Глава 3

Сентябрь 2016 года

Он вернулся в Лондон и готов к очередной круговерти. Газета The Sun возьмет у него интервью, публикация которого откроет и его новую кампанию по продвижению, и его новую стадию публичной жизни. Вчера он, лежа на кровати в сьюте отеля, то ли случайно, то ли чтоб подбодрить себя, пересмотрел показания Хью Гранта и Стива Кугана по запросу Левсона.

В ожидании журналиста Роб вспоминает свое самое первое интервью «Сану» — он еще тогда был членом группы Take That. Им всем посоветовали в ответах «быть уклончивыми». «Мы шли на это интервью чуть ли не в штаны наложив. Сейчас мне 42 года, и я уже в штаны наложил — вдруг скажу что-то не так, как надо? Хотя как надо там сделать, в любом случае не получится».

От The Sun пришла Джеки Свифт. Она — личность энергичная, взволнованная, дружелюбная. Они начинают беседовать, и более всего ей, по-видимому, комфортно, когда они делятся историями о тревогах. Не очень понятно — это у нее такая тактика, желание отличиться или просто она сама такая. Роб вежливо перечисляет весь свой широкий спектр тревог и страхов, и говорит: «А вот сейчас я нервничаю? Не в этот конкретный момент. Но сейчас без четверти час только. Еще не вечер».

И затем в первый раз — их будет много в следующие месяцы — он произносит строчку, которую придумал с Дэвидом Хокни: «Мой уровень самооценки или мой уровень реальной уверенности всегда был хронически низок, но в карьере мне все же удавалось продвигаться далеко. Я вот сейчас оглядываюсь и думаю: нет, не был я уверенным, но был я, сука, чертовски отважным! За это я себя могу по спинке похлопать».

Свифт спрашивает его, можно ли Айду назвать такой же сильной женщиной, как и те, которые его вырастили, и Роб разражается хохотом. «Да она не сильная женщина, — объясняет он. — Наверное, поэтому она меня так привлекает. Она неуверенная, невротичная, и ее невроз моему очень соответствует. То есть она невероятно сильна, она сама не подозревает, насколько. Она суперсильная, суперумная и супервеселая. На самом деле меня привлекает не только ее удивительная личность, но и ее неврозы, ее личные проблемы и слабости. И вот наши слабости соединяются и становятся силой. В мои моменты слабости она всегда поддерживает меня, а я — ее, соответственно. И я очень рад, что могу такое для нее делать. Но чаще она для меня».

Затем Свифт спрашивает, дружит ли Роб с Take That, а это явно способ выйти на вопрос о Take That вообще, но ответ гораздо интереснее — он вообще о Робе и дружбе. «Я вроде одинокого волка, — сообщает он. — Это вроде как звучит привлекательно, но на самом деле нет: я — волк-агорафоб. Да и это не правильно — я кролик-агорафоб. Так есть у меня друзья настоящие? Да в общем нет. Я сам по себе, никому не друг, жене только».

Журналистка настолько дружелюбна и не имеет никаких скандальных вопросов и повестки дня, что, когда она уходит, Роб начинает размышлять, на чем она сфокусирует свою статью. Он подозревает, что вытащит что-то из его слов о Лиаме Галлахере.

В результате в газете выходит вот что:

«Я не принимаю кокс, но думаю об экстази».

В преддверии выхода нового альбома Робби Уильямс рассказывает о том, как боролся с депрессией и наркозависимостью.

Это взялось из ответа Роба на вопрос, нужно ли ему думать о том, чтобы оставаться трезвым каждый божий день. Он объяснил, что на самом деле нет, не приходится, а потом перечислил, возможно, напрасно, те соблазны, с которыми может теоретически встретиться. Спрессованная в заголовке, цитата Роба в статье выглядит так: «Выпить мне не хочется, кокс нюхать мне не хочется, я очень рад, что не нюхаю кокс, но я-таки думаю об экстази», — признает он.

Как и вся остальная статья, по стандартам и ценностям издания, в котором она опубликована, здесь есть попытка по-честному рассказать о мире Роба, передать его мнение. Но часто определенный язык и нюансы, и даже прямые высказывания, в процессе теряются, и здесь именно это и произошло. Есть определенные ожидания: как и что должны говорить люди в популярной прессе — с мелодраматичной прямотой, без сложностей, а их слова чтоб согласовывались с теми речами и архетипами, которые установились задолго до того, как интервьюируемый рот откроет, а его мысли перекраиваются под формат броского заголовка. Этот метод настолько обыден и стар, что мне вот самому интересно: те, кто «пасут» эти истории, сами-то видят, какие изменения и искажения, пусть мелкие и незначительные, им приходится делать ради формата? Но вот, просто чтоб сравнить, вернемся в реальный мир, где сидящий на софе в отеле Soho Роб старается, чтоб его интервью прошло хорошо, поэтому он, наверное, слишком откровенен, говорит дословно вот что: «Я не хочу выпивать, потому что мне не хочется пить совсем. Я не хочу употреблять кокаин, потому что очень рад тому, что не употребляю его. Я думаю об экстази, но думаю тут же и о том, что потом два дня ты хочешь себя убить. На самом деле нет ничего такого, что мне хотелось бы употребить или сделать. Это сегодня, когда я с вами разговариваю. И так же было вчера. Что произойдет в будущем — я не знаю. Я не знаю, есть ли место, где… вот помните, вы в детстве встаете на банку кока-колы и она вдруг мнется? Вот кто знает, когда я сомнусь? Сегодня, в четверть второго или который там час, мне хватает простой воды».

* * *

Скандал с прослушкой телефонов, который и вызвал расследование Левесона, проник уже очень далеко. Учитывая, что в те годы, когда эта история бурно развивалась, Роб был самой главной британской знаменитостью, странно было бы, если б его никак это не задело. Но, похоже, действительно задело. Полиция сообщила ему, что нашла связанные с ним номера. Полицейские пришли к нему в тогдашнюю квартиру в Бухте Челси. (По иронии судьбы, в том же жилом комплексе проживала Ребекка Брукс, и именно в мусорку подземного гаража ее муж выбросил свой компьютер.) Полицейские вместе с Робом ознакомились с распечатками телефонных разговоров, но по тому тону, каким они общались с ним, он не понял, в чем именно смысл их деятельности и что они ищут. Он также совершенно уверился в том, что прослушка подобралась к нему гораздо ближе, чем полиция ему доказала. Одно слава богу в этой ситуации — все эти годы Роб не имел личного мобильного телефона. Знакомые советовали ему тоже подать в суд, принять участие в процессе, но он не очень верил в то, что это все даст какой-нибудь хороший результат.

Тем не менее, сегодня он видит, как изменились таблоиды: «У них уже нет этого их подлого инструмента. И не очень-то много статей на тему — кто с кем спит. Далеко не каждый день теперь человеку портят жизнь из-за того, что он что-то сказал другу по личному телефону. Пейзаж таблоидный теперь совсем не тот».

Для него уж точно не тот, хотя он понимает, что время прошло, а караван идет дальше.

«Их энергия уже не так сильно на меня направлена, как раньше», — считает он.

* * *

Через два дня Робу с его музыкантами играть большой сольный концерт в кемденском Roadhouse — это выступление на фестивале iTunes. Хотя он давно уже не давал таких концертов, но он не из тех, кто будет репетировать, когда в репетициях нет острой необходимости. На концерте не будет сложной техники и шоу-балета, а песни все эти он и так уже пел тысячи раз. (По договоренностям об эксклюзиве разрешено спеть только две новые песни с грядущего альбома, те, которые исполнялись в последних турах: Motherfucker и Sensational.) К тому же ему телесуфлер поставят. Так что чего репетировать-то? Но при этом, больше, мне кажется, чтоб выразить солидарность в самом начале новой кампании, а не потому, что нужда его заставляет, но днем едет в студию в Уимблдоне, где репетирует его группа. Но там он дольше часа не задерживается — на машине туда и обратно он дольше ехал, чем там пел.

На пути обратно в центр города он вдруг заговаривает о том, что уже сильно соскучился по детям. Дело в том, что Тедди, Чарли и Айда поживут без него до следующего месяца, когда их лондонское жилье доремонтируется. Он рассказывает про то, как они дома в Лос-Анджелесе отметили четвертый день рождения Тедди. Наняли актрису для роли Ариэль из диснеевской «Русалочки». «Тедди в нее прям влюбилась сразу, схватила ее за руку и везде с ней ходила. Это было очень здорово! — вспоминает он. — Ну вот буквально как если б мне в четыре года на день рождения явился Фонз — ну чудо просто».

Просто подумай, говорит он, что все-таки было что-то подобное и в моем детстве. Когда он был совсем маленьким и они жили у паба, его сестра позвонила снизу в комнаты наверху и сделала вид, что она — Дейзи из сериала «Придурки из Хаззарда». А затем — что это звонит Сэнди из мюзикла «Бриолин». «Я прям задрожал весь: ох, я ж разговариваю с самой Сэнди из „Бриолина“!»

Сейчас в Калифорнии уже утро, и по FaceTime он связывается со своим лос-анджелесским домом и разговаривает с Тедди, которая завтракает. «Ты чего кушала, всякую фигню, не кашку для принцессы?» Попрощавшись, он включает мне на ютьюбе речь Эйзенхауэра, где тот предупреждает об угрозах военно-промышленного комплекса. Потом он сообщает мне, что сейчас его любимая передача по телевидению — это «Нарко», сериал, хотя он редко их смотрит. «Айда меня теперь называет Пабло, я ее — Тата». Затем он пытается вспомнить забавную американскую рок-звезду, но — тщетно.

* * *

Похоже, что даже ради единственного концерта биологические часы Роба перестраиваются — чтоб вечером на сцене он был как огурчик. Из-за этого сегодня он проспал обеденное время. В половину третьего начальник его охраны Гери Маршалл заходит в спальню, чтобы его разбудить. Гери предлагает Робу два варианта: выехать из отеля в четыре часа, чтобы успеть провести получасовую репетицию, или же уехать в половину пятого, но по прибытии сразу заняться гримом и укладкой, то есть без репетиции.

Вернувшись, Гери докладывает: Роб и маску для сна с глаз не снял, и ничего не ответил. Это по идее означает, что им выбран вариант номер два.

Из спальни Роб выходит в 4.15, с туманным взором: «Да-а-а-а… ну и соня я…» Оказывается, он так разоспался потому, что с пяти утра до десяти утра он смотрел выпуски шоу «Политически некорректно» и Говарда Стерна, а также старые интервью Мэрилина Мэнсона. Сегодня утром на поезде из Стока приехал его отец Пит — всего три дня назад его попросили спеть в концерте, и теперь он уже несколько часов ожидает в номере охраны, сообщающемся с сьютом Роба. Когда сын наконец-то появляется, Пит спрашивает, как тот себя чувствует.

«Хм… — размышляет Роб. — Пытаюсь быть уверенным». Подумав, добавляет: «Пытаюсь убедить себя в том, что я — личность уверенная, которая прекрасно делает свою работу».

В последние годы ему выступать живьем на сцене стало легче — по сравнению с упадком 2006 года. Но это не значит, что мучившие его сомнения полностью исчезли. Он, скорее, изобрел особую стратегию, чтоб с ними справляться. И процесс идет. В машине Роб говорит о том, что беспокоило его днем.

«Я проснулся, — рассказывает он, — и просто обделался. Пришлось поговорить с самим собою и вообще вести себя как крутой. А потом и мозги подстроятся под это состояние крутого. Потом спускаешься по лестнице, заходишь в лифт, зная, что надо ехать и делать первейшую вещь из самых первых, и она будет дико крута. А если не будет — то ты внутри разрушен».

Тут он смеется, понимая, насколько это и мелодраматично, и по сути верно.

* * *

Так он любит объяснять проблему — а в хороший вечер и решение — с тем, что может произойти, когда он выйдет на публику.

«Я просто надеюсь, что когда я заступаю на сцену, — объясняет он, — появляется Робби Уильямс. Потому что иногда я уже вышел — а его все нет, то есть мне одному надо отдуваться. Робби Уильямс — это вроде как доспехи, в которых я неуязвим. А когда он не появляется, я все делаю сам — и это жутковато».

На концерте в Швейцарии в прошлом году он все ждал Робби Уильямса, а тот все не являлся. Роб его нигде найти не мог. «Ну и я такой: ох, тут же так одиноко, как же Робби Уильямс-то это выносит?» Семь песен он старался изо всех сил, один, сам по себе, и тут наконец-то Робби Уильямс присоединился к нему. «И я подумал: слава тебе, господи, он здесь. Вам, может, покажется все это полной шизофренией, и, возможно, это она и есть, но вот так вот оно происходит». По его словам, такое было и на концерте в Небворте, который транслировали по телевидению. «По-моему, в видеозаписи концерта в Небворте есть момент — это где-то на шестой песне — где я прям говорю „Я вернулся!“ Бог его знает, что уж там люди подумали, о чем он, но смысл такой: „Вижу, что боги развлечений пришли“».

Это ему напоминает одну байку про Дина Мартина, которую рассказывал ему отец. Полная версия существует в пересказе Орсона Уэллса. Дело было в 1969 году, тогда Уэллс готовился появиться в «Шоу Дина Мартина». Перед тем как выйти на сцену, Дин Мартин предложил ему выпить чего-нибудь, вроде того, что Мартин уже держал в руке. Уэллс отказался, сказал, что ему и так нормально. Хозяин шоу удивленно воскликнул: «Ты что же, собираешься идти туда один?»

В этом есть логика, или недостаток логики, в чем тоже есть смысл, понятный Робу.

«Короче говоря, — заключает он, — мой виски — это Робби Уильямс».

* * *

Звонит из Лос-Анджелеса Айда.

«Слушай, — отвечает ей Роб, — давай перезвоню попозже, я сейчас за кулисами и занимаюсь волнением».

Но он успевает сказать пару слов Тедди и Чарли.

«Тед, я сегодня для много-много людей песни буду петь, чего ты хочешь, чтоб я спел?»

Она просит, разумеется, «Let It Go». И тут же дает один совет — толковый, между прочим: «Не пой с кашей во рту».

«Окей, постараюсь!»

* * *

Перед тем как Роб появится на сцене, в вечернем «X Factor» показывают рекламу его нового альбома. Роб получает от старого друга Дэвида Перри из Стока мейл: «Токо что видел твою рекламу на шоу, это про что вообще?»

«Это про сто пятьдесят тысяч долларов», — отвечает ему Роб.

Тема продолжается в гримерке. Отец его в связи с этим вспоминает байку — что ответил Дон Маклин, когда его спросили, в чем смысле его песни American Pie. «Смысл этой песни, — якобы ответил он. — Заключается в том, что я теперь до конца жизни могу работать когда хочу».

Роб хохочет: «Это надо запомнить!»

И запомнит.

* * *

Робу сообщили, что за кулисами в гостевой зоне находится Юрген Клопп, менеджер «Ливерпуля». Можно с уверенностью сказать, что если б речь шла про любого знаменитого музыканта или актера, Роб стал бы придумывать отговорки и причины, почему он сейчас, перед таким вот концертом, совсем не в состоянии ни с кем разговаривать. Но тут — футбольный кумир, а это совсем другое дело. Если в мире поп-музыки все — символ давления, то футбол — это умиротворение. Поэтому он выходит из гримерки поприветствовать Клоппа.

«Невероятно рад встретить вас здесь, хочу поздравить вас в связи с ливерпульскими событиями…» — обращается он к Клоппу. А вскоре уже рассказывает Клоппу, что Манэ и Коутинью в его команде мечты в онлайн-игре, в которую он бесконечно режется зимой.

Менеджер «Ливерпуля» горячо поддерживает беседу — как будто он и понимает ее важность, и хочет предложить нечто.

«А Лаллану не купил?» — скептически спрашивает Клопп.

На концерте Клопп сидит на балконе — напротив группы прям — а после концерта Роб скажет, что частенько замечал блестящие зубы Клоппа.

* * *

И еще некоторые мысли о выступлении: какие сложности и как он их преодолел или обошел.

«Меня всегда охватывает сценический страх, — говорит он. — Всегда есть уровень страха. И если я его сделал приемлемым, а не охватывающим меня целиком — я победил. Энергия, которую я использовал, чтобы быть шоуменом, вот: „Блин, это же крутейшее надувательство всех времен и народов, через пару секунд люди это поймут…“ Я все шоу проживаю с мыслями „сейчас поймут, сейчас они все поймут, давай, двигайся, делай что-нибудь!“ Я никогда не был особо уверен в своем певческом голосе, так что придумал такую персону, которая „смотрите, как я это делаю, не слушайте, что я пою! Не слушайте это, смотрите, как я делаю… это!“ И для меня это сработало. То есть от нужды я начал развлекать, пришлось, потому что не мое же пение люди пришли слушать. Ну, как мне казалось.

Мое выступление — это спектакль, блеф и персонаж. И все это работает только при участии публики. В начале концерта я выхожу на подмостки — являюсь как император и делаю вид, что народ счастлив меня видеть. И народ, то есть публика, они включаются в игру: да, да, мы так счастливы тебя видеть! А я: „спасибо большое, что играете вашу роль!“ А если аудитория отреагировала в стиле „чо за мудак“ — ну все, я в говне, шоу не получится. Так что в нашем вечернем развлечении участие публики — блистательно. Я вообще на самом деле не такой храбрый, не такой уверенный и не такой высокомерный. Я просто играю такого персонажа, а мне подыгрывают.

Комик Стивен Райт говорит: „Знакомо ли вам такое чувство: раскачиваешься на стуле туда-сюда, он вот-вот опрокинется, а вы с этим ничего поделать не можете? Вот именно так я себя все время чувствую“. Вот именно так я себя на сцене чувствую всегда. Но теперь я могу это канализировать куда-то. Раньше все не под контролем, страшно аж жуть — столько ж народу на меня смотрит. Теперь я это канализирую, и таким образом это работает на меня».

* * *

Несколько месяцев назад в форуме на сайте один из фанов Роба, Upfront, предложил ему снова носить тигровое нижнее белье из клипа «Rock DJ». Идея Робу понравилась. «Благодарю моих фэнов, — говорит он, — за то, что сказали, что мне стоило бы носить то знаменитое нижнее белье, чтоб я прям почувствовал себя иконой». Он заказал несколько пар таких трусов и начал надевать их на концерты. Поначалу для того, чтобы «перед работой отнестись к себе иронично и с юмором», и, я думаю, именно для такого настроя он и сегодня вечером их надел, хотя скоро начнет их надевать просто так, всегда, как обычные трусы. Что именно это говорит обо всем, включая зыбкие границы между Робби Уильямсом-поп-звездой и мужчиной по имени Роб, с которым он делит одно тело, сказать очень сложно.

Сегодня вечером, учитывая, что он не выступал на такой публике уже некоторое время, он в это тело входит не очень долго. Этот Робби Уильямс не только появился в самом начале концерта, но он еще выступает так, как будто старается наверстать упущенное время. «Rock DJ» сегодня исполняется вторым номером, и он решает поделиться новостью о том, что надел трусы из клипа — расстегивает брюки своего белого в бабочках костюма, дабы выпустить тигра. Завтра пресса только об этом и будет писать.

Кажется, никто особо не приметил — хотя, возможно, он сам это представил как изощренный артистизм — что молнию на ширинке заклинило и он никак не может натянуть штаны.

* * *

На следующее утро Роб, похоже, получил от реакции на все это заряд энергии. «Это на самом деле очень позитивно, — утверждает он. — Лучше и быть не могло. Концерт им всем понравился. Никто не заметил, что я в ботоксе с филлерами. The Guardian поставил четыре из пяти — это для меня как шесть из пяти…» Помолчав: «Я не прочитал статью, на самом деле». Он имеет в виду, что нашел публикацию в гугле, увидал заголовок и во сколько звездочек оценен концерт и сумел удержаться от того, чтобы прочитать весь текст.

«Думаю, ничего там особенного и не было», — уверяет его Майкл.

«Ну, ты ж не знаешь, из-за чего я могу расстроиться, — возражает Роб. — Я-то уж точно что-нибудь найду».

Вот парочка наиболее возможных поводов для расстройства из в общем положительной рецензии газеты The Guardian, озаглавленной «Идеальное сочетание эго, самоуничижения и хитов»: песню «Sensational» назвали удачной, при том что ее сильная сторона — или наоборот — «нормальный рок». А «Rock DJ» оценена как «его худшая песня», которая «все еще громкая и невнятная». А вот этот кусочек, думаю, ему бы понравился: «На самом деле больше нет никого, в поп-музыке во всяком случае точно, кто так удачно сочетает мощные понты с глубочайшей уязвимостью».

* * *

В марте 2008 года я по мейлу сообщаю Робу, что я в Лос-Анджелесе. Предлагаю встретиться в следующую пятницу днем.

Вот что он ответил, полный текст: «В любое время… Я свободен в следующую пятницу и последующие дни… недели… годы».

* * *

Вот как он предпочитает объяснять:

«В 2006 году я ушел на покой, не сказав никому об этом. Я не работал три года — сидел на диване, ел картофельные чипсы и шоколад, разжирел, отпустил бороду, стал похожим на серийного убийцу. Чипсы я ел Kettle — которые в огромных пакетах, по пятницам Krispy Kreme, и от этого всего жирел и жирел, а борода все росла и росла. Я видел, что Пол Маккартни, после того как ушел из The Beatles, отрастил бороду, и с ней выглядел круто, так что я тоже отрастил, но выглядеть стал как серийный убийца».

Когда он только начал набирать вес, он даже не обратил на это внимания. Однажды он надел штаны от спортивного костюма — они обычно болтались в талии, а теперь — нет. Ему не понравилось, что кто-то затянул у них завязки, и сразу понял, кто преступник. И он такой: «зая, в следующий раз, когда захочешь надеть мои штаны от спортивного костюма, пожалуйста, не затягивай завязки. И Айда такая: ага, не вопрос. И я только пару месяцев спустя понял, что она их вообще никогда не надевала…»

Он точно не знает, сколько весил максимально. «Два-тридцать, два-сорок фунтов, наверное, — предполагает он. — Но я же был как бы на пенсии, и такая у меня была вечеринка по случаю ухода. А на вечеринке очень много тортов». Наконец он нашел способ не раздражаться по поводу слишком тесной одежды. На отдыхе в Марокко он накупил кашемировых кафтанов: «Я подумал: это ж как Злая Ведьма из мюзикла и Оби-Ван Кеноби, здорово, куплю побольше».

Ну и потом каждый день их носил.

* * *

Насколько набирать вес и отращивать бороду было способом «распопсовить» себя, перестать быть звездой? И сделать себя непригодным для исполнения этих обязанностей?

«Ну, мы-то с Айдой питались совершенно одинаково, но у нее просто метаболизм гораздо быстрее. Так что ей ничего, а я разжирел. В отношениях такое часто бывает — когда не надо заниматься охотой и собирательством — тормоза отказывают. Я помню, тогда как-то смотрел телепередачу про самого толстого мужчину в мире, в Южной Америке, и там приводились графики и картинки — сколько шоколада он съедает, и у меня мысль: так, ну у меня-то все не настолько запущено, так что у меня все нормально. Но мы, конечно, налегали на еду».

Я помню, что видел тебя тогда — ты казался довольно расслабленным и, так сказать, в себе. Ты сам себе вроде очень нравился.

«Возможно, потому что работа на горизонте не маячила. Я не обязан был идти куда-то и делать что-то, от чего мне физически плохо. И я нашел реально отличного друга».

И кемпинг в саду?

«Да, это было лето кемпинга в саду».

А зачем такое?

«Ну началось все с того, что мы отказались от всякого гламура и отправились в пустыню поглядеть на Joshua Tree, юкку древовидную. Поехали в кемпере — фургончике с койками и кухней, а я еще шефа захватил. И вот там под звездами — как на другой планете. Потом мы в другое место поехали, поблизости. Там обнаружился кемпинг, но его владельцы какие-то не очень приятные. Какие-то прям властные чересчур. А мы просто хотели тихо отдохнуть и расслабиться. После этого мы поехали в парк для кемперов в Малибу, но там оказалось грязно и сервис ужасный. А мне очень хотелось и дальше жить в кемпинге, но не в таких. Так что мы просто взяли да поставили палатку на задах сада».

И заходил в дом целый день?

«Заходили попить и попи?сать только. Вокруг моей палатки поставил заборчик, а в ней — генератор тока и нормальную кровать. Ну то есть мы реально жили на улице. Ночи напролет сидели в креслах и смотрели на звезды. К одной палатке прибавилась потом вторая, а там и пять их стало. В палатках друзья жили, а одна — для охраны».

А охрана почему не в доме?

«Потому что мы-то на улице. И мы боялись!»

* * *

В те месяцы, которые стали годами, он редко покидал свое имение, но однажды поехал на машине с другом, который навестил его в обед, в его отель в Голливуде. Именно тогда, когда Роб выглядел настолько не похоже на того всем известного Робби Уильямса, он столкнулся со старыми друзьями. И хотя он был очень рад увидеть их, но трудно представить себе более контрастных личностей по отношению к нему тогдашнему. Это были Ант и Дек.

«Они шли к себе в отель, так что я к ним присоединился, — вспоминает он. — На мне был надет мой оби-ван-кеноби. Они подумали, что я рехнулся нафиг. Парни они блистательные совершенно, но это самые нормальнейшие люди на свете. А тут вдруг появляется их приятель-поп-звезда, разжиревший на 45 фунтов, с бородищей, в кафтане — никто из Ньюкасла не поймет такое, верно ж? Уверен, они решили, что я болен психически. Таким я, может, и был в то время».

* * *

В годы его отсутствия на сцене как-то пошел даже слух, что он умер.

«Да, я сам такое слышал, действительно, — подтверждает он. — Я просто не выходил никуда три недели. Люди подумали, что я помер. А я просто пончики ел».

* * *

Сентябрь 2016 года

Он летит на частном реактивном самолете в Германию, чтоб поговорить о себе. В следующие несколько недель произойдет еще несколько подобных поездок. Иногда он только в самолете интересуется: куда летим?

Интервью эти в основном идут проторенной дорожкой. Обычно первым или вторым вопросом — в чем смысл названия альбома The Heavy Entertainment Show. Обычно в ответе он упоминает бабушкин дом:

«Софа у моей бабушки на улице Ньюфилд, город Сток-он-Трент, в доме с террасой, удобства на улице. Бабушка обо мне очень заботилась и сильно любила, без, знаете, тыканья пальцем. Просто — любила. Кормила меня углеводами сплошными: хрустящая картошка на хлебе с маслом, чай с кучей ложек сахара, а еще — шоколадки, любовь, телевидение, на котором боги. Когда я был маленьким, в Британии вещало всего три телеканала, то есть вся страна смотрела одно и то же. А в углу телевизор, и те, кого он показывал, были богами, и я был счастлив их видеть. Очень вдохновляли. Я хотел быть на них похожим. Хотел тоже появляться на телеэкране и вращаться в среде богов. Но не знал, как мне этого добиться. Мне это представлялось таким же невероятным, как растянуть резиновую ленту от Сток-он-Трента до Венеры. Я не знал, как туда добраться, просто мне туда хотелось — и все. Я ностальгирую по тому времени, из-за наивности. Шоу-бизнес — это как в „Волшебнике страны Оз“: приоткрываешь занавес, и там такой человечек с громкоговорителем. Но до того действительно ж был волшебник, и он реально был богом, и я по тому времени ностальгирую. И вот всех тех людей, которые в то время в Англии выступали в пятницу и субботу вечером, называли light entertainment — легкое развлечение. Но сила этого легкого развлечения для меня оказалась столь огромной, что я бы не сказал „легкое“, я бы сказал „тяжелое“, и из-за этого-то я и стал артистом — просто пытался стать таким, как они. Вот отсюда „Шоу тяжелого развлечения“».

Это стандартное объяснение, но иногда он отклоняется и говорит что-то вроде такого: «„Шоу тяжелого развлечения“ — это мир, в котором мы живем, от мирового кризиса до кофейни, где сидишь и смотришь на прохожих. Смотреть на людей — тяжелое развлечение. Вставать и менять подгузник Чарли — тяжелое развлечение. Выходить на сцену и быть каналом для десятков тысяч отдыхающих — тяжелое развлечение. Ты развлекаешь людей вне зависимости от того, любят они тебя или ненавидят. Развлекаешь их ненависть, а если любят — то их любовь».

А иногда получаешь и такое:

«Я выдумал историю про заглавие альбома потому, что интервьюеры об этом спрашивают. Тебе врать не буду. Я чувствую, что был честен и откровенен. Ну просто я подумал: о, какой интересный, броский заголовок!»

Все эти ответы по-своему правдивы. (Воспоминания о детстве в бабушкином доме — это от сердца, это для него очень важно.) Каждый из них — причем третий ответ ничуть не более, чем первые два — честная попытка и развлечь, и удовлетворить сидящего напротив собеседника, кем бы он ни был. Единственная фантазия, которая проходит через весь процесс интервью, заключается в том, что люди находят довод сделать что-то и делают это. В жизни очень редко так бывает, причем и у Роба тоже. Мы обычно что-то делаем и только позже, если времени хватает и резонов, пытаемся понять, почему мы так поступили.

* * *

В автомобиле Роб и его свита молчат. Возможно, его мозг после разговоров о себе длинною в день разматывает и обрабатывает, что он сказал и что не сказал, что ему следовало сказать, а чего говорить не следовало. И все-таки мне интересно, какие завихрения мысли заставили Роба в конце концов сказать такое:

«Вы знаете, что королева не комментирует ничего? Вот мне интересно, сколько раз в жизни ей хотелось, блин, прокомментировать».

* * *

Они все приходят, а он все говорит. Вот некоторые сегодняшние вопросы и ответы, который он предлагает.

Являются ли деньги мотивацией?

«Никогда они мотивацией не являлись. Это нечто, что приходит попутно. Я просто более всего остального хотел всем нравиться. Хотел, чтоб народ меня любил. Но хотел, чтоб миллионы народу меня любили».

Использовали ли вы свой артистический талант в юности?

«Я играл в местных театральных постановках и всяких таких проектах, но вообще там, откуда я родом, за этот самый артистический талант и побить могут. Если ты делал нечто, что могли счесть хвастовством, то точно били. Так что я пытался вписаться в среду как можно лучше. Но я, правда, немного эксцентричен, чтоб прям полностью вписаться. Но я отлично постарался — по башке мне нечасто били. Но использовал ли я свои умения массовика-затейника в детстве? Да почти нет, я старался ни с кем и ни с чем не связываться. Я хотел быть артистом, а для моих земляков это нечто непонятное. Там надо научиться что-то руками делать и работать всю жизнь. Так что я об этом помалкивал, но сам думал, как мне этого добиться и кем я стану».

Сейчас вы счастливее, чем когда-либо?

«Определенно да, определенно, что не самый жалкий, чем когда-либо».

В чем секрет ваших с Айдой отношений?

«Химия, личность, доверие и смех. У нас все это есть, и это просто чудо, потому что я не думал, что такое может произойти со мной, для меня, что я буду достаточно ответственным или способным на любого рода отношения. Потому что я был уверен, что просто все испорчу, как обычно, потому что у меня всегда так, к тому же у меня животные наклонности, которые я совсем не прячу. И я еще — я очень хотел сохранить эти отношения, так что тут парадокс: я хочу любить, отдавать всего себя этому человеку, но также я знаю, что я животное, которое хочет трахать все, что движется. Это разрывает сердце, знаете ли. Но вот он я и вот мы вместе десять лет спустя, и я люблю ее еще сильнее. Она мой лучший друг. Нам к тому же вместе очень весело. Да уж, дико весело».

Согласитесь ли вы с утверждением, что нет ничего лучше, чем ощущать свою худобу?

«Нет, нет. Это чувство на дня три-четыре. Был период, когда я терял вес очень быстро, и смог надеть вещи из шкафа, которые не носил давно. Ну вы понимаете, те шмотки. Однажды ночью, когда Айда уже лежала в постели, я все копался в гардеробе и переоделся раз пятьдесят, наверное, и все ей „посмотри, посмотри!“. А она говорила: „Ну да, котик, хорошо, рада за тебя“. Так что был момент. Но потом получается, что тебе из-за одной проблемы не надо волноваться, а она возвращается — и бац тебе по лбу, и все начинай сначала. И надо все время на велосипед садиться и тренироваться наилучшим образом. Потому что от моей работы, моих зависимостей и от моей натуры тонким не станешь. То есть я должен быть погружен в процесс. Так что работая против Толстого Робби, я работаю против моей натуры. И это жесть».

А траву куришь?

«Нет, не курю траву. Уже какое-то время. Бросил и не собираюсь начинать снова, что для меня интересно, поскольку какая-то перемена. А эта штука — она веселая, но мозги мне трахает конкретно. Мне моя жизнь представляется в виде бутылки с пятном на донышке. Вот вроде все нормально, все чисто в бутылке, но пятно это постоянное есть. И когда я принимаю что-нибудь, что изменяет или усиливает настроение, то бутылка эта… — он издает звук, как будто бутылку встряхнули, — и грязь поднимается со дна, и все сразу мутное».

* * *

На следующее утро у него интервью с немецкой медийной личностью по имени Барбара Шенебергер, у которой свой журнал — Barbara. И на следующей обложке — она же. Тут уже немного другая расстановка сил предполагается — Барбара заставляет Роба ждать полтора часа начала интервью.

Они знакомы, общались когда-то, и она сразу начинает как будто флиртовать. Но не в смысле «ты мне нравишься», а в стиле «я на работе, сейчас включаю флиртующую профессионалку».

Она кладет на кофейный столик записывающее устройство. «Маленькое, но работает, — говорит она и добавляет: — Слышал раньше это предложение?»

«Слушай, — говорит Роб, — это для тележки. Для двух тележек».

Она объясняет, что в следующем номере ее журнала, где она появится на обложке вместе с Робом, главная тема — «лакшери». Роб тут же напрягается — это же не его тема совершенно, его стиль жизни — не как обычно у богатых. Он не имеет привычек богачей и не покупает того, что у них принято потреблять. Оказывается, правда, что именно поэтому ему есть много что интересного сказать.

«Я живу жизнью ненормальной по сравнению с той, в которой рос, — рассказывает он ей. — С деньгами и успехом многое меняется, но мои чувства…» Он обрывает себя, но подразумевает, что кое-что остается прежним. В качестве объяснения он предлагает пример: «Я все время выключаю свет за Айдой. До сих пор. У нас дом в Беверли-Хиллс площадью 32 тысячи квадратных футов, и это невероятно совершенно, мне иногда кажется, что это богатый дядя мне позволил тут пожить. Ночью Айда надевает масочку на глаза, а я встаю, иду по комнатам и выключаю везде свет. Айда еще покупает свечи такие, большие, у которых по три фитиля, зажигает их, и мы в их свете смотрим телевизор… а я все время смотрю то на экран, то на свечи, то на свечи, то на экран… и на Айду. Когда она засыпает, я свечи тушу». Далеко не в первый раз я слышу про эти свечи и про то, как чуть с ума не сошел, узнав, что каждая стоит 250 долларов (хотя они, конечно, реально гигантские, и рассчитаны на месяцы, если не на годы). «Так вот слушай, — продолжает он рассказывать Барбаре, — запах от свечей этих в доме обалденный совершенно, но я когда его слышу, мне кажется, что это запах горящих денег. Вот у меня прям такая мысль: да, пахнет дико приятно, но это запах пропавших денег!»

Он явно разрывается, ему трудно оценить это: то ли он дураком себя выставляет, то ли в высшей степени разумным и здравомыслящим. «Я все еще стараюсь получать удовольствие от такого стиля жизни и быть таким человеком, которого мы можем содержать в финансовом плане… но я нахожу затруднительным вращаться в другом экономическом круге», говорит он и рассказывает, что сопротивляется постоянному давлению насчет покупки новой одежды. «Какой-то одежды я себе накупил и больше мне не надо, и вообще никогда уже не понадобится больше. Одежда у меня есть».

Это наводит Барбару на вопрос о стиральной машине. «Я знаю, где она находится, — отвечает он. — Я видел лестницу, которая к ней ведет. И я знаю, что там — стиральная машина, потому что вещи все время чистые. Но все же, клянусь, мне очень немного нужно, и я научусь с ней управляться, если все закончится».

Она спрашивает про первую дорогую покупку в его жизни. На это у него есть отдельная история. «Когда я был ребенком, пел в Take That, то очень хотел пару джинсов „Версаче“. На дворе 1990 год, и джинсы эти для меня — ну все просто, — рассказывает он. — А я в начале существования группы Take That получал зарплату 150 фунтов в неделю, а у нас в городе Сток-он-Тренте моем родном эти самые джинсы „Версаче“ стали продавать с большой скидкой. Как раз попалась пара идеально моего размера, и я ее купил. И чувствовал себя прям крутейшим и моднейшим». Три года спустя он общался с Джанни Версаче и Элтоном Джоном на вилле модельера у итальянского озера Комо. Решил, что модельеру, придумавшему эти джинсы, стоит рассказать, что они значили для того восторженного подростка. «Я подумал, что очень важно сказать Джанни Версаче — „твои джинсы меня вдохновили, я очень желал их иметь, а когда заимел — просто фантастически себя почувствовал“». На какую бы реакцию Роб ни рассчитывал, он ее не получил. «Джанни это и не задело, и вообще никак не тронуло. Он только обронил что-то типа „окей… не желаешь винограду?“ или вроде того. Человеком он был очень приятным, вечер я провел прекрасно, ну просто вот не получилось его поразить историей про джинсы, которые были для меня так важны».

По завершении интервью они идут в пустой танцевальный зал, где повесили задник для фотосессии. Роб позирует, Барбара приникает к нему по-всякому.

«Сделай, чтоб я на фото выглядел как отец Джиджи Хадид», — инструктирует он фотографа.

Барбара принимает такую позу, чтобы были видны украшения на ее руке, которую она забросила ему на плечико.

«Все дело в украшениях, в аксессуарах», — поясняет она.

«Все мы — аксессуары», — замечает Роб.

* * *

Иногда он к ним летает, а иногда они к нему. В определенный день в Лондоне он сидит в номере отеля, принимает людей со всего света и отвечает на любые вопросы.

Швед: Когда меня сюда посылали, я прочитал множество интервью с вами, и у меня сложилось впечатление, что большие хиты сегодня не настолько важны, как раньше?

«Зависит от того, что за интервью вы читали и что именно я в них врал. Да нет, важны хиты, еще как. Я не хочу быть „бывшим“, с таким лейблом мое эго не справится. Я хочу хитов. Я хочу собирать стадионы. Попадать в новости. Хочу развлекать… По амбициям я не ощущаю себя на 42 года, амбиции все еще юны, жадны и им все нужно».

Испанец: Вы можете сказать, что вы — более зрелая личность? Скучаете ли вы по какому-то не очень уважительному отношению?

«Неуважительное отношение? Да его навалом. Да, я, конечно, повзрослел, но мы идем от очень маленького процента зрелости. Я лет до 37 как минимум был совершеннейшим ребенком, так что сейчас я, наверное, только что подгузники перестал носить. Может, перестал в штаны какать».

Ирландец: Есть ли у вас иммунитет к критике?

«Нет, никакого иммунитета к критике у меня нет. Слова больно ранят. Я ужасно чувствителен, и я бы очень хотел, чтоб меня не критиковали, но они будут это делать все равно. К тому же я сам не слишком большой, мягко говоря, дипломат, когда дело касается чувств других людей, так что если ты тумаки раздаешь направо и налево, то уж жди, что когда-то тебе отольется. Люди есть люди, человеки, мы не можем быть все время добрыми. Я изо всех сил стараюсь, но часто обнаруживаю, что мне далековато до той личности, которой я хотел бы быть. Так что нет, нет у меня иммунитета. Хотел бы, чтоб был — жизнь была бы проще. Но если б я был невосприимчив, то не волновался бы, а если б не волновался — не мог бы альбомы выпускать».

* * *

Он в редакции французской радиостанции NRJ, только что закончился эфир с ним. После эфира он стоит в коридоре, ловит взгляды прохожих. Кого-то вроде бы узнал. Сперва подумал — это парень из бойз-бэнда Worlds Apart, но потом понимает, кто это. «Это ж он, правильно?» — спрашивает он Майкла, который тоже явно узнал этого человека. Они догоняют, Роб спрашивает: «Ты же Джиобой?»

А Джиобой — это красивый французский мальчик-модель. «Просто Айда на тебя подписана в инстаграме», — сообщает Роб и просит о совместном фото. «Айде понравится!» — объясняет он осторожно, поскольку есть что-то совершенно нереальное в том, что Роб просит кого-то сфотографироваться с ним. Они позирует вместе. «Рад был познакомиться», говорит Роб. Когда Джиобой уходит, он объясняет: «Мы с Айдой поглядели, кто фолловит ее, и там несколько реально симпатичных парней. И мы с ней такие сразу оба: Вот этот!»

К утру Джиобой, что вполне естественно, написал в твиттер о встрече:

Не могу поверить, меня узнал @robbiewilliams! Сказал Джиобой то се… Черт, это я, да!

«Так обрадовалась, когда получила это фото…», — говорит Айда Робу в скайпе.

«А мы такие взбудораженные, — отвечает ей Роб. — Догнали его в коридоре».

Но они оба все-таки признают, что в этой ситуации есть что-то некрасивое и неприятное: «Мы узнаем инстаграмовских фолловеров», — говорит она Робу. Но как-то стыдновато, что они так рады обняться.

* * *

В другой день в Париже Роб проводит серию интервью лицом к лицу с французскими интервьюерами. Вообще французские музыкальные журналисты — это какая-то особая порода. Это обычно мужчина, немолодой, довольно…

С каким-то таким отношением и поведением, как будто он давно решает некий запутанный философский вопрос и смирился с тем фактом, что у этой поп-звезды какие-то свои, совсем другие, мысли. «В уме своем, — говорит потом Роб, — у меня такое: „похоже, от меня ждут интеллектуальных высказываний на любую тему, а этого я не умею“».

Тем не менее на более краткие вопросы он дает ответы:

Скажите пожалуйста, только честно: вы ведь мечтаете быть эстрадным певцом-крунером?

«Я хочу быть крунером, я хочу быть рэпером, звездой рок-н-ролла, скейтбордистом, баскетболистом, когда-то хотел быть автогонщиком, и хочу быть гольфистом, хочу виртуозно резаться в ФИФА, очень хочу не есть углеводы — вот это все. Нет у меня одной мечты — быть крунером. Я хочу быть всем. Нахожу, что это невозможно, но очень стараюсь».

(настойчиво) Не более крунер, чем рэпер?

«Рэпером я хочу быть больше, чем крунером. Но я ближе к крунеру, чем к рэперу».

А каждый новый альбом — это борьба?

«Да, каждый новый альбом — борьба. Ты — на милости мира и соцсетей. Это может быть довольно болезненным: ты вот делал свою фишку, растил ее, лелеял, любил, думал, что и весь мир ее полюбит, а тут тебя колотят и поливают и пинают — прям физически. Да уж, переживания могут быть очень травматичными. Так что надо быть готовым к битве. Особенно когда ты артист моего типа: эстрадный певец и знаменитость. Так что довольно страшно выходить к народу. Потому что мы просто живем в мире, где правят сенсации. И сенсационные истории — они не милые, они дрянные — потому что именно это продается. Им нужно, чтоб ты обосрался, они тебя пугают, чтоб ты обделался, а если ты не обделался, то они напишут, что ты обделался. То есть это пугает».

О чем вы более всего беспокоитесь?

«Полагаю, что главная моя обеспокоенность заключается в том, что это все у меня заберут, а выбора у меня нет, так что придется вернуться в Сток-он-Трент и жить там. Я люблю Сток-он-Трент, но я вроде как живу в стране обетованной — здесь же сказка просто, наслаждаюсь. Есть такая группа <английская> James, у них в одной песне строчка „если б не видал такого я богатства/ мог бы дальше бедным жить“. Он разражается смехом, возможно, подхватив от собеседника чувство серьезного неодобрения. „Вы спросили — я дал честный ответ“».

Последний вопрос: вам нравится заниматься продвижением своей музыки, или вам это скучно?

«Мне нравится быть поп-звездой — это весело. Я вот утром в самолет сел — а это мой самолет. Никого в салоне не было больше, кроме нас с друзьями. Потом я приземлился, меня загримировали, причесали, одели в красивую одежду, а моя работа — быть поп-звездой. Я прям везунчик.

Сегодня я устал.

Круто! А мог бы в Сток-он-Тренте наркотиками торговать».

Как вы изменились с шестнадцатилетнего возраста?

«Краткий ответ таков: я слегка постарел, потолстел и чувствую себя комфортно в своем теле. Я все еще гиперчувствителен, неуверен, страдаю комплексом неполноценности, я добр, весел и щедр. Также я купил билет в мечту, а мечта воплотилась в реальность».

Как долго у вас была депрессия?

«Мммм… а у вас сколько?»

* * *

Когда мы приземляемся в Лутоне, вернувшись сюда после очередной промо-поездки, Майкл изучает цифры предпродаж грядущего альбома.

«Ты поймал ветер», — говорит он Робу, имея в виду, что все организовывается и движется в верным курсом. Роб кивает. «Я Робби Уильямс, — отвечает он. — И ветер — у меня».

* * *

Он раздал десятки интервью, и еще больше запланировано. А пока он смотрит на Upfront — членский раздел его сайта. Чего сегодня хотят узнать его поклонники?

Роб, откуда у тебя такой драйв?

На этот вопрос ответ он знает: «От стыда и страха за провал».

* * *

В марте 2008 года тайно ушедшая на покой поп-звезда-затворник по имени Робби Уильямс ненадолго прервал свое необъявленное молчание в масс-медиа, появившись в самом неожиданном месте. Он дал интервью на местной радиостанции города Эксетер Gemini FM. Он это сделал только потому, что соведущей была певица Джосс Стоун, а они знакомы. Они расслабленно поболтали, но он ей много чего поведал и, помимо всего прочего, сделал такое странноватое заявление: «Я не буду больше поп-звездой, я буду уфологом профессиональным».

И тут, что называется, открыл сезон, потому что пошли бесконечные публикации на этот счет. Статьи с заголовками вроде «Вместо этого я люблю инопланетян» (обыгрывается строчка из песни «Angles» «…вместо этого я люблю ангелов». — Прим. пер.) намекали на то, что Робби сошел с ума. А он, в общем, находил это все забавным. «Мне нравится играть в этой неразберихе, когда люди думают, что я рехнулся, — говорит он. — Так что я рехнулся». Со стороны публики это тоже было неким притворством, потому что Роб никогда и не скрывал своего интереса к уфологии. Тур 2006 года — тот самый, который просто высосал из него все силы и отправил в изоляцию — носил название Close Encounters, то есть «Близкие контакты» — как фильм Стивена Спилберга про инопланетян на Земле, а сценическое оформление было создано с намеком на то, что на противоположной стороне стадиона вполне может приземлиться «тарелочка». И такого всегда было немало. Так что если интерес к данному предмету и сделал его чокнутым, то таким чокнутым, которым он всегда и был, а доказательства теперь налицо.

«Я в это верил, когда сочинял „Angels“, — отмечает он. — Поэтому я и написал „Angels“. Это песня не о ком-нибудь, а о мыслях, что ушедшие любимые возвращаются и заботятся о тебе».

* * *

Чтобы найти, с чего и когда он начал интересоваться данным вопросом, нужно вернуться назад гораздо дальше.

«Думаю, в детстве я просто принимал как факт, что существует другой мир, в котором приведения и НЛО, а легенды и мифы никакие не выдумки, а реальность, — рассказывает он. — У моей няни были тонны книжек про НЛО, и я их читал. Бабушка по отцу. Столик для спиритического сеанса и все такое прочее. Так что меня все это сильно интересовало с самого начала. А моя мама, кстати, умеет раскладывать карты таро, и к ней реально люди приходили погадать по ладони. У ее комнаты всегда были полки, набитые книгами с фольклором, мифами и сказками. Все тайны мира, эльфы, демоны, колдовство, ведьмы — для девятилетнего страшноватые книжки, но открываешь их и не можешь не поверить во все это». В книги он заглядывал, но с мамой увиденное там не обсуждал. Его это цепляло, но и нервировало. «Я жил в страхе из-за всех этих штучек, — говорит он. — Наверное, поэтому я хочу исследовать НЛО, привидений и все такое, чтобы просто понять, чего я пугаюсь ночами».

Конкретный его интерес к внеземной жизни подогрелся телепередачами и фильмами. «Думаю, тут много факторов повлияло. Например, когда я в первый раз посмотрел „Автостопом по галактике“, тот сериал по телевизору, и как там космический корабль прилетел, чтоб взорвать планету. Мне десятилетнему это просто крышу сорвало. Открыло массу возможностей. Помню, один из космических кораблей Империи был длиною в полторы мили. Я подумал, что это просто невероятно».

* * *

«Как-то раз, когда мне было десять лет, — рассказывает он, — я катался на велосипеде BMX на задах футбольного поля „Порт Вейл“. И вдруг меня охватило невероятное чувство, что вот это все — нереально. И мысль эта, пробившая меня до глубины души, меня, блин, испугала. Я помчался домой со всей скоростью. Думаю, я не мог выразить это словами, слишком маленький был, так что просто не стал никому ничего рассказывать».

Он имел и более конкретный опыт встречи с непознанным. Он не выдает их за доказательства, но если спрашивают — рассказывает, и в интервью, и в жизни. Часто он просто быстренько без подробностей пересказывает, что случилось, но в 2008-м, когда он много сидел на форуме сайта теории заговоров AboveTopsecret.com, он стал общаться с администраторами этого портала, написал им по емейлу о том, что видел, и позже разрешил опубликовать. В этом тексте он приводит самые мелкие детали и подробности — и для того, чтобы добавить свою информацию к общей дискуссии, и для того, чтобы подвигнуть других людей делиться теориями, объяснениями и историями. Написано совершенно просто и ясно — не для того, чтобы развлечь или поразить читателя, а для общего дела поиска знаний. (Если это поможет еще лучше оценить тот тон, с которым представлен данный рассказ, то в мейле написано очень неконспирологически: «А я пошел смотреть „Железного человека“».)

Вот что он написал:

«Я смотрел на Сансет-Стрип, лежа в шезлонге примерно в 11.30 вечера, во дворике отеля, где я остановился. Дворик — примерно 50 квадратных футов (возможно, меньше), на его краю — пальмы и кусты, которые закрывают нас от взглядов с улицы (и улицу от наших взглядов). Мы находились там с моим другом, он лежал рядом тоже на шезлонге, мы оба смотрели вверх. Я помню, что некий объект пролетел над нами на высоте примерно 200 или 300 футов… возможно, выше, я не знаю.

Объект точно был черным с желтыми полосками на днище. Сейчас я уже не уверен, был ли он треугольным или квадратным, но точно помню, что он не издавал никакого звука вообще. Мы с другом оба его видели. Не знаю почему, но у меня родилось подозрение, что это один из наших.

В дополнение к этому наблюдению — еще один очень странный случай, свидетелем которого я был одним пятничным вечером примерно 5 месяцев назад. Мы с друзьями слышали песню „Arizona“ (об НЛО), которую сами написали. На закате вдруг огромный световой шар выскочил над долиной Сан-Фернандо. В тот момент мы стояли на балконе. Когда песня доиграла, он исчез… мы включили песню снова и он вернулся… и вновь когда песня закончилась… такое повторилось четыре раза.

Во время появления и исчезновения данного светового шара началась гроза, у балкона, на котором мы стояли, ударила молния. Один из друзей сказал, что видит, как он (световой шар) пролетел прямо над нами и скрылся из поля зрения. Я лично этого своими глазами не видел, поэтому поручиться не могу, но он говорил, что уверен, что видел… мы ушли с балкона в помещение после того, как молния чуть промахнулась мимо нас, и стояли в моей студии, как вдруг откуда ни возьмись (все, кто там был, видели это) из-под двери появилась полоса черного света примерно в несколько футов, протянулась по полу примерно футов на 20 (это длина студии) и вылезла в окно напротив.

Затем в облаках появились четыре огромных белых (как прожектор) световых пятна… два напротив дома и два в паре миль за ним… Хотя форма и вид этих световых пятен и напоминает голливудские поисковые огни, но они перемещались по какой-то удивительной траектории. Это происходило примерно полтора часа примерно с 10 вечера и дальше, и потом с 2 часов полтора часа… в Лос-Анджелесе все закрывается в 2 часа ночи, так что я не знаю, имел ли какой-нибудь клуб законное право включать прожекторы в такие ночные часы… возможно, вы это выясните?»

Отель, о котором идет речь, — это Beverly Hills Hotel. Упомянутая песня записывалась в большой комнате на втором этаже его лос-анджелесского дома, дальнее крыло которого много лет служило ему звукозаписывающей студией. Друзья и соратники в студии в то время — Денни Спенсер и Келвин Эндрюс, братья из Стока, с которыми он написал много песен для Rudebox и Reality Killed The Video Star. Братья позже запостят свои подтверждения воспоминаниям Роба о той ночи.

* * *

Еще во время тура 2003 года я дал Робу книжку — и чтоб не было скучно в номерах неделями, и потому, что, как мне показалось, это та редкая книга, что его увлечет. Книга, собственно, «Они: путешествия с экстремистами» Джона Ронсона. Два года спустя он позвонит Джону Ронсону со съемочной площадки клипа Advertising Space в Блэкпуле и спросит, может ли Ронсон устроить им двоим ночевку в этом доме с призраками. Ночевка так и не устроилась, но они продолжали общаться и в феврале 2008 Ронсон предложил вдвоем отправиться на конференцию уфологов в Лафлин, Невада. Они прилетели туда из Лос-Анджелеса частным сверхзвуковым самолетом. На конференции посетили лекции и презентации и побеседовали с разными людьми, включая одну женщину, утверждавшую, что ее сына регулярно похищают инопланетяне, и ученого, который заявлял, что неоднократно удалял из людей импланты из неизвестного металла, который в них зашили инопланетяне. Эта поездка запечатлена в документальном проекте Radio 4 «Робби Уильямс и Джон Ронсон едут на другую сторону».

Роб это делал забавы ради и для того, чтобы, когда появилось время, наконец углубиться во что-то, что его всегда интересовало. Вообще за игривыми заявлениями типа «брошу поп-музыку — буду уфологом» пряталась более серьезная мысль.

Если он действительно не собирался больше быть поп-звездой — а он повторял себе, что именно так и будет — то начал понимать, что ему понадобится какое-то другое занятие. Поначалу он ожидал, что оно само подвернется. «Я надеялся, — говорит он, — что что-нибудь такое явится мне на пути из спальни в кухню». Когда данный метод не принес ожидаемых плодов, он задумался: а чем, помимо музыки, он серьезно интересуется? «Говорят, если ты нашел дело по душе и занимаешься им, то тебе никогда не придется работать, потому что ты просто делаешь то, что любишь», объясняет он. «И я подумал: ну, а у меня-то страсть к чему? В то время ею были „тарелочки“. Я подумал, действительно, если я буду заниматься делом, которое мне интересно, то, возможно, смогу даже ходить на работу и не страдать от этого».

Недооформившееся представление в его голове, которое только начало принимать очертания, частично основано на детских воспоминаниях о страшно захватывающих телевизионных документальных сериалах с фантастом Артуром Кларком. Кларк сделал три сериала: «Таинственный мир Артура Кларка», «Мир странных явлений Артура Кларка» и «Таинственная вселенная Артура Кларка». Все они были похожи по подаче материала: «Кажется, он сидел у себя в патио на Шри-Ланке и рассказывал что-то про передачу, затем показывали собственно передачу, а в финале он говорит о том, что показывали, сидя в своем патио. Такое вот шоу». Роб представил, как можно сделать что-то в подобном формате: передачи про НЛО и он в роли Артура Кларка. «Я подумал, что это будет отличное развлечение для беспокойного ума».

В этом смысле программа Джона Ронсона стала пробой пера в этом жанре, а также заделом для их возможного будущего сотрудничества. «Я подумал, что в телепередаче мы с ним будем отлично контрастировать — он же более скептичен, чем я. А я заодно потренируюсь для каких-нибудь будущих проектов».

Роб также лелеял надежду, что если все узнают о его интересе к этой теме, то люди начнут делиться с ним неизвестной информацией, и так раскроются какие-то секреты. Он так и говорил: «Я хотел действовать так: расскажу вселенной, а там посмотрим, чего это даст, кто захочет со мной связаться».

Он будет разочарован и в том и в другом. «Дало это мало что, никто не пытался со мной связаться, никто, у кого есть какая-то мне не известная информация».

* * *

Примерно в это же время Роб начал писать в форуме сайта AboveTopSecret под ником Chrisonabike. Но уже через несколько постов раскрыл свою настоящую личность. Хотя очень многие на сайте поддержали его, но все то время, что он писал свои посты, на него обрушивалась любая критика и все предрассудки. Форумчане даже предъявляли ему претензии за то, что он не сохранил анонимность, как будто им двигало тщеславие, а не желание открыться.

Coline: почему ты решил писать под ником Chrisonabike а потом рассказал, кто ты на самом деле? Ты думаешь, что раз ты знаменитый, то тебе больше поверят… тебе не нравилось быть простым юзером среди простых юзеров…

Chrisonabike: А разве не лучше было бы оставаться тут анонимом, чем сообщить всему миру, кто ты? И да и нет. Да — потому что я уверен, что это повредит хрупкому доверию ко мне. И нет — потому, что я нахожу все это очень захватывающим. Возможно, он откроет какую-то новую дверь. Плюс я не намерен довольно долгое время выпускать новые альбомы, так что мне немного скучновато. В любом случае, я так далеко не забрался, чтобы не выглядеть глупым, начать с того…

По большей части его ответы юзерам были честными, прямыми и с саморефлексией, как голос того, кто пытается присоединиться к группе равных. Каким бы защищенным он себя здесь ни чувствовал, это, вместе с желанием по-настоящему общаться людьми, которые, как он надеялся, незашоренные и думающие как он, давало ему возможность такого честного высказывания, которое вряд ли где еще было для него возможно. В другом посте он объяснил, что получает со всего этого:

Я думаю, что каждый хочет ощутить причастность к какому-то сообществу… Думаю, я рассматриваю это как эксперимент… думает себе… давайте посмотрим, что случится, если я сделаю это? Но меня это все правда заводит. Нахожу этот аспект интересным. ATS это изумительный сайт, полный совершенно замечательной информации и научных исследований о предмете, который часто обидно называют чушью для психов. Я вот как раз такой псих, и мне это очень нравится!

Потом, то, каким образом люди здесь взаимодействуют, — это замечательно совершенно. Совершенно разные люди с совершенно разными жизненными путями собираются и вытрясают правду. Тут тебе и драчуны, и покорные, и апологеты, типы из серии «мать/отец-земля», любящие, ненавистники, нездоровые какие-то (и я в этой категории не вне ваших подозрений, но, опять-таки, как и никто здесь).

Возможно, я здесь по эгоистичным причинам, и мне стоит и на это тоже взглянуть… Так что спасибо всем вам за каждый ваш пост — хвалебный, ругательный и равнодушный. Если вы перестанете ставить под сомнения ваши собственные мотивы, то у вас не будет твердой почвы, от которой можно оттолкнуться, и вы помогаете мне спрашивать себя. Конечно, мнения некоторых людей меня бесят страшно. Но их стоит рассмотреть, чтобы рассмотреть себя… Я думаю, это повод для дебатов, верно? Это реалити-шоу по вопросу, который меня очень интересует. Даже если тут тред зашел в тупик, ты все равно получил либо… новую для себя информацию, либо веселуху от всяких сволочных наездов, которые скатились в полный хаос. И то и другое тебя просвещает, и то и другое хорошо тебя развлекает.

Честно говоря, мне нравится немного негатива. Забавно его разбирать и выяснять, откуда эти люди. Тут сделка: я уверен в истинности моей цели, как и большинство форумчан, но я открыт предположению, что она не такова. Потому что… ранее был неправ…

Среди непрекращающихся дебатов — полезно для уфологии внимание, вызванное участием знаменитости, или вредно. А также о том, полезно ли или вредно это для знаменитости. Ничего удивительного, что он сам размышлял о том и о другом.

Думаю ли я, что внимание селебрити помогает или мешает…? Да кто, в конце концов, знает? Может быть, если б еще несколько присоединились, тогда да, доверие к нашему предмету бы немного возросло. Но, я думаю, тут все зависит от селебрити. И отношения прессы к этому селебрити. Не знаю точно, насколько сильно полощут Дена Эйкройда, но в качестве голоса уфологии ему, уверен, больше доверия, чем мне. Я гораздо младше, говорю хуже и мое грязное белье показывали на публике. Поэтому в меня гораздо проще запустить зубы — что они и делают. Пресса не принимала ничего этого всерьез, пока я не появился, и, уверен, не будут от моего лица. У меня нет цели стать голосом данной темы. В плане хранения информации и ясного и четкого ее изложения я — полный ноль (хотя, возможно, изменюсь). Я в душе восьмилетний, а тут нечто волшебное происходит. Я бы хотел, чтобы люди хотя бы ознакомились с проблемой и у них сложилось мнение на основе информации. Здесь разве не все хотят того же?

Случится ли так, что из-за меня все это будет выглядеть глуповато? Надеюсь, нет. Помогу ли я? Надеюсь. Помогать или мешать — тут 50 на 50, мне кажется…

Насчет того, думаю ли я, что это повредит моей карьере? Ну, если люди перестанут покупать мои альбомы потому, что я видал нечто странное… мне — нормально. Я ж с этим ничего поделать не смогу. И такой исход на самом деле меня совершенно не беспокоит… Полагаю, я уже говорил ранее, но я не беспокоюсь насчет моей карьеры. Я провел какое-то время на солнце (простите за каламбур), и не короткое, со всеми взлетами и падениями. Вообще-то моя карьера не должна была случиться. Я собирал крупнейшие стадионы мира и продал столько альбомов, сколько и не мечтал и представить себе не мог даже. Так что если карьера завтра закончится, то все равно у меня уже было гораздо больше, чем, как мы говорим, «удачная попытка». Пусть лучше у меня не будет никакой карьеры, чем я буду до конца жизни заморачиваться на каких-то мелочах в себе… Вот эти всякие «да он псих» меня вообще никак не волнуют. В них тоже какой-то смысл может быть. Я могу бредить мощно. Но это здорово… понимаете, о чем я?

А когда форумчане стали высказывать на тему «любая публикация — хорошая публикация», имея в виду, что уфология помогла Робу попасть в газеты, он, понятно, не смог смолчать:

Все думают, что все на свете делается ради прессы и ради пиара. Я вот дважды лечился в рехабе — это, понятно, ради пиара. А вот зачем мне на полтора месяца ложиться в клинику ради пиара? Я же ленивый, понадобились бы мне публикации — я бы что-то придумал, на что меньше времени нужно. А это ваше «ради пиара»… Да мне вообще ничего для этого не надо ни делать, ни говорить, обо мне и так все пишут постоянно.

* * *

В интервью, которое несколько лет спустя Джон Ронсон дал сетевому телеканалу London Real, на вопрос о его впечатлениях от мира Робби Уильямса он ответил довольно четко и емко, дав краткое описание всего того времени.

«Я думаю, — предположил Джон Ронсон, — он рассматривал и меня и всю историю с увлечением НЛО как некий отпуск, отдых от его реальной жизни. Кто-то говорит, что тогда он с ума сошел, и уфология — первый признак этому, но я уверен, что тут как раз все наоборот: мне показалось, что это стадионный тур его с ума свел, а от уфологии он наоборот выздоровел».

* * *

Сентябрь 2016 года

Есть один комик по имени Ник Хелм, который вел на BBC Tree телешоу «Тяжелое развлечение Ника Хелма». Фразу «тяжелое развлечение» Роб взял не отсюда, хотя он, безусловно, в курсе этой телепередачи — когда он придумал название альбома, он его погуглил, чтобы узнать, может быть, кто-то еще так же поиграл с фразой «легкое развлечение».

До выпуска альбома Роба Хелм выражал раздражение в твиттере, переписываясь с сочувствующими и тоже разозленными своими поклонниками:

Да, Робби, иди в жопу.

Робби сраный Уильямс.

(Мне кажется, «Робби сраный Уильямс» тут использовалось с целью оскорбить, потому что я не уверен, что Хелм знает, что Роб сам на концертах это постоянно повторяет.)

Роб только что прочел, что следующий DVD Хелма называется «Потрясающий сраный Ник Хелм».

«У меня такое чувство, как будто я ему сообщаю напрямую, — делится Роб со мной, — что вот-де отправляюсь уже в мировое турне под названием „Потрясающий сраный Робби Уильямс“».

* * *

И еще несколько интервью — на сей раз на Magic Radio. Первый на линии — Майк из Манчестера. Какое-то время они говорят о детях Роба, потом Майк спрашивает, они ли его высшее достижение.

«Помимо семнадцати „Бритов“, — отвечает Роб. — Бдыщ!»

На вопрос о деньгах Роб слега перерабатывает ответ, который уже давал в Германии.

«Ну вообще-то смысл всегда был не в них, главным всегда было эго. Я имею в виду приятное о себе, любимом, вот эти „Ах, не чувствую себя достаточно хорошим, не считаю себя достойным“. Задачей всегда было заполнить эти дыры и постараться быть таким, чтоб тебя везде принимали с распростертыми объятиями, чтоб люди к тебе со всей душой, — это, может быть, закроет брешь, какой бы она ни была. А деньги — это просто параллельно. И это мне тоже нравится. Но главное для меня всегда было „Люби меня, люби!“. Грустно такое осознавать, но ведь правда же».

Спрашивающий говорит Робу, что, если б на его счету в банке было 90 миллионов, он бы тоже не парился.

«Больше», — отвечает Роб.

* * *

Второе интервью на Magic Radio — некто Арлин из Шотландии. Первая тема — диета.

«Надо не есть ничего, что любишь, и еще меньше того, что не любишь, ты сбит с толку и депрессуешь — вот что такое диеты эти все, если по правде. Я сам был худеньким, знаю. Я сейчас собираюсь работать над своей личностью и жрать, блин, что хочу».

Пару минут спустя она спрашивает его: «То есть пару рюмок водочки ты пропустить не откажешься?»

«Не отказался бы, кабы не был в завязке уже шестнадцать лет… Я, Арлин, только в рехабе был семь раз».

Она приносит извинения, он поверх произносить забавный совет:

«Если попала в дыру — не копай».

* * *

Почти во время каждого сегодняшнего интервью диджей говорит что-нибудь вроде «удачи новому альбому Heavy Entertainment Show». При этом каждый раз Роб прям вздрагивает. Мне кажется, когда такое написание появляется в печатных интервью или с иностранными журналистами, Роб принимает его как ошибку стенографирования или просто проблему неродного языка, но вот когда он по радио слышит такое — это его беспокоит. Между двумя интервью он говорит Майклу: «Мне кажется, все пишут Heavy Entertainment Show, но альбом не так называется, он называет The Heavy Entertainment Show…»

(Робби Уильямс настаивает на определенном артикле потому, что из-за его отсутствия меняется смысл названия: Heavy Entertainment Show — это просто некое «шоу тяжелого развлечения», вообще, а The Heavy Entertainment Show — это именно, его, Робби Уильямса, шоу тяжелого развлечения, его программа, его идея, записанная на этом конкретном альбоме и т. п. — Прим. пер.)

Майк ничего ему не отвечает — сейчас не тот момент — а я хорошо себе представляю, что он думает. Во всех уже вышедших публикациях написано Heavy Entertainment Show, без определенного артикля. Как и в оформлении CD-варианта альбома, массивные рубленые буквы над двумя Робби, стоящими друг против друга на боксерском ринге (потому что, как он сотни раз еще объяснит, самая мощная битва — с самим собой). Дизайн этот, разумеется, Роб и видел, и даже утвердил.

В машине, на пути из редакции Radio Magic, он читает Daily Mail, лежавшую тут же на сидении. Его внимание привлекает заголовок на первой полосе.

У ЧЕТВЕРЫХ ИЗ ПЯТИ СЕРДЦЕ СТАРШЕ ИХ САМИХ.

Секунду он разглядывает статью, затем отбрасывает газету.

«Я думал, что „про меня“», — объясняет он. Но это, оказывается, статья про плачевное состояние здоровья у народа в стране.

И вот именно в этот момент Майкл поднимает проблему:

«Роб, сейчас в оформлении альбома Heavy Entertainment Show».

«Да ты что? Правда?»

«Ну то есть заголовок требует The в начале, да?»

«А может?»

«Ну то есть везде The, и в названии песни тоже?»

«Ага. Точно. Должно быть The Heavy Entertainment Show».

* * *

Мы попали в пробку, так что Роб убивает время, отвечая на компьютере на вопросы поклонников.

Будут ли какие-нибудь новые песни восприниматься как нервные?

«Полагаю, некоторые будут. Но в наше время очень просто быть нервным».

Пару часов спустя Майкл, который сделал несколько звонков, возвращается к начатому разговору.

«И все-таки у нас проблема, — сообщает он. — С тем, что уже напечатано». Он объясняет, что есть делюкс-издание альбома, ограниченное — 300 000 экземпляров, которое будет выпущено во всем мире, а есть стандартное, 11 треков, тираж которого будет гораздо больше, и вот в него еще можно вносить изменения в дизайн. Так действительно ли Роб настаивает на том, чтобы внести правки?

«Каждый раз, когда они говорят Heavy Entertainment Show, я мысленно добавляю The, — говорит Роб. — Я бы хотел, чтоб там был определенный артикль. Отсутствие его меня раздражать будет все время. Я действительно видел дизайн, я в курсе, но как-то не понял, что the пропущена. Мог бы поправить. Столько времени потратил на то, чтоб альбом был сделан правильно. Правильно для меня, в моей голове».

Соглашение достигнуто такое: обычная версия компакт-диска, включая буклет с текстами песен, будет откорректирована — везде The Heavy Entertainment Show. Но первый тираж делюкс-издания — коллекционная версия! — будет называться Heavy Entertainment Show.

Альбом вышел, и разночтения в названии кто-то заметил — и фэны, и журналисты. Все решили, что это так специально сделано — чтобы разные издания отличались. Я вообще уверен, что никому и в голову не приходило, что это просто произошло по ошибке.

* * *

Он принимает снотворные. Ambien.

В начале этого лета баскетболист Коби Брайант, один из самых знаменитых спортсменов Америки, опубликовал письмо, написанное к себе-подростку. Смысл его в том, что не стоит только лишь заваливать родных и близких подарками, потому что в конце концов все, включая его самого, будут рыдать от этого, но что есть более надежные способы инвестировать в их будущее и помочь им реализовать свой потенциал.

Роб решил, что будет интересно, если он сам напишет что-то в этом жанре, так что ночью он набрасывает первые два предложения перед сном. Не очень хорошо идет. Проснувшись утром, он обнаруживает, что вот точно то, что он написал; все продуманные и прочувствованные слова от души, наставления, которые, по его мнению, стоило бы отправить себе-тинейджеру в прошлое:

Во-первых, маленький братик, я люблю тебя и очень по тебе скучаю

ага ты более чме хуже люибмый и соврешено илмый

«Ага, понимаю, — говорит он. — Это вот Ambien ваш. Представляешь, как шестнадцатилетний я смутился бы, получив такое?»

* * *

«Рановато для всего этого, верно?» — говорит Роб фэнам, собравшимся у здания Radio 2. Еще восьми утра нет.

Поднявшись наверх, он спрашивает, где здесь можно покурить. Ему отвечают, что вроде бы балкон можно открыть.

«Мы последний раз его открывали, — замечает продюсер, — ради Найла Роджерса и затмения».

«Ну, — говорит Роб, — может, откроете для Робби Уильямса и Silk Cut?»

Звучит песня The Weeknd’s «Can’t Feel My Face», потом тема Happy Days.

Крис Иванс представляет Роба слушателям; вскоре его уломают изобразить Френка Спенсера и он изольет свой невроз на утреннюю позевывающую Британию:

«Каждый раз в студии я под диким прессом: „У тебя камбэк, ты делаешь альбом, надо сделать хит, тебе сорок два, ты жирный, взор печальный, ты должен со всем этим разобраться, это не хит, ой, слово не то выскочило, этот припев канает? Нет, не канает, давай пиши припев, который все будут хором распевать, давай же, толстячок…“ Это же не за выходные делается, это же за полтора года до выпуска ты в студии каждый день себе: „Нет! Не будь бывшим! Не будь бывшим!“ Вот на это мозги расходуются. Но это и толкает меня вперед. Место некомфортное, но я тут, на нем, и все еще делаю свое дело. Я по-прежнему в поп-чартах, надеюсь. Скрестим пальцы. Восемь месяцев сплошного стресса, когда ты пытаешься не быть жирной поп-звездой». После этого он рассказывает о том, как семья его изменила. Насколько жизнь была бесплодным поиском «чем заполнить дыры в душе. Но ничего не имело смысла. Я забрался на вершину горы и там такой: „Ой, мне все еще больно“. Потом женился, дети пошли… теперь все имеет смысл».

В контрольной комнате, где я стою, кто-то из работающих на передаче бормочет «отличное интервью…»

* * *

Мы едем в машине обратно в отель, и по дороге Роб замечает на тротуаре Фила Джупитуса.

«Всегда ужасно обо мне… Buzzcocks, — говорит он. — Просто какая-то ко мне ненависть животная. Он типа настаивал, что я по уши влюблен в себя и все такое прочее».

Гери Маршалл, который ведет машину, напоминает Робу, что довольно давно уже случилось отмщение.

«Ах да, — он вспоминает. — Написал ему в карман пальто. В центре BBC. Еще я набил его видеомагнитофон туалетной бумагой, которой подтерся».

Роб говорит это таким тоном, что можно подумать, что ничего подобного сейчас он не сделает, но о сделанном особо не жалеет.

* * *

Однажды субботним вечером он звонит мне, чтобы рассказать о статье, что вышла в The Guardian. Она по большей части умна и написана с уважением, даже если не во всем хвалебна, а автор явно хорошо осведомлен об артисте. Но следующий пассаж не идет у Роба из головы:

«Как персонаж он просто пленял. Уильямс был идеальной поп-звездой для эпохи, в которую слава все более и более превращалась в эдакий сосуд с ядом. Он драматизировал свое двойственное отношение к славе, что позже будут делать Эминем и Канье Уэст, но — под маской пошловатого эстрадника. Он сомневался в своих способностях, боялся живых выступлений, ненавидел одиночество, волновался из-за ожирения, показывал почти никсоновскую способность таить злобу и постоянно фантазировал об уходе на покой».

И несколько дней спустя он все еще размышляет о написанном.

«А что, моя способность таить злобу чем-то хуже, чем чья-либо?», — спрашивает он меня.

Я допускаю, что он иногда действительно так делает, причем со всею страстью.

Поразмышляв об этом, он говорит, что удивительно, насколько по-разному они с Гари Барлоу относились ко всему. У Роба рождается теория: «Возможно, он — взрослый!»

Или, возможно, возражаю я, он просто разбирается по-другому, так, чтоб никому видно не было. Роб кивает:

«Полагаю, я просто не очень отвечаю типу „альфа-самец“. К моему собственному вреду». Это ему кое о чем напоминает. «Как-то, когда я был маленьким, меня начал задирать и всячески издеваться надо мной один парень из района. Однажды я шел с мамой, увидал его и подумал — ну, в присутствии мамы моей ты мне фиг чего сделаешь. И показал ему два пальца быстренько». Роб изображает, как показал неприличный жест в тот свой момент триумфа — краткий, приятный, совершенно необдуманный.

«А в следующий раз, когда я ему попался на пути, он достал ножик и пригрозил меня зарезать. Даже к дереву меня прижал. Ножик был перочинный, но дырку бы и он во мне проделал».

Ну и каков, как тебе кажется, урок?

«Что тот урок не выучен. Во мне всегда что-то говорится типа „да, это будет мне ж во вред, но…“ Но, возможно, во мне сидит и какой-то взрослый».

И когда это выходит?

«Да только когда надо рассчитаться, пусть меня даже превосходят по оружию и по психопатии». А вот это сложно. «Мне кажется, тут и настоящая пантомима, и чувства ранят по-настоящему». Он разражается смехом. «С серьезными последствиями в реальной жизни».

Это значит, что люди подчас не могут отличить, где у тебя пантомима, а где ты всерьез потому, что ты и сам не можешь?

«Ага, ага».

Он еще немного размышляет. И добавляет:

«В мести есть энергия. И энергия эта довольно соблазнительна».

* * *

На следующий день он снова на Magic — теперь уже играет тут акустический концерт, в котором впервые на публике прозвучат две новые песни, Love My Life и Hotel Crazy. Перед выступлением в интервью он делает очередную попытку объяснить свой успех.

«Мне кажется, так получилось потому, что у меня гигантская, гигантски низкая самооценка, — говорит он, — что, как мне кажется, относится ко многим людям. Я думаю, люди могут слышать мой внутренний голос и пожалеть меня».

То есть понятно, что свою роль сыграла удача?

«Ага, и, понимаете, не очень умничать. Не знаю, почему людям западаю в сердце. Сильно подозреваю, что я просто многим представляюсь эдаким братом-дурачком. То есть такой архетипический клоун классный. Не знаю, как так получается, но я все еще здесь».

Вскоре он начинает петь перед публикой «Love My Life», и у него едва не сдают нервы.

«Невероятно трогательный момент для меня, — признается он, и, как мне кажется, это тот относительно редкий момент полнейшей ничем не осложненной откровенности на публике, — и это вот волшебство, те моменты, о которых я говорю».

* * *

2008–2009 годы

Из обсуждения на форуме AboveTopSecret.com в мае 2008 года:

Айзек Таннер Медсен: Спасибо, что рассказал народу на этом сайте про свой опыт. Мы оценили, разумеется… Вообще, что делает человека чокнутым? Ну, кроме тех случаев, когда у тебя такая фамилия (как у моих кузенов, которые «нормальнее» некуда) (фамилия юзера — Madsen, mad по-английски значит безумный, сумасшедший. — Прим. пер.)

Chrisonabike: Всегда боялся нормальных… Именно нормальные люди сбросили атомную бомбу.

* * *

В августе 2008 года Роб и Айда посетили Gilliland Ranch, место в Траут-Лейке, Вашингтон, у которого репутация эдакой «точки входа» для внеземных цивилизаций. Находясь там в компании администраторов сайта AboveTopSecret.com, Роб и Айда исследовали ночное небо в поиске аномалий. Результаты невнятные. Там еще присутствовали друзья-музыканты Роба из Стока, и по ходу дела написалось несколько песен. Одна, Deceptacon, войдет в его следующий альбом. Другая, Soda Pop, пролежит на полке до 2013 года. Роб рассказывал, что на этом ранчо он как-то шарил по книжным полкам, между книжек, которые там оставляли разные люди, и, вытащив одну наугад, отправился с ней в туалет. Он раскрыл книгу наугад и ткнул пальцем в первое попавшееся слово. Пригляделся. Строчка была: «подземный город под Сток-он-Трентом».

Новость об этой поездке разожгла страстную, но лишь временами толковую дискуссию на AboveTopSecret.com о том, уничтожит ли нынешнее увлечение Роба его карьеру. Вот, например:

Triplesod: Роб уже много чего делал в прошлом, что могло разрушить его карьеру, однако она в итоге шла гладко. Он был серьезным наркоманом и алкоголиком, в этот период его эго раздулось и он стал невыносим… определенные странные отношения и т. д. и т. п… в Юкей он одно время был главной знаменитостью, и пресса, как это у них принято, старалась его уничтожить. Если уж тогда у них не получилось, то не получится и сейчас.

Anonymous ATS: Привет, Робби, очень разочаровался, узнав, что ты совсем сошел с ума! Не то чтобы люди в белых халатах должны уже идти к тебе, но ты точно переплюнул Элвиса образца 1970-х. в интервью ты всегда казался довольно умным, образованным и восприимчивым. И как же ты связался с этой тусой Рона Пола/черные вертолеты? …Неужели они стоят того, чтобы пожертвовать своей репутацией и высокой оценкой тебя многими? Почему ты не использовал свой очевидно острый ум для ЧЕГО УГОДНО ДРУГОГО? Возьми любую книжную полку Borders! Почему бы не почитать Фрейда, Альтюссера или Фуко; Достоевского, Джойса или Пруста? Почему бы не поизучать молекулярную биологию или новое о спаривании морских звезд. Купить дорогую камеру и делать художественные фото бездомных и интересных ворот. Написать исчерпывающий анализ спагетти-вестернов итальянского кинематографа 60-х, отправиться в Японию изучать древнее искусство каллиграфии. Научиться плотничать и сделать дедушкины часы из фанеры, запатентовать их дизайн и продать его в «Икею». Любое из этих хобби — менее безумно чем то, которое у тебя сейчас.

0010110011101: Он заработал достаточно денег, переспал с достаточным количеством женщин, употребил достаточно алкоголя и наркотиков — хватит на целую жизнь! Пришло время для нормального хобби!

Rawsom: Для некоторых из нас совершенно ясно, что Робби Уильямс — всего лишь марионетка, чтобы передать свое послание… Это просто трюк, чтобы завоевать ему популярность в определенных кругах.

Crakeur: Ага, он покорил все рынки и захватил все ниши, кроме желанных психов-уфоолгов… с нами он взлетит.

Anonymous: Привет, Робби & Все в этом чате, я сам верю в других существ, планеты, вселенные, галактики и чувствую что у Робби точно есть связь. Однако я в курсе, что мозг Робби долгое время контролировали люди на земле. Но контролирующие недооценили силу его духа, хотя его много раз перепрограммировали, он избавлялся от этого — он прирожденный боец и всегда хотел быть свободным.

В конце концов в дискуссию встрял сам Роб:

Привет, ребята, почитал посты, хочу сказать… нечего злиться на нездоровых… пусть их… Так я значит сумасшедший… ок… Я — сумасшедший, круто… Заметки на полях… Люди в белых халатах сегодня разрешили мне снять варежки, которые надели на меня, чтоб я себя не царапал… уууууу…

* * *

«Я всю свою карьеру чувствовал, что я, наверное, немного двинутый, что какое-то легкое безумие происходит, — говорит он. — С этим всегда здорово поиграть, если ты не все время шизанутый».

Иногда это все же нудновато. Ближе к финалу своего тайм-аута, после того как они с Айдой переехали в ранее купленный большой дом в Уитшире, таблоиды, проецируя свои штампы, решили, что в это графство он переехал потому, что там — круги на полях пшеницы. Нет, совсем не поэтому, вообще. Но The Sun, убежденный в этом, применил старый добрый трюк таблоидов. «Они заслали журналистов дежурить у дома в образе зеленых человечков, — рассказывает Роб. — Я, помню, проезжаю в машине мимо этих чуваков в костюмах пришельцев… Они как-то смутились, когда я на них косо посмотрел».

Роб понимает, что это все также таит опасность. То, что люди думают, что ты рехнулся — это для такого человека как он забава и удовольствие. Но есть и сопутствующие риски.

«Если ты действительно псих, и при этом они тебя обвиняют в том, что ты псих, то это тревожно, потому что игра уже вышла у тебя из-под контроля, — объясняет он. — И я ведь совсем не понимал, что на самом деле немного сумасшедший, хотя к НЛО это не имело никакого отношения». Это гораздо более простой вариант сумасшествия, который с удовольствием контролируешь сам: «Я выкуривал тонны травы».

* * *

Треды на AboveTopSecret, от которых Роб, похоже, получал более всего, — это те, где в первую очередь обсуждалось то, что и привело его на этот сайт. Например, после того, как он запостил описание некого явно паранормального случая, Роб терпеливо отвечал на каждый вопрос, проясняя даже самую мелкую подробность. В другом треде он посоветовал лучшее НЛО и соответствующие видео на YouTube.

И его комменты возникали в разных неожиданных местах — там, где он мог добавить нечто существенное к обсуждаемому вопросу. В чей-то тред под названием «Странные царапины на моем теле» он добавил такой свой коммент: «У меня они все время… несколько месяцев не было, правда… думал, у всех есть, пока с друзьями эту тему не поднял… ну как, знаете, проснулся — а у тебя царапины на тех местах, куда руки не достают — нет, не знаем… ОГО… а они длиной от 4 до 8 дюймов, на вид причем как будто кровь слегка текла, но теперь подсохло… быстро исчезают… обычно в течение пары дней…»

Но все чаще и чаще дискуссии, в которые он втягивался — про него как про поп-звезду. Это даже отодвинуло настоящих фанатов Робби Уильмса, которые уже поняли, где его искать и чье присутствие на сайте мешало всем. В этих обсуждениях Роб, как обычно, вынужден был оправдывать себя.

Один такой, типичный, тред начался из-за двух свежих публикаций в прессе. Первая публикация сообщала, что в Лос-Анджелес приехала Лили Аллен, Роб с ней ужинал и принял на себя роль старшего брата, что, между прочим, значит, как утверждал заголовок, что «Лили Аллен будет наблюдать НЛО с Робби Уильямсом». Вторая статья, в общем, о том же: «Робби Уильямс втянул детей Дэвида Бэкхема в охоту за НЛО». Большинство негативных комментариев вертелось вокруг того, что на картинке ко второй статье с подписью «Робби Уильямс признает, что мысль о внеземной жизни его завораживает» он изображен в кепке, темных очках и оранжевом шарфе на лице. Обсуждение этой важнейшей детали занимает на форуме 37 страниц. В конце концов и отвечать пришлось долго:

«Привет, ребята, не могу комментировать каждую ложь в прессе или здесь на ATS, потому что думаю, что в любом случае все выльется в травлю поп-звезды… По-любому я люблю ATS и считаю себя частью коммьюнити сайта. Так что, друзья-форумчане, в качестве объяснения… Фотография эта сделана году в 2003/4, может быть и раньше… В тот период моей жизни они (папарацци) ловили меня повсюду… В самолете толпами собирались, человек по 7, 8… Когда полный самолет людей, человек 200 за тобой, взлетает, это пугает… вспышки повсюду, чего делать, непонятно… ты в панике… пытаешься сохранить какую-то приватность… задним числом понимаешь, что оранжевый шарфик так себе защита. Но уж поверьте, любое такое фото меня обдумано (мною) в панике. Я тогда был молод и наивен… ты их не победишь, и я перестал пытаться… та картинка только одна из целой серии провалившихся попыток сделать их фотографии ничего не стоящими… не вышло… пробуешь такие вещи… иногда получается, иногда как дурак выглядишь.

Что касается сюжета собственно… У меня нет телефона Лили Аллен, я ее не знаю, только в прошлом году где-то ее видел пять минут, сказал привет. В моем саду не проводятся никакие НЛО-вечеринки. Сама мысль о них мне смешна. Да, я время от времени заглядываю, но на этом все. Теперь насчет Дэвида Бэкхема и его детей. Вы это серьезно? Я с Дэвидом встречался пару раз, но мы никогда вообще не говорили об НЛО.

В общем, вот вам практический совет: не верьте ничему, что читаете. Все выдумки. И я знаю, что вы думаете, что знаете, но, поверьте, таблоиды — это только мыло, больше ничего. А что касается того, что из-за меня „наше движение выглядит глупо“, то я обещаю оранжевый шарфик никогда больше не повязывать. Это докажет, что все относятся к этой теме серьезно. По-любому… я здесь, я все читаю, я хочу информации. Как и все в этих чатиках. Удачной охоты, друзья. Р.У.».

И он добавляет коммент, чтобы все прояснить окончательно:

«А, кстати! Если никто не собирается меня фотографировать, то я и не прикрываюсь. Да, вы правы… это выглядело бы 3.14здец».

И потом еще:

«А, кстати, я и не предлагал, чтобы все к этому относились серьезно. Но судя по тредам, некоторые относятся. Знаю, я говорил, постить больше не буду, но мне дико скучно и я все утро за собакой какашки убирал. Так что отлично отвлекся…»

И потом еще, пытаясь защитить плохо скрытую матерщину:

«Простите… забыл, что это до сих пор считается вульгарным. Это мое любимое слово. Столько раз слышал, как меня им обзывали, что решил его присвоить. От него сила».

Через какое-то время, наверное, неизбежно, но это все стало чересчур уж.

«Многие были очень милы, — говорит он, — но хренова туча народу городила какую-то херню о моем участии там. Пальцы обожгло». Так что юзер Chrisonabike перестал писать посты и комменты. А Роб продолжил регулярно читать сайт, но голоса больше не подавал.

* * *

Парадоксальным образом, но когда Роб занимался уфологией, его во всей этой истории с НЛО привлекал не ответ вопрос, существуют ли паранормальные явления на самом деле или нет. Он вырос с верой в то, что конечно существуют, это для него вера, которая не подлежит проверке. Хотя бо?льшая часть его души склонялась к тому, что все это существует на самом деле, он сам очень хотел найти доказательства того, что этого не существует.

«Я хотел сам разобраться в вопросе, — говорит он. — Понимаешь, я до того не занимался серьезно этим вопросом, а с мнением противников даже поверхностно не знакомился».

И, помимо прочего, заход на территорию верующих в паранормальное в результате несколько подорвал его собственную веру. (У него вообще очень тонкий нюх на всякую гнилую ахинею.)

Но ему все еще хотелось бы верить: мир со всем этим гораздо интереснее. И у него не пропала вера в то, что наша жизнь настолько странна и загадочна, что жесткая логика и рациональный ум не все способны объяснить.

«Мне было бы грустно, если б не было всякого странного-загадочного-необъяснимого, для шапочки из фольги, — говорит он. — Вот потому я сам в эту область пошел — выяснить какую-то правду».

И он все еще надеется, что ему воздастся за веру. «Мне что, восемь лет? — говорит он. — Конечно. Уверен, немного волшебства — это все любят. Я иногда надеюсь, что это волшебство реально».

* * *

А вот другой способ сказать то же самое, способ уже чисто роббиуильямсовский.

«Вообще-то паранормальные явления уже происходили, — замечает он, хихикая на абсурдностью ситуации. — Я вот, например, продал шестьдесят миллионов альбомов — чем не пример? И уж если я такое смог сделать, то возможность жизни на других планетах…»

* * *

Сентябрь 2016 года

Однажды поздним вечером в своем сьюте в Soho Hotel, перед тем как лечь спать после еще одного долгого дня, в котором он делился с миром о том, что считает своими плохими и хорошими чертами, Роб включает мне на ютьюбе видео, которое только что нашел. Видео сделано с дрона, который летает над Танстоллом, где он вырос. Во время просмотра Роб рассказывает о самой местности и истории города.

«А вот и дом мой — с ума сойти! Улица Гринбенк-роуд… До шестнадцати там жил… А вот тут паб был… С ума сойти, да?.. И у всех окна сделаны. Везде… А здесь вот меня обидели однажды. Большой мальчик меня побил и засунул мне палку в рот, ты, типа, знай, каков траханный конь на вкус… мне десять было… а он психопат… Здесь вот мужик один жену свою убил… В этом доме траву продавали… тянуть, понимаешь… смолить… Вот тут парень один жил — нассал в банку из-под лимонада Lilt и дал мне попить. Я думал, что Lilt на вкус такой и есть, гадость такая, пока снова не попробовал — а он оказывается не теплый и без вкуса мочи… Сосед наш, песни писал, я их как-то на ютьюбе нашел, подумал, отличные какие, честно, молодец!.. А потом в одной песне: „поп-звезда, что жила по соседству, набрала снова жиру и весу“. И я такой: „о, это ж про меня, про то, что я вес набрал… ну-ну, хотел тебе помочь, но теперь уж вряд ли…“ Его отец народными танцами увлекался… Вот в этих кустах темный сидр впервые… А там вот по пути сумасшедший дом, там один убил девочку в методистской церкви, а церковь вот здесь… Я думаю, что это тот, который убил ее, за мной по пятам в парке шел. И я его привел аккурат к полицейскому участку. У меня встроенный детектор опасности, а этот парень выглядел и вел себя странно. Я об этом рассказал полиции, они сказали, что ничего не могут сделать… На самом деле с переделанными окнами дома теперь выглядят шикарно…»

* * *

2008–2009 годы

Роб сам никогда не называл даты своего возвращения — даже не намекал, состоится ли оно вообще — и, по его словам, его менеджмент никак на него не давил. «Они меня оставили восвояси, — говорит он. — Никаких вопросов вообще. Позволили спокойно существовать». Позже, я думаю, он это стал ценить — как совершенно необычное проявление доверия и дружбы. «Другой менеджмент уже б задолбал наверняка, — размышляет он. Ну в смысле вот тут парень кучу денег нам приносил, а теперь жрет пирожные и за НЛО гоняется». Очень медленно, но он все же пришел к осознанию: жизнь на отдыхе — это не для него. «У меня мозги стали как швейцарский сыр, — признается он. — Я понял, что мне очень нужно что-то делать, ну хоть что-то. Мужчине нужна цель и мужчине нужно дело. Я очень хорошо понял, почему многие мужчины, выйдя на пенсию, вскоре умирают. Просто вижу, как оно происходит. Нужно мясо и кости, иначе ты просто развалишься, а я собственно тогда и рассыпа?лся. И голова обратилась на себя…»

Но даже при этом ему пришлось как-то торить путь к своему решению. Сперва он решил, что выпустит что-то из сделанной уже музыки, но никак ее рекламировать не будет. «У меня был готовый альбом, от которого рекорд-компания упала бы в обморок. Там все запикано, забибикано, припевов нет, а тексты странные», — говорит он. Он подумал, а не выложить ли просто в интернет? Его разубедил тот аргумент, что такой ход не будет воспринят как смелый и яркий, и люди скорее всего решат, что ему просто плевать на все. И публика тоже может ответить симметрично — просто проигнорирует, и все. Он осознал: если уж делать что-то, то делать хорошо. «И я такой — ну ладно, окей, немножко подожду, пока захочу вернуться и буду уверен в себе…»

* * *

Только сделав первые, пробные попытки согнать свою зимнюю спячку, он заметил, что в определенном отношении жизнь его стала проще, чем до исчезновения. В других отношениях он, возможно, потом пожалел бы о переменах, но одна трудность почти исчезла.

«Когда я начал только прятаться, одна часть меня говорила: пошли нахер эти папарацци! Никуда не выйду! Пошли они нахер! Все потому, что они и на крыше меня поджидали, и десятки машин, набитых людьми, за мной гонялись. Я же был их гонораром. И ничего я с этим поделать не мог. Это все бесило, огорчало, сбивало с толку, разочаровывало и приводило к изоляции. И я все ждал и ждал, а за эти три года, что меня не было, что-то произошло, — он смеется, цитируя группу Fun Boy Three, — наверное, судебные процессы подействовали, но, короче, папарацци исчезли. Я вышел в люди — а их нет. И сильный свет, которым они меня слепили — тоже исчез».

* * *

Когда-то он показал Айде снимки Стока в Google Earth. Про Танстолл-парк она сказала «полная идиллия». Так что пора уже было увидеть все это в реальности. Так что в ноябре 2008 года он повез ее в свое прошлое. «Волшебное путешествие, — говорит он. — Мы объехали Лондон, где слишком уж многое напоминает обо мне прежнем. Мы поехали в Сток — ну чтобы я показал Айде Сток. А там, в Стоке, народ очень добрый и дружелюбный. Я вот прям как будто в отчий дом вернулся, на самом деле. В Беверли-Хиллс люди совсем другие, сильно отличаются от жителей Стока».

В начале этого года он в Лос-Анджелесе пережил то, что сам называет «каталог разрушенных дружб». Таким образом вернуться в город детства, который его воспитал, хотя бы на короткое время, явилось идеальным противоядием.

«Я обнаружил, что мне требуется снова войти в контакт с чем-то очень реальным, настоящим, и тем, что происходило до того, как я прославился. Это мне удалось сделать в Стоке, и это было удивительно. Зашел к маме, к папе, сводил Айду в Порт-Вейл, в Танстолл-парк, показал ей дом моей няни. Посетили могилу няни, могилу тети Джо, сходили в итальянский с папой и его друзьями. Шел снег, все выглядело очень красиво. Люди Айду приняли очень тепло, с ней и со мной прекрасно обращались, и я почувствовал себя здесь своим».

Однажды они вдвоем постучались в двери дома, где Роб прожил с 13 лет до 18–19.

«Там теперь жила азиатская семья, — рассказывает он. — Они очень удивились, но вели себя очень, очень мило. Они тут же пригласили меня зайти-поглядеть. Мою спальню и гостиную они переделали в гардеробную. Они просто сделали у дома пристройку, с балконом на задах. Теперь вид у дома прям шикарный».

И в ту же поездку он купил в Уилтшире дом. Об этом он уведомил меня и-мейлом: «Похоже, немножко поживу в Блайти… ура».

* * *

В феврале 2009 Роб отвел Айду посмотреть игру Порт-Вейл с Брентфордом на домашнем стадионе Брентфорда Гриффин-парк. Был день Святого Валентина, Робу уже исполнилось тридцать пять лет. Порт-Вейл продул два-ноль, а присутствие Роба не прошло незамеченным. Толпа стала ему петь. То, что, как им казалось, он должен знать.

Больше ты не знаменит!

Больше ты не знаменит!

Не будем обращать внимание на парадокс. Тот факт, что они узнали Роба и потрудились его подразнить, полностью опровергает спетые слова. Тем не менее, это показатель кое-чего.

«Меня все это рассмешило, — говорит он, — ну как же — вот обычная публика обо мне говорит, вот так она меня воспринимает, и это странно».

Он ответил в тему.

«Я запел: куплю всех вас и превращу всех в Tesco. И потом: у меня больше фанов, чем у ва-а-а-ас…»

Но все равно — тут было над чем задуматься.

Больше ты не знаменит!

Напрашивался, понятно, вопрос: Роба больше беспокоило то, что это правда, или то, что это не правда?

* * *

Он говорит, что был один особый, довольно случайный, момент, когда он понял, что на самом деле очень хочет вернуться. Он ехал в машине в Лондон и слушал хит-парады на радио… он даже не может точно сказать, что в том моменте было такого особенного, кроме того, что он вдруг понял. «Как-то на меня повлияло, что вот хит-парад этот играет, а мы едем в Лондон, и меня вдруг пробивает: да, я должен вернуться и работать», — сказал он.

И конечно, вместе с такой уверенностью пришел страх. Что если то, что сломалось в конце 2006-го — что бы там ни сломалось — так и не починили? Или, говоря проще, примитивнее — что, если можно разучиться быть поп-звездой?

«Я всю свою карьеру провел в страхе, но всегда умел его скрывать за маской. А теперь я не мог снова, грубо говоря, сесть на велосипед, я не знал, где механизмы, где педали, и маскировка моя свалилась. Раньше я, садясь за руль, как-то все делал и делал и ехал, по крайней мере. Мышцы сами работали. А теперь столько времени прошло… а вдруг мышцы не уже не заработают? Что если люди увидят, что происходило?»