Находка великой симфонии
Находка великой симфонии
В 2005 году легендарная фирма «Мелодия» выпустила десять редчайших дисков лучших концертов выдающегося советского дирижера Евгения Мравинского. Там находилась и уникальнейшая запись 21-й симфонии композитора Овсянико-Куликовского, восстановленная с единственного сохранившегося в записи концерта 1954 года.
Впрочем, в 50-х годах ХХ века имя Овсянико-Куликовского гремело по стране. В СССР его исполняли часто. Однако уцелела всего одна запись.
Находка рукописных нот этой симфонии — истинное приключение или. авантюра. Началось все в 1948 году в благословенной Одессе. Областному радио требовался музыкальный художественный руководитель, а из Москвы как раз приехал Михаил Эммануилович Гольдштейн, известный скрипач, брат знаменитого скрипача Бориса Гольдштейна. К тому времени у Михаила случилась трагедия — заболела рука. И он был вынужден забыть о скрипичной карьере и переключиться на что-то иное. Вот Одесское областное радио и предложило ему стать руководителем музыкальных программ.
Время, однако, было сложным. Только-только кончилась Великая Отечественная война. Одесса зализывала раны оккупации. К тому же в столице уже набирала обороты «борьба с безродными космополитами» и «преклонением перед гнилым Западом». «Космополиты» (то есть те, кто не признавал самость советской культуры, а по-прежнему считал ее частью культуры мира-космополии) быстро заслужили и другие прозвания, например «враг народа», «западанец», «буржуазный прихвостень», и толпами шли в тюрьму и на лесоповал — для исправления своих искусствоведческих взглядов. Авось, валя деревья, поймут, что советская культура, коренным образом отличная от западно-разлагающейся, является величайшим достижением мира.
Словом, борьба с космополитами шла резво, за похвалу Шекспиру и Мольеру литературоведы вместе с театроведами оказывались в одиночных камерах. Конечно, Одесса далеко от Москвы, но ведь и там начальство кое-что понимает. И в один нехороший день радийного товарища Гольдштейна вызвали в местные органы: «Вы не можете руководить радио в одном из главных городов Украины. Вы ведь не можете правильно понимать украинскую музыку!» — «Почему?» — ошалело произнес Гольдштейн. «Потому что в вас нет ни капли украинской крови!» — ответили ему. «Но ведь Бетховен вполне удачно использовал вариации на украинские темы!» — вспомнил Гольдштейн. «Возможно, — усмехнулся человек из органов. — Но он не был евреем!»
Пришлось бедняге Гольдштейну оставить и радийную работу. Он стал просто преподавать обучение на скрипке. Но ведь как-то нужно было не попасть под лихую кампанию выявления «безродных космополитов»?.. Поразмыслив, Гольдштейн занялся изучением украинской музыки. Хотя что ему-то было изучать?! Он же родился в Одессе, учился здесь и прожил большую часть жизни. Да он впитал напевы этой музыки пусть не с молоком еврейской мамы, но с украинским воздухом, который вдохнул в первом вздохе! И вот теперь он — «прихвостень безродных космополитов»…
Музыкант начал ходить по библиотекам и архивам, отыскивая старинные ноты. И ему сказочно повезло! В Государственном городском архиве Одессы он отыскал ноты украинского помещика Николая Дмитриевича ОвсяникоКуликовского (1768–1846). Этот образованный человек когда-то создал великолепнейший оркестр крепостных музыкантов. А когда в Одессе в 1810 году открылось новое здание Оперного театра, благородно подарил весь этот оркестр Опере. И вот теперь, глядя на найденные ноты, Гольдштейн понимал, что Овсянико-Куликовский был еще и сочинителем. И каким! Найденную симфонию вполне можно причислить к лучшим образцам музыкального искусства его времени. Самобытный украинский композитор, даже не учившийся «по Европам», оказался не менее талантлив, чем тамошние гении. Да это же сенсация!
Своими выводами о находке Гольдштейн поделился с художественным руководителем Одесской филармонии М.А. Казневским. Оказалось — вовремя. Казневского как раз переводили на повышение в Киев на высокую должность начальника Управления музыкальными заведениями в Комитете по делам искусств УССР. Такое назначение следовало чем-то «подтвердить». А тут — смотрите-ка — найденный шедевр, партитура неизвестной украинской симфонии, ясно доказывающая приоритет украинской музыки над музыкальными творениями буржуазного мира уже на рубеже XVIII–XIX веков. Казневский тут же поручил «искателю музыкальных сокровищ» подготовить партитуру к исполнению, расписать голоса и начать репетиции с оркестром.
Сказано — сделано. Симфонию сыграли в Киеве, потом в Москве и Ленинграде. Успех был оглушительным. Вот тогда-то в 1954 году Ленинградский симфонический оркестр под управлением самого Мравинского и записал симфонию «украинского гения». Вслед за статьями появились и первые диссертации о творчестве Овсянико-Куликовского. Статью о нем поместила даже Большая советская энциклопедия.
После исполнения Мравинского решено было написать книгу о жизни и творчестве «забытого, но вновь открытого гения». За дело взялся один из самых партийно-преданных музыковедов Киева В.Д. Довженко. Но для книги нужна масса фактов и деталей. Довженко перекопал все архивы Одессы и Киева, но ничего не нашел. Пришлось и ему идти на поклон к первооткрывателю партитуры.
Дадим слово самому Гольдштейну. Вероятно, чтобы его не уличили в неточности, он приводит в своих воспоминаниях газетную статью. Вот как там изображен его разговор с Довженко.
«… — Так вы утверждаете, — начал Довженко, — что композитор родился в 1787 году? Значит, свой шедевр он написал, не достигнув двадцати двух лет?
Если вы очень хотите, то он мог создать симфонию и в более зрелом возрасте. Ну, скажем, к сорока годам.
Тогда наш подысследуемый появился на свет в 1768 году. Так и запишем! <…> А когда Овсянико изволил скончаться?
Точно не скажу, но кажется, в 1846 году…
Ага, точных данных нет… Значит, сведения о нем зажимали реакционеры».
Вам не кажется странным этот разговор, дорогие читатели? Что-то в нем фантасмагорическое точно есть…
Через месяц в газете «Радянське мистецтво» появилась пространная статья Довженко:
«По имеющимся сведениям, Николай Дмитриевич Овсянико-Куликовский родился в 1768 году в селе Бехтеры под Николаевом. Сведения о деятельности композитора исчезают начиная с двадцатых годов, даже в 1846 году, в день его смерти, ни одна из газет феодально-помещичьей России ни словом не обмолвилась о выдающемся сыне своего отечества…»
Увы, так и было! Никто не помянул композитора добрым словом. По одной простой причине — его никогда не было! Хотя, впрочем, настоящий помещик Куликовский, подаривший свой крепостной оркестр Одесской опере, конечно, жил на свете. Только вот никаким композитором он не был и никакой симфонии не написал!
Но откуда же она взялась?! Имеются же ноты, многократно переизданные, по ним играли лучшие оркестры страны. И слушатели восторгались. Музыка действительно была яркой, насыщенной, волнующей. Правда, некоторые особо внимательные указывали, что мелодия вроде похожа на песню композитора Исаака Дунаевского «Ой, цветет калина» из кинофильма «Кубанские казаки», но другие внимательные успокаивали: «Ясно же, что Дунаевский переработал народную песню! Не мог же он сам выдумать такую прекрасную мелодию — конечно, взял из народного творчества!»
А вот и нет — и не взял, а придумал сам. Это его песня — авторская. Так, может, и симфонию номер 21, прославившую Куликовского, сочинил Дунаевский?
А вот и нет! Симфонию номер 21, как и композитора Овсянико-Куликовского, сочинил, сам Михаил Гольдштейн. А что не сделаешь, чтобы сбросить с себя ярлык «приспешник безродных космополитов»?! Вот Гольдштейн и начал доказывать, что изучает украинскую музыку, да так рьяно, что даже сделал открытие новой, никому дотоле не известной, но прекрасной украинской симфонии. Только вот что же было делать, ежели подобной симфонии не существовало?!
Выход подсказал талантливейший украинский историк и драматург Всеволод Чаговец. Не все же кинулись ловить вокруг «космополитов». Остались и трезвые головы. Вот и Чаговец был таковым. «Докажи, что ты прекрасно разбираешься в украинской музыке, — сказал он Гольдштейну. — Напиши симфонию на украинские темы. А автором назови, например, помещика Овсянико-Куликовского, того, что дружил с Одесской оперой».
В то время в Одессу как раз приехал знаменитый композитор И.О. Дунаевский. Гольдштейн и рассказал ему о том, как Чаговец предложил «сбросить клеймо приспешника космополитов». «А что? — засмеялся Дунаевский. Он и сам был невероятным насмешником. — Неизвестная украинская симфония аж XIX века — отличная музыкальная мистификация!» — «Но нужна народная тема…» — проговорил Гольдштейн. Дунаевский кинулся к роялю и проиграл свою новую песню: «Бери — обработай в народном духе. Этой песни еще никто не слышал!» Это и была мелодия, позже ставшая легендарной песней про калину из «Кубанских казаков».
Получается, что к мистификации и созданию симфонии «композитора Овсянико-Куликовского» приложил руку не один Гольдштейн. Ну а потом все закрутилось — не остановить. Концерты, хвалебные статьи, диссертации, книга и… рьяные розыски музыковеда Довженко, который в конце концов потребовал предъявить оригинальную рукопись нот. С чего-то же Гольдштейн переписывал симфонию!
И завертелась другая машина. Гольдштейна вызвала. милиция. Оказалось, что Довженко обвинил «первооткрывателя» ни много ни мало в том, что он. уничтожил найденный старинный нотный текст великого композитора ОвсяникоКуликовского. А это было уже уголовным преступлением. Вот тут-то и пришлось бедняге Гольдштейну сознаться, что симфонию номер 21 он сочинил сам. И никаких старинных нот не уничтожал. Но ему никто не поверил! Ведь он был простым преподавателем музыки, а нотный текст Куликовского — шедевр!
Пришлось на самых верхах тогдашнего музыковедческого олимпа устроить экспертизу симфонии. Лучшие музыковеды Москвы должны были явиться на некое заседание и высказать свое мнение. Никто не пришел! Все отделались только письменным заключением. Видно, стыдно было за свои прежние хвалебные отзывы о великом Овсянико. Зато теперь все в голос согласились, что и манера письма не XIX века, и гармонии не те, и распределение по инструментам не старинное. Правда, и в то, что такую замечательную симфонию мог написать какой-то там Голдштейн, никто не поверил.
Однако Довженко не хотел сдаваться. Он-то, затеяв книгу, не хотел отказываться от «украинского шедевра». По его настоянию у Гольдштейна произвели обыск. Старинных нот не сыскали, зато нашли. порнографию. Впрочем, уже на другой день выяснилось, что «порнографией» оказалось изображение обнаженной Венеры кисти великого Боттичелли.
Словом, доказательств уничтожения симфонии не нашлось. Доказательств «несоветского образа жизни» Гольдштейна тоже. Про «безродных космополитов» никто и не упомянул, поскольку шел уже 1959 год и деяния Сталина были осуждены ХХ съездом КПСС. Чтобы разъяснить общественности произошедшее, в «Литературной газете» был напечатан фельетон Яна Полещука, где досталось всем — и Гольдштейну за «подделку, мистификацию и чистую авантюру», и рьяному музыковеду Довженко, и даже самой «музыкальной общественности». Вот отличная цитата:
«Музыкальная общественность была восхищена. Час от часу в биографию доселе неведомого симфониста вписывались увлекательные интимные подробности. Все понимали, что усилиями такого серъезного и многоопытного музыковеда, как В. Довженко, фигура композитора скоро предстанет во весь свой могучий рост.
Так и было. Довженко непоколебимо решил, что у него достаточно данных, чтобы приступить к капитальному труду о творчестве Овсянико-Куликовского…»
Словом, досталось всем. Но как записал потом Гольдштейн: «В общем-то я отделался легким испугом, и думаю, что мне очень повезло. Все могло случиться гораздо хуже…»
Впрочем, и такой «хороший исход» дела не «вправил мозги» Гольдштейну, уже увлекшемуся музыкальными мистификациями. После симфонии Овсянико-Куликовского он сочинил «Концерт для альта с оркестром Ивана Хандошкина», «Экспромт Милия Балакирева». А в 1963 году на Всесоюзном конкурсе композиторов три произведения разных авторов для скрипки и виолончели собрали все главные призы. Можно только представить себе, что творилось в Союзе композиторов, когда выяснилось, что автором всех призовых сочинений оказался все тот же неутомимый Михаил Гольдштейн.
Вот эта афера и не прошла даром. Забытый украинский композитор-помещик — одно, а всесоюзный конкурс — совсем другое! Пришлось Гольдштейну уезжать из Москвы от греха подальше. В 1964 году друзья помогли ему устроиться преподавать в музыкальную школу Восточного Берлина. Ну а потом правдами и неправдами ему удалось перебраться из ГДР в ФРГ. Он поселился в Гамбурге, где с 1969 года преподавал в Высшей школе музыки.
Однако, как ни странно, его не забыли и в СССР. В Энциклопедическом музыкальном словаре (Москва, 1966) Гольдштейн фигурировал уже как автор музыкальных подделок. Когда же друзья говорили ему, что теперь он стоит рядом с Купереном и Листом, которые тоже отличились на ниве музыкальных мистификаций, Гольдштейн мрачно шутил: «Если бы история с Листом случилась при Сталине, ему бы показали, что значит выдавать свое произведение за композицию Бетховена — враз бы на лесоповале очутился. Так что мне сильно повезло!»
Данный текст является ознакомительным фрагментом.