Мешок из кожи

Автор одной из старинных китайских книг сетует на мужей, «проявляющих слишком большую любовь к своим женам. Как глупо! Если случайно лишиться супруги, можно обзавестись новой, ведь женщина как одежда, которую не трудно сменить». Длинные списки обязанностей китайской женщины встречаются во многих источниках, тогда как перечислением ее прав утруждались немногие литераторы. Впрочем, упоминание о том, что могли позволить себе представительницы прекрасного пола, едва ли заняло больше одной строчки.

Не обладая даже малой частью семейного имущества, китайские хозяйки обходились мелкими суммами, ежедневно получая деньги у мужа и отчитываясь за каждую монету. Девочкам начиная с 5 лет делали прическу и бинтовали ноги, с того времени запрещая играть и бегать; им не разрешалось выходить из дома, зато требовалось подметать полы, чистить котлы, мыть посуду. Достигнув 12–13 лет, они учились прясть, шить белье и одежду, которой полагалось быть простой, неяркой, обычно черного или синего цвета.

Юные особы не показывались гостям, если те не были родственниками. Однако и с ними девочки держались скромно, ограничивая свою речь словами почтительности. Матери прививали дочерям 3 правила подчинения и 4 добродетели. В число первых входили повиновение отцу, затем – мужу, а в случае его смерти – сыну. К добродетелям причислялись супружеская верность, правдивость, скромность в поведении, усердие в труде.

Китаянки из бедных семейств носили шаровары и просторные блузы из грубого полотна. Богатые дамы облачались в узкие шелковые платья под названием «ципао» со стоячим воротником и сквозной застежкой на правую сторону. Носить пуговицы слева они не могли, потому что эта сторона считалась почетней, поскольку находилась рядом с сердцем – источником физической и духовной силы. Основным признаком женской красоты служила величина стопы. Не имея маленьких, выгнутых дугой ножек, напоминающих лилию или молодую луну, девушка не надеялась выйти замуж. Трудно точно сказать, когда и по какой причине в Поднебесной сформировалась традиция приостанавливать рост ноги путем жесткого бинтования, но китаянки следовали ей, невзирая на боль и угрозу паралича.

Девушки из богатой семьи

Забинтованные ноги китайской женщины

Желанную дугообразную форму женские ноги обретали после многолетнего пребывания в жесткой повязке. Девочке 6–7 лет подгибали к подошве все пальцы, кроме большого, и время от времени затягивали бинты, ожидая, пока не прекратится рост ступни. Подобная процедура вызывала сильную боль, на которую никто не обращал внимания, помня слова древнего мудреца: «Красота ног стоит моря слез». Маленькие ножки были мечтой каждой китаянки, готовой нетвердо стоять на ногах и постоянно падать даже на ровной дороге ради сомнительной красоты.

Варварский обычай бинтования иногда приводил к полному параличу ног, называвшихся в таком случае золотыми лилиями. Однако женщина, которую служанки возили на тележках или носили, словно ребенка, на руках, не вызывала презрения или жалости. Ею восхищались, ей завидовали, поскольку она походила на «тростник, который колышется от легкого дуновения ветра». На улицах старого Пекина можно было видеть, как слуги вынимают из паланкина богато одетую даму или переносят ее через улицу, например, в гости к соседям.

Красавица Си Ши. Миниатюрная статуя

По обычаю, женской фигуре полагалось «блистать гармонией прямых линий», для чего девочкам стягивали грудь холщовым бинтом или жестким лифом. Развитие грудных желез приостанавливалось, а вместе с тем снижалась подвижность грудной клетки. Затрудненное дыхание пагубно сказывалось на здоровье, зато девушка выглядела изящно и, повзрослев, могла претендовать на хорошего жениха.

В Китае социальной единицей издревле считалась семья. В одном доме проживало несколько поколений, поэтому во избежание ссор отношения между родственниками определялись строгими правилами. Все недоразумения решались по принципу главенства старших над младшими, и так же достигалось единство рода. Большая семья повиновалась патриарху – отцу. Фанатичная преданность домашнему очагу создавала иллюзию мира, хотя в действительности мнимое согласие опиралось на законы насилия и слепого послушания. Дети были рабами родителей, жена беспрекословно подчинялась мужу, сестры не смели перечить братьям, даже если последние были намного младше.

Проводя время в отдельных комнатах, женщины, как правило, не общались с мужчинами, что касалось и малолетних членов семейства. В идеале жена молча выслушивала слова мужа, не вступая в спор. Такое обыденное для европейцев явление, как поцелуй, здесь соотносилось с похотью и невоспитанностью. Китайской матери позволялось целовать только маленьких детей, а мужья в отношении жен не делали этого никогда. Общественная мораль не одобряла проявлений нежности, как, впрочем, не приветствовала чувств вообще.

Создатель популярных в дореволюционной России «Очерков китайской жизни» Д. В. Путята попытался раскрыть читателям тайну китайского менталитета: «Церемониал усваивается китайцами с раннего детства и укрепляется путем ежедневной практики. Замечательно, что правила поведения усваиваются не только высокопоставленными людьми, но и простыми фермерами, даже погонщиками мулов. Еще более замечательно то, что китайская вежливость не есть результат искреннего проявления симпатий. Это не более чем условная форма отношений, соблюдением которой взаимно охраняется лицо, форма, отличающая воспитанного человека от невоспитанного. Это дань самоуважения, в которой отсутствует сердечность».

Встречая гостя, хозяин оставался в шапке, выказывая тем свою почтительность. Этикет предписывал принимать посетителя у входа в дом, сажать за стол с благоприятной левой стороны, отпускать множество поклонов, долго и непременно стоя уговаривать попить чаю, а затем подать чашку в двух вытянутых руках. В ответ гость беспрерывно кланялся, отказывался от чаепития и в итоге все же брал чашку, подобно хозяину, двумя руками. Оба церемонно присаживались, перед тем долго споря, кому сесть первым. Хозяин раскладывал по чашкам сухие листья и заливал кипятком; каждый накрывал свою посудину блюдцем и молча ждал, пока заварится чай. В определенный момент разрешалось отведать душистого напитка, но немного и только через щелку, чуть сдвинув блюдце. По окончании церемоний начинался разговор, большую часть которого занимал тот же обмен любезностями.

Приветственная церемония у порога дома

На прощание гость просил хозяина не беспокоиться, однако тому полагалось довести ритуал до конца. Проводы начинались еще в комнате, у двери, где оба долго спорили, кому пройти первым. Наконец гость проходил вперед, а хозяин, кланяясь, семенил сзади. У ворот сцена повторялась: гость просил хозяина возвратиться домой и неизменно выслушивал отказ, опять возобновлялись поклоны и любезности, пока гость не уступал и уходил. Только после этого хозяину можно было вернуться в дом. Такие церемонии вовсе не означали любовь или уважение собеседников друг к другу. Напротив, они могли быть врагами, но точного исполнения церемоний требовал этикет, выработанный в незапамятные времена и нарушавшийся только невеждами. По правилам, отвечая на вопросы, человек должен был унижать себя и возвышать собеседника, высказываясь примерно так:

– Как ваше имя, почтеннейший?

– Мое жалкое имя Чжан.

– Сколько сыновей у вашего глубокоуважаемого отца?

– У него два грязных щенка.

– Как поживают ваши дети?

– Мой собачий сын здоров…

– Чем занимается ваша бесценная супруга?

– Моя глупая жена прибирается в своей лачуге.

Впрочем, последний вопрос задавался крайне редко и обязательно за стенами дома, ведь гость, который неосмотрительно справлялся о здоровье семейной женщины, даже старушки, в глазах хозяина выглядел неучтивым, словно покушался на чужую собственность. Согласно китайской пословице, «Выданная замуж дочь – как проданное поле». Брак по-китайски заключался не только для продолжения рода и тем более не для соединения любящих сердец. Целью супружества была… забота об умерших предках. Выбирая невесту сыну, родители искали одобрения духов, надеясь на их помощь в устройстве собственной загробной жизни. Если сын не женится и не заведет детей, то род может прерваться, а могилы останутся без присмотра. Обиженные и гневные, предки способны навредить родственникам, в том числе и тем, которые успели обрести покой на небесах.

Во избежание загробных тягот отец спешил с браком сына и скрупулезно подбирал невесту, заручившись советом гадателя. После сопоставления гороскопов и семейного имущества будущий союз скреплялся договором о свадьбе, которую устраивали тотчас или откладывали на долгие годы. Торжественное событие происходило в любом случае: если жених лежал в могиле, девушка отправлялась в храм с его поминальной табличкой, а после церемонии совершала самоубийство.

Свадебный паланкин в пути

Свадебный убор китайской невесты

Живой и здоровый юноша в назначенный день получал невесту вместе с подарками и красным, сияющим блестками паланкином, число носильщиков вокруг которого соответствовало весомости приданого. Три дня перед свадьбой будущая супруга проводила в слезах. Однако рыдания вовсе не были притворством, ведь ей предстояла разлука с отцом и матерью. Китайский иероглиф «выйти замуж» соответствует словам «покинуть семью». Девушка действительно уходила из родного дома навсегда, не зная, что ожидает ее впереди.

Свадебное шествие представляло собой любопытную картину. Богато убранный паланкин, сундуки с приданым, яркие наряды участников, длина самой процессии свидетельствовали о богатстве и процветании рода. Перед носилками шли мальчики с фонариками, флажками и табличками, на которых писались имена жениха и невесты. Музыканты исполняли веселые песни под аккомпанемент старинных инструментов. В свадебном паланкине отсутствовали окна, единственная дверь закрывалась на ключ, и девушка задыхалась в глухом ящике, изнемогая под тяжестью одежды и украшений. Головной убор ее был усыпан драгоценными камнями и дополнен сеткой из нитей жемчуга, полностью закрывавшей лицо.

Прибыв в новый дом, вначале невеста встречалась с женихом, затем уходила в приготовленную для нее комнату, где освобождалась от головного убора, парадного платья, надевала будничный халат и только потом садилась за стол. В день бракосочетания женщина единственный раз обедала вместе с супругом, причем тот ел сколько хотел, а девушка в течение 2 недель после свадьбы питалась тем немногим, что привезла с собой.

Веселое застолье с музыкой, танцами и обильным возлиянием зачастую становилось для женщины началом невыносимо тяжелой жизни. Кроме законной супруги, богатый китаец покупал наложниц, которых называли второй, третьей и т. д. женами. Исполняя обязанности служанок, они не считались матерями своих детей, подчинялись хозяйке дома, не имея права жаловаться супругу. В свою очередь главная жена не могла выразить недовольство той или иной наложницей.

Старшему в семье позволялось торговать некоторыми родственниками. Например, отец мог продавать детей, а муж – жен и наложниц. Женщин разрешалось передавать другому человеку на время или навсегда. Прелюбодеяние с их стороны наказывалась смертью, в то время как муж мог изменять своей супруге совершенно безнаказанно. Не случайно в народе говорили, что «жена должна быть чистой тенью и простым отголоском». Конфуцианские законы требовали от каждого мужчины воспитания жены. Ей надлежало «проявлять почтительность к супругу и родителям, жить в согласии с невестками, быть послушной – позже всех ложиться спать и раньше вставать, беспокоиться об урожае риса, экономить хлеб. Если же она проявит плохой характер, увещевать ее добрыми словами». Однако в этом китайские мужчины с Конфуцием не соглашались и внушали почтение к своей особе с помощью кулаков, плетки или палки. В некоторых провинциях практиковалось битье, чтобы соседи не заподозрили теплых отношений между супругами. Иногда в результате таких доказательств женщина умирала или становилась калекой.

Не надеясь на улучшение земной судьбы, китаянки верили в переселение душ и придерживались подобных убеждений с большой строгостью. В середине XIX века в стране получили распространение женские секты жесткого вегетарианства, члены которой были убеждены, что в следующей жизни будут принадлежать к мужскому полу. Несмотря на жестокость со стороны мужа, каждая китаянка безропотно терпела обиды и молча повиновались. В редких случаях ей предоставлялось право вернуться в родной дом, но женщины, как правило, этим не пользовались, предпочитая помогать себе более пристойными способами. Самым простым из них было моление в храме: вырезав из бумаги фигурку супруга, женщина просила богиню милосердия о смягчении его нрава.

Странные верования китаянок говорили о том, как низко они себя ценили. Один из русских дипломатов однажды с удивлением наблюдал толпу старушек, отправившихся на поклонение в дальнюю пагоду: «В старину такие паломничества совершались регулярно; чудно видеть этих несчастных созданий, переступающих на своих козьих копытах вместо ног, путешествующих, придерживаясь палками, и все для того, чтобы после смерти переродиться в мужчин».

Некоторые историки относят униженность китайцев к арийскому прошлому. Традиция жестокого обращения с женщиной сформировалась немного позднее, возможно во времена зарождения конфуцианства. Во всяком случае, именно к той эпохе относится изречение: «Женщина – мешок из кожи, набитый костями», которым в имперские времена руководствовались все китайские мужчины.

Муж имел право развестись с женой без суда, если та перечила свекру или свекрови, страдала неприятной для окружающих болезнью, была бесплодной, жадной или болтливой. Вторичное замужество считалось преступлением; осмелившейся на него женщине грозила смерть от родственников покойного супруга либо вечное изгнание из своей среды. Древний обычай предписывал вдове совершить публичное самоубийство, чтобы соединиться с мужем в загробном мире. Продолжая жить, она не подвергалась осуждению, если, конечно, сохраняла верность и «чистоту стремлений». Подтверждением такой репутации служило затворничество в пределах дома. Многие вдовы, кроме того, уродовали себе лица, голодали и не обращались к врачам, таким образом загоняя себя в могилу задолго до положенного времени.

На добровольную смерть решались немногие китаянки, отчего подобные поступки прославлялись как подвиги. Объявив о своем решении, женщина облачалась в красное платье, садилась в паланкин и, сопровождаемая толпой, прибывала на заранее устроенную площадку. Здесь ее ожидали виселица и один из ближайших родственников, выступавший в роли палача. Вскоре после казни наместник докладывал императору о том, что произошло, и просил разрешения на устройство памятника добродетельной вдове. Подобного рода монумент чаще имел вид простого каменного обелиска с надписью: «Как чисты ее стремления». Наиболее почетным его видом была парадная арка, в Китае именовавшаяся «пайлоу», которая воздвигалась вблизи места, где свершился подвиг исключительной верности.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.