельзя не упомянуть мебельного декоратора и дизайнера Луи Мажореля. Глядя на его мебель в стиле ар-нуво можно понять, что и стол может быть произведением искусства. В этом и была изюминка модерна: он нес красоту во все сферы жизни.

Поэтому, если вам кажется, что искусство и быт несовместимы, вспоминайте прекрасную эпоху ар-нуво, когда художники проявляли себя всюду — даже в создании дверной ручки.