Госпожа эклектика

Госпожа эклектика

Ее на моей памяти, в 1950-е годы, на уроках истории искусства в нашей художественной школе при училище Серова преподавательница ругала, обзывала безвкусицей и «архитектурным винегретом», обвиняла архитекторов в том, что они стали в лакейскую позу «чего изволите?» перед капиталистами.

Естественно, я тут же зацепился за это слово и полетел в библиотеку узнавать, что такое эта самая «эклектика». Здания, коими восторгалась преподавательница, в основном построенные в стиле классицизма, навевали скуку. Нет, конечно, я признавал белоколонную красоту Михайловского дворца, Александринки и всей улицы Зодчего Росси, но все, что строилось в годы моего детства в подражание классицизму, в подражание ампиру — шепотом называемое тогда «роскошный сталинский стиль», меня отвращало своей давящей казенщиной. Домов с гербами и колосьями в орнаментах, с окошками-бойницами, запрятанными в железобетонных колоннах, в те годы поналепили предостаточно.

Эклектика или, точнее, «эклектизм», как сообщал Советский энциклопедический словарь (от греч. eklekti-kos — выбирающий), «механическое соединение разнородных, часто противоположных принципов, взглядов, теорий, художественных элементов и т. п.; в архитектуре и изобразительном искусстве сочетание разнородных стилевых элементов или произвольный выбор стилистического оформления для зданий или художественных изделий, имеющих качественно иные смысл и назначение (использование исторических стилей в архитектуре и художественной промышленности XIX в.)»[102]. Вооружившись этой цитатой, я пустился в пространный разговор с преподавательницей, доказывая, что используемое наследие других стилей в эклектике не копируется, а органично перерабатывается! И составляет единое художественное целое! Стало быть, это новый стиль! Я так в своей тетрадке по истории искусства и написал. Удивительно, что она сохранилась. Вроде бы Герцен заметил, что тринадцатилетние подростки самые большие философы! Для моего детства эта цитата верна. Неужели сегодня по-другому? Не может быть! Просто я давно не разговаривал с тринадцатилетними философами. Это не их, это — моя вина.

И удивительно, что в 1957 году, обучаясь в художественной школе, я, тринадцатилетний сопляк, доказывал, прежде всего себе, очевидные нынче вещи, но ведь это было полвека назад. С ума сойти — уже полвека! Тогда эклектика была чуть ли не бранным словом, а мне она нравилась! И нравится! Она живая, она занимательная, она человечная и добрая и обильно одушевленная маскаронами и прочей декоративной лепниной.