Вместо послесловия

В июне 1987 года меня – по рекомендации Ефима Григорьевича Эткинда – пригласили выступить в Париже в Институте славистики при Сорбон-не. Я рассказывал аспирантам и преподавателям университета о гитарной поэзии, спел несколько песен Галича и Окуджавы, в частности, только что написанную Булатом «На Сретенке ночной надежды голос слышен», которую он мне напел недели за три до этого во время своего второго визита в Америку. Этот голос надежды, говорилось в песне, «слаб и одинок, но сладок и возвышен. / Уже который раз он разрывает тьму. / И хочется верить ему». А потом:

Когда пройдет нужда за жизнь свою бояться,

тогда мои друзья с прогулки возвратятся.

И расцветет Москва от погребов до крыш –

тогда опустеет Париж…

А если все не так и все как прежде будет,

Пусть Бог меня простит,

пусть сын меня осудит,

что зря я распахнул напрасные крыла.

Что ж делать? Надежда была…

«Предположим, что всё выйдет так, как мечтает Окуджава, – заметил на это известный французский славист Мишель Окутюрье. – Что будет с гитарной поэзией, когда в России настанет свобода? Не исчезнет ли она вместе со всей “контркультурой”?»

Я ответил профессору, что в его свободной Франции искусство поющих поэтов не только существует, но и процветает, о чем говорят такие блестящие имена, как Жан Ферра, Жак Брель, Жорж Брассенс, получивший главную премию французской Академии словесности. Произведения Брассенса включены в хрестоматии… Чем же Россия хуже Франции, почему она, обретя свободу, не сможет сохранить культуру умной «литературной» пес-ни? «Все это не довод, – парировал Окутюрье. – Жорж Брассенс не ровня Окуджаве. Булат Шалвович гораздо выше как поэт, но я опасаюсь, что с приходом свободы он и такие, как он, утратят питающий их стимул, который заключается в противостоянии власти и официальной культуры».

Тогда, в 1987 году, вопрос этот казался чисто гипотетическим, и я не стал продолжать дискуссию. Что я могу сказать сегодня, на четырнадцатом году странной, полной неустроенности и тревог постсоветской российской свободы? Пожалуй, то, что свобода эта не разожгла, а парадоксальным образом притушила те надежды и упования, которыми жило мое поколение и которые породили невиданный взлет альтернативной культуры. Гитарная поэзия в упадке, в ней не появилось новых имен, хотя бы отдаленно сравнимых с лучшими поющими поэтами второй половины XX века. Может быть, растерянность, вызванная внезапным обвалом системы, мучительная ломка идеалов, утрата прежних ценностей и невыработанность новых, – может быть, всё это не лучшая почва для расцвета поющейся поэзии высокой пробы.

И все же – рано торжествовать Мишелю Окутюрье. Что такое четырнадцать лет в исторической перспективе? Всего лишь краткий миг, мгновение, вслед за которым когда-нибудь – кто знает? – всё встанет на свои места и в России вырастет истинно свободное поколение, которое сложит свои песни, исполненные достоинства, глубокого смысла и таланта.

Июнь 2005