Горько-сладкая жизнь мандаринов

Горько-сладкая жизнь мандаринов

Скрываясь за стенами Запретного города, император не мог лично управлять страной. Для исполнения его воли еще в древности сформировалась сложная система управления. Законодательная роль в ней отводилась членам императорской семьи и высшим сановникам. Хуаншан, как называли вельможи правителя в разговоре между собой, обладал правом распоряжаться жизнью и собственностью подданных, контролируя все, что происходило в государстве. Божественную власть Сына неба на местах представляли чиновники, которых европейцы называли мандаринами (от порт. mandar – «командовать»). В зависимости от своих обязанностей они могли быть и штатскими, и военными, но в любом случае должности не передавались по наследству. Выгодное место доставалось человеку не только образованному, но и сумевшему доказать это на экзаменах.

Чиновник. Статуя на Минских могилах

Отношения между управленцами разных чинов регулировались системой ответственности, которая в общем повторяла бытовавшую еще в древности круговую поруку. Основой этого явления служила мысль о том, что столичные сановники должны отвечать за поступки провинциальных начальников. Например, вместе с провинившимся участковым казнили и того, кто за него поручился. За растратчика или нерадивого полководца жизнью расплачивалась вся семья: родители, жены, дети, братья и сестры. Даже детей убивали без пощады; серия казней завершалась только после того, как в живых не оставалось никого из близких родственников «злодея».

Одна из таких историй открылась при раскопках усыпальницы в южнокитайской провинции Гуандун. Археологи обнаружили захоронение предположительно тысячи человек, умерших примерно в одно время и состоявших друг с другом в родственной связи. Выяснилось, что погибшие входили в семейный клан чиновника Линь Шуиня, казненного, возможно, по доносу. Вместе с ним были зарезаны все его родственники до девятого колена. По мнению ученых, Линь Шуинь мог участвовать в обвинении кого-нибудь из императорских евнухов. В эпоху Мин гаремные стражи фактически управляли страной, открыто занимались казнокрадством и легко расправлялись с теми, кто мешал им обогащаться за императорский счет.

Путешественники, посещавшие средневековый Пекин, сравнивали императорский двор с большой семьей, называя правителя отцом, а придворных неразумными детьми. Считаясь патриархом всей империи, император управлял страной как самовластный родитель, поэтому избежать наказания не удавалось даже самым почтенным вельможам. Провинившийся мандарин, если не попадал на плаху, подвергался порке на глазах у отца-императора, чем полностью искупал свою вину и вновь обретал царскую милость. Отеческие побои не вызывали гнева, напротив, высеченный чиновник спокойно возвращался к неблаговидным делам, зная, что теперь долго не обратит на себя внимания.

Общественная мораль в Китае до сих пор зиждется на принципе почитания старшего. Раньше безраздельная власть родителя, будь то отец семейства или правитель империи, вызывала чувство страха и благоговения. Она была присуща всем социальным институтам и являлась основой церемониала, нарушить который не осмелился бы ни один из подданных Сына неба. В среде чиновников строгие правила касались только внешнего вида и поведения. Государственным служащим полагалось носить высокие атласные ботинки на толстых подошвах белого цвета, фетровые шапочки с перьями или шариками, дорогие халаты с длинными рукавами. Гражданские дополняли свои костюмы нашивками с изображением птицы, а военные – животного. По должностным разрядам расписывались цвет паланкина, зонтика и одежды; протоколу подчинялись покрой, ткань, фасон шапки и материал шарика на ней, число пуговиц, количество слуг, коней и носильщиков. В то время как состоятельные пекинцы носили платье спокойных оттенков голубого, серого или коричневого цвета, их ученые соотечественники вынужденно облачались в яркие малиновые или синие халаты.

Сановник с женой и слугами. Каменный рельеф, период Сун

В маньчжурском Пекине чиновники различались украшениями поясов: если носители высших званий позволяли себе инкрустированные рубинами агаты, то низшим разрешался только черный бараний рог. Простые печати выполнялись из дерева, а самые почетные – из серебра. Будучи людьми образованными, служащие использовали их только по назначению, то есть заверяли документы. Неграмотные простолюдины старались прикоснуться к символу власти, веря, что печать обладает чудодейственной силой и может, например, излечить от хвори или предотвратить беду.

Особое значение в костюме китайского чиновника имел веер. Им закрывались от солнечных лучей, отгоняли мух и комаров, создавали прохладу в дополнение к опахалу. Закрыв лицо веером, можно было «не заметить» недруга, а значит, и не кланяться ему. Следуя мимо бедняцких кварталов, чиновник спасался от вони, овевая себя ароматным веером из сандалового дерева.

Одним из признаков богатства и высокого положения в обществе служили ухоженные ногти. Выставляя вперед два больших пальца, знатный человек без слов демонстрировал свое благородное происхождение и не менее благородное занятие. Неимоверно длинные, полированные, окрашенные ногти могли сломаться, во избежание чего на каждом пальце вельможи имелся колпачок. Считаясь «посланником сверху», мандарин не имел права посещать театр, находиться среди простых людей, руководить родной провинцией. Опасаясь советов неграмотного родителя, он не мог жить в отчем доме, впрочем не расстраиваясь по этому поводу, поскольку его собственное жилище, как правило, было просторней и богаче.

Кортеж высшего сановника

За отличие по службе деятели маньчжурского государства награждались Орденом двойного дракона. К наиболее престижным наградам относилась желтая куртка, отороченная собольим мехом. Император жаловал сановников пурпурными или золотистыми поводьями. Престарелым чиновникам разрешался въезд в Запретный город верхом или в паланкине абрикосового цвета. Молодой служащий крепил к шапке черное перо вороны, меняя его при повышении ранга на павлинье с 1–3 глазками в зависимости от заслуг. Выехать из дома без сопровождения не мог никто из них. Атрибуты кортежа, так же как эмблемы и прочие символы власти, определялись церемониалом.

В имперском Китае большое значение придавалось ритуалу при устройстве банкетов. Разнообразие и стоимость блюд свидетельствовали о состоятельности и щедрости хозяина. В богатых домах гости ели палочками из слоновой кости, сначала пробуя возбуждавшие аппетит сладкие блюда: очищенный корень болотной травы, жареные грецкие орехи, абрикосовые зерна, яблочную пастилу. Затем подавались закуски: маринованные огурцы в соусе из бобов, ветчина, вареные лапы утки, черные утиные яйца, чеснок и редька, плавающие в уксусе. Эти блюда вкушались под музыку и тонкие голоса певиц; в качестве напитков подавался чай, который чаще всего чередовался с рисовой водкой.

В разгар пиршества гостей угощали более изысканными блюдами, например супом из ласточкиного гнезда. В поисках его основного компонента крестьяне с риском для жизни карабкались по крутым скалам, ведь птицы строили домики, не считаясь с прихотями вельмож. Гнездо морской ласточки представляет собой слепленный из слюны полупрозрачный комок округлой формы. Если его сварить в воде, то получится желтоватый суп, который в Китае ценится за аромат, вкус и полезные свойства.

В старинной китайской кухне насчитывалось до 400 видов приправ, и более 100 из них употреблялись постоянно. Особым деликатесом являлась пекинская, или «лакированная», утка, с ее главным элементом – хрустящей темно-коричневой корочкой. Мастера, владевшие искусством приготовления этого изысканного блюда, сначала потрошили птицу, варили, затем ощипывали и обсушивали, а в конце помещали в специальную печь, где поджаривали около часа подвешенной над тлеющими дровами фруктовых деревьев. Горячую утку разрезали на куски, укладывали на тонкие блинчики, поливали густым бобовым соусом, заправляли нарезанным луком и, свернув в трубочку, подавали к столу.

Ужин в доме пекинского аристократа

Европейский путешественник Жан Род отмечал, что «внешний вид мандарина вполне соответствует его духовному облику. Жеманный, облаченный в шитый богатыми узорами шелк, с улыбкой сострадания или радости на устах, приличествующей утонченным требованиям китайского этикета, мандарин всегда остается собой, несмотря на то, является ли в образе жирного властителя или изможденного монаха. В неподвижных устах его непроницаемого лица, скрытого под каменной маской лицемерия, невозможно уловить ни малейшего отражения мыслей, ни одного проблеска чувств…».

Неестественно строгий порядок в сфере эмоций определялся духовными канонами и уже в раннем Средневековье был главной особенностью китайской школы. Основу просвещения составляли классические книги, написанные Конфуцием и его последователями. Образованному человеку полагалось знать содержание 9 канонов, известных под названием «Четырехкнижие» и «Пятикнижие». Изречения древних мудрецов воспринимались слепо, без осмысливания, вне исторической обстановки или конкретной ситуации. Все, что сказал Конфуций, почиталось догмой, но уважение к его мыслям исходило от веры, а не от убеждений. После многих лет зубрежки китайцы с трудом воспринимали окружающий мир и не умели самостоятельно мыслить. Бездумно заучивая тексты, любознательные ученики превращались в самоуверенных ученых мужей, воспринимавших конфуцианские догмы как неоспоримую истину. Избранная в качестве идеала древность требовала устремлений в прошлое, а ее изучение приводило к косности, которой в плохом смысле славилась китайская нация.

В классической книге «Лицзи» упоминалось о проявлении различных человеческих эмоций: «Радость, гнев, печаль, страх, любовь, ненависть, желание – вот семь природных проявлений человеческого сердца. Отец должен быть милостив, а сын почтителен; старший брат должен быть ласков, а младший покорен; государь должен быть человеколюбив, а чиновник предан…» Таким образом, в сознание учеников внедрялась идея односторонности чувств, их изолированности друг от друга. Усвоив шаблоны из конфуцианских книг, юноши привыкали к слепому послушанию и в дальнейшем упорно оглядывались на авторитеты. Таковым для каждого китайца был император, для домочадцев – отец, для служащего – начальник, для учеников – учитель.

Школьники в праздничных костюмах приходили в класс на рассвете, держа в руках кисточки и крошечные емкости с тушью. Урок начинался с поклона Конфуцию как самому главному учителю. В пекинских школах занимались без выходных, с утра до позднего вечера, здесь же выполняя домашние задания. Отдыхать ученикам полагалось только во время еды и сна. В старом китайском образовании не предусматривалось единой программы: воспитанники учебных заведений проходили индивидуальные курсы. Учитель давал задание, и каждый, стараясь перекричать соседа, зубрил свой урок. В классах стоял жуткий шум, прекращавшийся на время опроса. Учитель вызывал учеников по очереди к своему столу, а те отвечали, повернувшись спиной к нему, чтобы не иметь возможности заглянуть в тексты, лежавшие на учительском столе. Не видя лица отвечавшего, наставник смотрел на бамбуковую палку – символ власти учителя и весьма эффективное средство воздействия на лентяев.

Согласно старой китайской пословице, «пища утоляет голод, а знания излечивают от невежества, поэтому лучше растить свинью, чем сына неучем». Тем не менее китайская образованность ограничивалась всего 2 из 90 тысяч иероглифов, а также скудными знаниями по арифметике и родной истории. Проучившись 7–8 лет, выпускники школ не знали о других странах и твердо верили в то, что Китай заключает в себе весь мир. Учителя игнорировали биологию и математику, отвергая их как науки, необходимые ремесленникам. Не больше внимания уделялось художественной литературе, хотя в стране имелись ее превосходные образцы, например исторический роман «Троецарствие» или романтические повести «Сон в Красном тереме» и «Речные заводи». Самые любознательные позволяли себе прочесть крамольный труд «Путешествие на Запад».

Воспитанные на конфуцианских канонах, выпускники школ даже не мечтали переключиться на другой предмет. Для получения ученой степени требовалось изучить те же тексты, но еще глубже.

Голова ученого. Железная статуя, эпоха Сун

Если бедняк не мог посвятить всю свою жизнь зубрежке и каллиграфии, то дети состоятельных родителей продолжали учебу, поступая в провинциальные училища, программа в которых также основывалась на изучении классических книг. Постижение конфуцианской мудрости открывало путь к чиновничьей карьере, а следовательно, к богатству. Достигнув 20 лет, учащийся начинал готовиться к итоговой аттестации.

Улица экзаменационных келий

По закону государственные экзамены были доступны представителям всех сословий, кроме цирюльников, актеров, слуг и лиц, прямо или косвенно относящихся к проституции. Экзамен сдавался для того, чтобы кандидат мог доказать свое дарование и уверить в готовности служить обществу. Раньше в Китае существовала система поэтапной проверки знаний, позволявшая заверять 3 уровня учености: таланты высокой степени, дипломированные специалисты и лица, отличившиеся в отдельных науках. Испытания устраивались 1 раз в 3 года; на каждом из этапов сдавалось не более 3 экзаменов, но для того, чтобы получить низшее ученое звание, требовалось сдать 9 экзаменов. В иные годы число претендентов доходило до миллиона, но только единственный из 40 человек мог достигнуть своей цели. Зато после сдачи он получал красивый мундир, денежное пособие и хорошую должность. Награда в виде монет выдавалась и тем, кто не сумел сдать все экзамены, но удивил глубоким знанием какого-либо предмета.

Келья для подготовки к экзамену

Формально тот, кто выдержал испытания, мог считать себя человеком, которому «открыты все дороги». Однако в действительности карьера в Китае, впрочем, как всегда и везде, делалась с помощью покровительства, связей и взяток. Деньги играли немалую роль и на самих испытаниях, строгость которых еще не означала честного получения диплома. Экзамены проводились в специальных зданиях, где каждая из множества комнат-келий была оборудована отдельным входом. Мебелью служили 2 доски на кирпичных подставках – стул и стол, превращавшиеся на ночь в кровати. Соискатели на звание чиновника приходили со своими одеялами, посудой и писчими принадлежностями, поскольку жить здесь предстояло несколько дней. Перед тем как запереть будущего ученого в тесной келье, охранники проверяли карманы его халата, осматривали обувь, рылись в продуктовых корзинках, проглядывали на свет бамбуковую кисточку для письма. На один экзамен отводилось 3 дня, в течение которых юноша мог писать, размышлять или спать, не имея права покидать помещение. Длительное пребывание в душных каморках отражалось на здоровье кандидатов. Зафиксированы случаи смерти бедняков, не имевших теплых одеял и нужного запаса продуктов. Несмотря на то что власти старались создать видимость беспристрастия, ни один экзамен не обходился без злоупотреблений. Вместо отпрыска из знатной семьи испытания мог проходить человек с ученым званием. Пока некоторые соискатели из богатых семей отдыхали в кельях, сочинения за них писали студенты, а затем родственники передавали работу, подкупая надзирателя.

Состоятельные отцы вручали крупные суммы старшим преподавателям, после чего их сыновья получали документы, вовсе не являясь на экзамен. Неудачник мог испытывать судьбу много раз, поэтому никого не удивляло, когда сын проходил испытания вместе с отцом, а дед экзаменовался вместе с внуком. За прилежание и настойчивость степень иногда получали дряхлые старцы в возрасте 80 лет и старше.

Прогрессивные деятели Китая не раз выступали за упрощение системы образования и письменности, создававшей большие трудности на пути приобщения к культуре. К началу XX века в Поднебесной еще использовались древние письменные языки – байхуа и вэньянь, оба иероглифические, но сильно отличавшиеся друг от друга. Конфуцианские книги писались на втором, архаичном, литературном языке, который, в отличие от первого (разговорного), воспринимался не на слух, а письменно. Великий китайский писатель Лу Синь однажды заметил, что «у нашей китайской письменности, помимо прочих, есть высокая преграда – ее трудность. Если не заниматься иероглификой более 10 лет, эту преграду преодолеть почти невозможно. Только небольшой круг ученых ее одолевает, но затем стремится к еще большим сложностям, видимо для того, чтобы создать себе исключительное положение в обществе».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.