Авантюры Короля ночных улиц
Авантюры Короля ночных улиц
Караваджо обвел мутным взглядом грязный сводчатый потолок. Где он? Это явно не его комната в доме прелата Пуччи. Ах да — монсеньор же выгнал его под горячую руку, не отдав даже картин. Так что художник оказался на улицах Вечного города. Там, на улицах, Караваджо и подхватил знаменитую римскую малярию. Таких больных свозили в монастырский госпиталь Санта-Мария и бросали на произвол судьбы в подземелье, как трупы. Значит, и он в подземелье смертников. Выходит, скоро увидит отца с матушкой.
Стукнула дверь. Показалась чья-то голова: «Вон тот парень из Караваджо. Неси его на свет!»
Здоровенный монах, как перышко, поднял ослабевшего художника и потащил куда-то. Очнулся он в опрятной келье. Рядом — сестра-сиделка. Оказалось, приор госпиталя, синьор Контерас, видевший художника у монсеньора Пуччи, узнал его среди больных. Выходит, воссоединение с родителями пока отменяется.
Едва начав приходить в себя, Караваджо попросил холст и краски. Поставил зеркальце на расшатанном монастырском столе и написал автопортрет — кожа желтая, лицо одутловатое, вместо одежды — несвежая простыня. А чтобы было не так страшно смотреть, пририсовал себе гроздь винограда с венком и назвал картину «Больной Вакх». С этим «Вакхом» Караваджо и явился в мастерскую модного живописца Чезаре д’Арпино. Тот скривился, но не выгнал. В этой-то мастерской на него и обратил внимание могущественнейший кардинал Франческо Мария дель Монте. «Но мне нужны картины только на евангельскую тему!» — заявил он. Караваджо взвился: «Я не стану писать ни сцен мученичества, ни пыток — боли хватает вокруг!» Но потом, поразмыслив, решил: разве в Святом Писании нет прекрасных тем — например, библейские красавицы? Правда, где нищему художнику взять натурщицу? Ну да что-нибудь придумается!
Фальшиво насвистывая, Караваджо возвращался в полуподвал, который снимал у приятеля. Ничего, вскоре добрейший кардинал дель Монте обещал дать ему приют на своей знаменитой вилле Мадама. Это же чудо — жить на вилле, спроектированной и расписанной самим великим Рафаэлем! Не будет больше протекающих стен, сырости со сквозняками.
Толкнув дверь, Караваджо шагнул в темноту своего пристанища. И вдруг тонкий клинок уперся ему в бок. Проклятый кошмар — неужели убийцы застигли его в собственной комнатушке?!
«Осторожней, Пьетро, ты можешь ранить художника!» — прозвучал нежный, но капризный голосок.
Перед Караваджо возникла тонкая девичья фигурка. Божественный овал лица, пухлые губы, надменный взгляд блестящих карих глаз. Фелида Меландроне — известная всему Риму золотоволосая куртизанка, чьей благосклонности добиваются самые богатые, красивые, знатные. Но что она делает в его убогой каморке?
«Я хочу, чтобы вы нарисовали мой портрет! — повелительно проговорила красавица. — Я приду завтра утром!» И, подозвав своего телохранителя щелчком пальцев, как собачонку, Фелида удалилась.
Ночь прошла в лихорадке. Караваджо бегал по домам друзей, выпрашивая у кого что мог. Зато к утру он натащил в свой полуподвал занавеси и скатерть, пару красивых стульев и даже дорогой персидский ковер — не ступать же ножкам красавицы по грязным доскам. Красавица явилась одна, оставив телохранителя на улице, подошла к окну так, чтобы свет выгодно освещал лицо: «Рисуй, я хочу остаться в веках!» Вот тут-то Караваджо и осенило: «Позвольте мне увековечить ваш образ в картинах на святую тему!» Красавица удивленно вскинула брови: «Ты в уме? Писать с меня образ святой? Да только на прошлой неделе из-за меня были две дуэли. Глупцы поклонники не поделили мою благосклонность. Молодой Альбертиго и доктор Пруэтта отправились к праотцам. Зато их соперники заплатили мне втрое положенного!»
У Караваджо мурашки побежали по коже. Красавица говорила о смерти так спокойно, как Ледяная дева. От такой надо бежать подальше! Но ведь притягательна, как рай небесный. «А вы всегда остаетесь с тем, кто больше заплатит?» — хрипло прошептал художник. «Или с тем, кто больше понравится!..» — откликнулась Фелида и ринулась в объятия Караваджо.
Дни завертелись. Художник работал как одержимый. Ведь после того, как он перебрался на виллу Мадама и стал официальным протеже кардинала дель Монте, римляне завалили его заказами. Но Караваджо думал только об одной заказчице — прелестной Фелиде. Ей не слишком-то понравился портрет. А когда художник написал ее в образе святой Екатерины Александрийской, она и вовсе недовольно надулась: «Что это за вульгарное колесо сзади?» Не говорить же ей, что это пыточное колесо, на которое потом возведут бедную святую!..
Прелестная Фелида не знала ни истории, ни библейских сюжетов. Она вообще ничего не хотела знать, кроме своей выгоды и тщеславия. «Все говорят, что ты — большой художник. Вот и рисуй картину побольше!» — требовала она. Конечно, это была чистой воды авантюра — изображать в виде святых дев самую высокооплачиваемую городскую куртизанку. Но что делать, коли затуманенный вожделением глаз Караваджо видел ее святой и непорочной?.. Хотя что-то все-таки шевелилось в его голове, ведь написал же он огромный холст «Юдифь и Олоферн», на котором Юдифь с прелестным лицом и капризно-презрительным взглядом Фелиды безжалостно отсекает голову несчастному Олоферну. Причем беднягу Олоферна Караваджо написал с себя. Фелида взглянула и захлопала в ладоши: «Я убила тебя!»
Наконец-то до Караваджо стала доходить истинная сущность коварной и безжалостной возлюбленной. Да она бездушная кукла! Мало того что стража чуть не каждую неделю подбирает трупы поклонников, дравшихся из-за нее на дуэли, она и сама не прочь убить!..
Теперь он старался не видеться с Фелидой. Это оказалось несложно. Заказы множились, деньги текли рекой. И наконец, свершилось главное. В январе 1599 года Караваджо пришел в капеллу Контарелли в церкви Сан-Луиджи деи Франчези. Теперь он — не простой посетитель, а живописец, которому поручено написать на правой стене (той самой, которая столь не понравилась ему восемь лет назад, когда он только приехал в Рим) сюжеты из жизни апостола Матфея. И это будут не возвышенно-красивые изображения, а глубоко трагические сцены. Есть и другие заказы: уважаемый синьор Черази пригласил Караваджо расписать свою капеллу в церкви Санта-Мария дель Пополо. Для него надо нарисовать «Обращение Савла». И это тоже будет неожиданная картина!
О, лучше бы в голову Караваджо не приходили все эти «неожиданные» идеи! Прелат церкви Санта-Мария дель Пополо обвинил его в ереси. Это было серьезно — ведь совсем недавно церковь сожгла на костре еретика Джордано Бруно! И вот Караваджо, истекающий холодным потом ужаса, стоит перед церковным судом.
«Почему на твоей картине апостол Савл, иначе именуемый Павлом, валяется на земле, а в центре, как главная героиня, стоит лошадь? Это святотатство!» — гремит голос прелата. «Я хотел изобразить тот страшный миг, когда, увидев, что лошадь вот-вот растопчет его, Савл обратился к Богу», — пытается оправдаться Караваджо. «Выходит, лошадь заменяет у тебя Бога, и потому от нее исходит свет?!» — ахает прелат. «Нет! — отвечает художник. — Но она — орудие Божье и стоит в свете Бога».
Кардинал дель Монте, сидящий в первом ряду, встает: «Не стоит судить столь строго! Художник не умел, но мечтал выразить Слово Божье. Мы накажем его за неумелость — оштрафуем на сто скудо!»
У Караваджо все плывет перед глазами. Надо же — темной ночью он не боится столкнуться с шайкой головорезов, а монахи в черных сутанах приводят его в ужас.
Надо реабилитироваться — и срочно! Как раз есть подходящий заказ: влиятельнейший маркиз Джустиниани уговорил монахов-кармелитов поручить Караваджо написать «Успение Марии» для церкви Санта-Мария делла Скала ин Трастевере. Художник трудился долго и тщательно. Но когда предъявил картину кармелитам, те ахнули. На холсте Нечестивца Мадонна умирала в убогом подвале, похожем на приют для нищих. Она лежала в рваном крестьянском платье, а на ее обнаженных огрубевших ногах виднелась засохшая грязь, будто она обошла все дороги мира. Дальше — больше! Уже через пару дней по Риму поползли слухи, что проклятый художник использовал в качестве модели мертвую проститутку, выловленную в Тибре. Вот откуда такая натуралистичность — одутловатое, словно испитое лицо и вздутый живот, как у утопленницы. Это было святотатством!
Монахи воззвали к святой инквизиции. Маркиз Джустиниани в качестве «вклада замирения» привез в монастырь несколько бочек отборного вина. Караваджо в ужасе кинулся к очередной картине. Уж теперь-то он напишет то, что надо, — огромное благочестивое полотно «Мадонна с пилигримами».
Однако все повернулось по-иному — в мастерскую Караваджо вломились стражники и потащили художника в суд. Там уже бесновался, изрыгая проклятия, нотариус Мариано Пасквалоне: «Этот мерзкий художник избил меня! А все из-за своей потаскушки!» — «Ничего подобного! — кинулся к судье Караваджо. — Я избил его из-за непочтения к Святой Деве Марии!» — «Рассказывай!» — гаркнул судья. И художник начал объяснять: «Я пишу алтарный образ. А синьор Пасквалоне, взглянув на холст, обозвал Святую Деву шлюхой!» — «Не слушайте его! — закричал нотариус. — Лучше спросите, как его зовут бродяги на улицах нашего славного Рима?» — «Как?» — поинтересовался судья. «Королем ночных улиц! — выпалил синьор Пасквалоне. — Потому что его все боятся. Он же из дома без своего кровавого ножа не выходит!» — «Это правда?» Судья воззрился на обвиняемого. «Вы же знаете, ваша светлость, что на улицах, особенно ночных, полно бандитов, — буркнул Караваджо. — Ну подрался я пару раз! Приходится защищаться!» И тут опять встрял Пасквалоне: «Да он и есть самый главный бандит! Потому и малюет потаскушку!» Караваджо начал злиться: «Зачем говорить такое?! Мне позировала хорошая девушка — нежная и ласковая…» — «Это ты сам проверял? — с издевкой поинтересовался Пасквалоне. — Конечно, ее нежность известна всем. Вы видели эту картину, господин судья?» Проклятый Пасквалоне повернулся к слуге закона. «Я не имею времени на созерцание всяких картин!» — отрезал судья. И тогда Пасквалоне взорвался: «А зря! Могли бы и взглянуть. На той картине в виде Святой Девы Лена Антоньетти!»
Судья крякнул. Это же проститутка с улицы Пьяцца Навоне. И она действительно ни для кого не жалела ни ласки, ни нежности. Но в последнее время, когда судья приказал Лене явиться к нему, девчонка не соизволила прийти. Потом уже, порасспросив соглядатаев, судья узнал, что Лена спуталась с каким-то живописцем. Чуть не собралась за него замуж. Но какое замужество! На таких, как эта Лена, не женятся даже самые распутные художники. Хотя поговаривали, что ухажер девки души в ней не чает. Однажды, когда какие-то подвыпившие аристократы попытались забрать к себе девчонку силой, отчаянный ухажер их просто прирезал. Дело тогда замяли, погибшие были всего лишь младшими сыновьями, а почтенные семьи не хотели огласки. Кому охота признаваться, что члены твоих семей лишились жизни даже не из-за высокооплачиваемой куртизанки, как, например, Фелида Меландроне, а из-за простой девки с улицы, как Лена?! Судья тогда не стал вникать в происходящее — не хотелось бередить собственные воспоминания о том, что эта Лена и ему отказала. Но теперь перед ним, почтенным судьей Рима, стоит тот самый живописец, из-за которого раньше такая уступчивая Лена стала такой несговорчивой. Вот он — миг расплаты!
«Все понятно, — кровожадно ухмыльнувшись, проговорил судья. — Взять его!» Но Караваджо не стал дожидаться, пока стража выполнит приказ судьи. Свалив ударами могучего кулака охранника у двери, он выскочил из зала суда.
Пришлось бежать из Рима. Не садиться же в тюрьму?! Пару лет назад он уже побывал там — сначала за дуэль, потом за сочинение нашумевших, но, увы, неугодных властям стихов. Хорошо, что спасли влиятельные друзья. Но больше он в тюрьму не пойдет!
Как бы не так! Едва маркиз Джустиниани уговорил нотариуса забрать свое заявление и возмутитель спокойствия вновь объявился в Риме, как тут же попал в новую заварушку. Стражник, которого отрядили следить за неблагонадежным художником, был найден с проломленной головой.
Караваджо попытался доказать свою невиновность, но ему не поверили, и он в третий раз оказался в знаменитой римской темнице Торре ди Нона. На него надели кандалы и пытали. Счастье, что обо всем прознали его приятели — уличные головорезы. Один из бандитов просто выкрал художника. Не зря все-таки Караваджо был учеником легендарного Луиджи.
Теперь он скрывался в гавани Рипетта на берегу Тибра. Здесь, в римском предместье, посреди воров и контрабандистов, он чувствовал себя вполне комфортно. 29 мая 1606 года Караваджо с приятелями играл в мяч против троих братьев Томассони. Все шестеро были пьяны. Художнику показалось, что противники жульничают. Все сцепились. В итоге Караваджо вспорол одному из противников — Ринуччо Томассони — живот. Как на грех, рядом проходили матросы. Они и задержали всех участников драки. Правда, Караваджо успел скрыться. Только это мало что дало. У живописца открылось отягчающее обстоятельство — оказывается, перед этим он занял у Ринуччо крупную сумму денег, к тому же еще и поссорился с ним, поскольку Ринуччо отбил у него очередную уличную красотку. Римский суд решил, что художник специально подстроил драку, чтобы, во-первых, отомстить за отнятую любовницу, а во-вторых, просто убить кредитора, дабы не возвращать крупный долг. Не слишком вникая в суть дела, суд констатировал, что живописца Меризи, прозванного Караваджо, следует скорее называть одним из тех нечестивцев (что имело в Риме крайне ругательное значение), которые перевоспитанию не поддаются. Потому суд за полчаса приговорил художника к смертной казни. А это значило, что любой, увидевший преступника, мог убить его прямо на месте.
Художник бежал в Неаполь — там не властвовали римские законы. Перво-наперво беглец отправился в гавань к неапольской братве. Та встретила его с восторгом. Потом нанес визит богачам. Те, желая утереть нос нелюбимому Риму, расщедрились на заказы. Но как-то под покровом темноты в дверях мастерской художника возник парнишка в лохмотьях. «Друзья из гавани предупреждают тебя: прибыли сыщики из Рима, — прошептал он. — Бросай все! Я проведу тебя к фелюге, которая отплывает на Мальту. Там папские слуги не достанут тебя!»
Данный текст является ознакомительным фрагментом.