РУМЫНСКИЙ ГЛИНКА

РУМЫНСКИЙ ГЛИНКА

Имея отношение в течение ряда лет к Обществу советско-румынской дружбы, я довольно внимательно слежу за румынскими новинками, выходящими в наших издательствах. Нравится мне Румыния, ее народ, его богатая самобытная культура. А чтобы полюбить ее еще больше — надо прочесть выпущенные издательством «Музыка» в переводе Е. Мейлиха «Воспоминания» великого румынского композитора Джордже Энеску. Эта книга произвела на меня прекрасное впечатление. Объясняется это не только моим интересом к музыке или тем, что мне в 1946 году посчастливилось слышать самого Джордже Энеску во время его московских гастролей в качестве композитора, скрипача и дирижера (во всех трех качествах он был удивителен). Не потому, что замечательное воспоминание оставила его опера «Царь Эдип», исполненная в Москве коллективом Бухарестского театра оперы и балета, — опера, которую один из французских друзей Энеску назвал «свободной от предрассудков». Нет, мне кажется, что книга Энеску интересна не одним музыкантам. Это — исповедь большого художника, глубоко искреннего, итог его долголетних размышлений об искусстве и жизни, интереснейший этический документ нашего века. Выдающийся композитор, который создает национальную музыку за пределами родины и ведет горькую жизнь скитальца, окруженный ореолом мировой славы. Впрочем, меня, вероятно, трудно понять. Надо рассказать по порядку.

Энеску родился в 1881 году в сердце Молдовы. В четырехлетием возрасте проявились его выдающиеся способности к музыке. Семи лет он уже учился у лучших педагогов Вены, тринадцати был привезен в Париж для поступления в консерваторию. Его обступили ученики. Один из них — Альфред Корто, впоследствии прославленный пианист, вспоминал, что Энеску великолепно (слово Корто) сыграл им на скрипке отрывок из концерта Брамса, изумительно (тоже Корто!) исполнил на фортепиано Аллегро из бетховенской сонаты «Аврора» и удивил еще в заключение тем, что, как оказалось, является автором трех симфоний. Своей музыкальной памятью Энеску напоминал Моцарта. Друзья Энеску были уверены, что, имея карандаш и неограниченное количество нотной бумаги, он даже на необитаемом острове мог бы записать большую часть мировой классической и романтической музыки. Великий венгерский композитор Бела Барток вспоминал, как в 1922 году Энеску наизусть разучил с оркестром и исполнил его новую партитуру, просмотрев ее при нем в поезде.

Шестнадцати лет Энеску имел счастье слышать свою «Румынскую рапсодию» в исполнении парижского оркестра под управлением знаменитого Эдуарда Колонна. А дальше началось соперничество композитора Джордже Энеску с великим скрипачом Джордже Энеску — соперничество, доставлявшее композитору много горьких минут. «Публика упорно хочет видеть во мне лишь скрипача», — жаловался он. Скрипка отрывала его от сочинений. Длительные гастроли по Европе и Соединенным Штатам мешали сосредоточиться. А не выступать он не мог. Сочинения не обеспечивали средств к существованию. Так, расходы, связанные с перепиской нот оперы «Царь Эдип», в четыре раза превзошли крохотный авторский гонорар. Жить постоянно в Румынии Энеску тоже не мог: буржуазное общество не понимало его. Румынская королева Елизавета, слывшая покровительницей искусств, не признавала лучших его сочинений и высказывала пожелание, чтобы Энеску стал похожим на современников Баха (!), «что невозможно было, — замечает Энеску, — хотя бы уже потому, что я выражал чувства и мысли другой эпохи, а в венах моих текла румынская кровь».

Прожив большую часть жизни в Париже, он никогда не отрывался от родной почвы. И музыка его даже в тех сочинениях, где внешнего сходства с румынским мелосом нет, румынская и только румынская — «мягкая, колкая, грустная, веселая, серьезная», как он сам определил характер национальных румынских напевов. И в то же время — эта музыка принадлежит всему человечеству, открывает ему светлый мир дум и чувств, мир новый, еще небывалый.

Энеску проявил свой талант едва ли не во всех жанрах — сшера, увертюры, симфонии, сюиты, рапсодии, сонаты, фантазии, камерные сочинения, песни… Живя за границей, он растил в Румынии молодых композиторов, субсидировал их творческую работу, исполнял их произведения. Он положил начало большой, профессиональной румынской музыке и сыграл роль, примерно, такую же, какая в русской музыке принадлежит М. И. Глинке. Современник Дебюсси и Равеля, Бела Бартока, Прокофьева и Стравинского, он не стремился во что бы то ни стало создать свой собственный, ни на кого не похожий музыкальный язык: он хотел лишь выразить то, что «трепетало в сердце». И раскрылся как художник глубоко самобытный. И, конечно, прав в своем убеждении, что «самобытность приходит только к тем, кто ее не искал»…

Триумфальный успех, сопровождавший концерты Энеску — скрипача, не заглушил его любви к фортепиано, и он постоянно выступал в концертах в качестве пианиста. Приехав в Москву, прежде, чем начать репетицию с Государственным симфоническим оркестром Союза ССР, он попросил у музыкантов разрешения сыграть перед ними Пятую симфонию Бетховена на рояле. После этого репетиция прошла без единой остановки: оркестр понял все его намерения сразу.

Авторитет и всемирная известность Энеску были так велики, что прославленные музыканты мечтали, чтобы он поделился с ними опытом и своим пониманием искусства. И он вел — в Париже, в Нью-Йорке — беседы о том, как понимает он сочинения современного и классического репертуара. Трудно передать, сколько интереснейших мыслей рассыпано в этой книге! Интересных безотносительно к тому, что составляет специальность читателя — искусство, наука или ни то, ни другое. «Тема, — пишет Энеску — не отправная точка, а результат». Разве не относится эта мысль и к музыканту, и к литератору, когда тема объявляется прежде, чем художник познакомился с материалом, проник в явления жизни, в среду?!

Говорит ли Энеску о соотношении музыки и слова — интересно! Или о том, что сам он всегда был чувствителен к цвету, к сочетанию красок, к светотени и что это отражалось в его музыкальных творениях — не менее интересно! Или что великие композиторы были подсознательно математиками, что творчество Баха можно выразить математическими соотношениями. Что архитектонические соотношения можно выразить математически и в поэзии, хотя «поэт не считает стихотворных стоп, так как вдохновение быстрее логики». Все это необычайно мудро и прозорливо и современно, и наводит на самые серьезные размышления. Еще важнее суждения Энеску о состоянии мировой культуры, о высоких обязанностях художников, которых он называет «апостолами мира», убежденный в том, что «мир может быть обеспечен, если каждый народ будет руководствоваться принципами чести, морали, и искренности в отношениях с остальными народами».

Годы второй мировой войны Энеску провел в Румынии, относясь к режиму Антонеску с нескрываемым осуждением. «Пока моя страна страдает, я не могу с ней расстаться», — говорил композитор, отказываясь от предложений поехать с концертами в Германию и в Италию, покуда там господствуют Гитлер и Муссолини.

Еще в 1933 году он участвовал в создании румынского общества «Друзья СССР». А когда в 1944 году румынский народ обрел, наконец, свободу — он вошел в число создателей «АРЛУС» — общества дружественных связей с нашей страной. Ему, как художнику, глубоко импонировало, что у нас искусство доступно решительно всем, независимо от общественного положения и рода занятий.

Энеску опередил свое время. Признание в родной стране цришло к нему только после освобождения, когда дни его клонились к закату. Отправившись в 1946 году в новое турне, он тяжело заболел и не имел уже сил перенести путь на родину. Он умер в Париже, в 1955 году.

Книга воспоминаний — это еще одно создание Энеску, необычное и по существу и по форме. Это — запись бесед о музыке, о взглядах на искусство, которые вел с ним по парижскому радио французский музыковед Бернар Гавотй. «Человек стареет не под бременем годов, — говорил Джордже Энеску, — а потому что он отрекся от своего идеала. Годы покрывают морщинами лицо. Отказ от идеала — душу».

Сам он всю жизнь был верен себе, родине, своим идеалам. И до конца оставался, даже в болезни, мудрым и внутренне молодым.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.