Часть I. Супрематизм как чистое познание

Часть I. Супрематизм как чистое познание

1. Человек озабочен совершенством ответа возникающих у него вопросов и в ответе видит для себя полезность. Мысль его напряжена, т. е. занята своего рода утилитарностью в разрешениях вопроса — разрешенный вопрос будет формой, ответом, или полезностью.

Всякая полезность, или ответ, сводится к практической жизни, предполагает через целесообразное действие достигнуть практических предметов блага. Всякое движение он <человек> направляет так, чтобы оно дало ему практический вывод как благо; как ответ оценивает только то действие, которое направлено целесообразно к вопросу. Но чтобы познать, действительно ли действие человека направлено к целесообразному разрешению вопроса, необходимо познать сознание его движения и какая поставлена цель.

Каждый человек имеет разное представление о цели, о вопросе, <сам> находит себе свой путь скорейшего ответа поставленного им вопроса. Отсюда множество вопросов целей, целесообразностей и ответов.

2. В жизни поставлен один вопрос практический, к которому человек направляет свое действие так, чтобы оно было целесообразно, подчиняя себе все иные действия, для этой цели обращая их в практические предметы.

3. Бесконечно напрягает мысль свою в поисках практических разрешений, не удовлетворяясь совершенством прошлого и в будущем ждет исправления недомыслия, совершенного им в прошлом.

4. Вихрь движения мысли — с быстротой молнии освещает мрак будущего, чтобы увидеть скрытые в нем практические выводы как ключи ответов.

5. Немногим удается в молниеносном блеске разглядеть ключи ответов. Кто увидел, тот движется дальше, кто не увидел, остается при прежнем доказательстве. Но в действительности достиг ли тот совершенства, кто увидел ключ, и имеет ли преимущество перед тем, кто остался при старом ключе доказательств или ответе, если завтра оба будут недомыслием перед новой мыслью.

6. Двигаясь к разрешению практических вопросов, забываем выставить другой вопрос, действительно ли, направляя свое действие по целеполезному пути, человек достигнет наконец совершенства, в котором станет окончательной мыслью, но <не> недомыслью. Ведь все факты прошлого действия по пути к целеполезному дали нам не мысль, но недомысл, показали, что человек еще не мысль, а недомысел, и цель не достигнута, полезность не исчерпана.

7. Всякое целесообразное стремление к практическому предмету разбивается о беспредметное безмыслия как о<б> истину или подлинность бытия.

8. Казалось бы, что современный человек должен объединиться в одно единое общество перед одним существующим вопросом практической идеи для того, чтобы продвинуть его скорее к желанному практическому результату. Но, однако, он не понимает последнего, <общество> размежевалось и оградилось всевозможными условиями, и каждый в отдельности стал достигать практической цели.

Таким образом, один практический вопрос стал распыленным и образовал множество кажущихся различий и разрабатывался в каждом народе отдельно. Таким образом, в одной клетке происходит непосильная нагрузка, которая инициативой своей должна поднять все остальное.

9. У человека одно средство — движение, и самой ближайшей задачей практического мира есть равное распределение движения, практического веса в массе. Распространяя равное движение, вся масса передвигается равно, равно движет практический вес. В этом его <человека> высший экономический практический расчет, выражающийся в равенстве. Ибо если кто выдвинулся, тот вышел из общего массового движения и станет либо раскалывать его, либо всю массу двигать за собой.

10. Предметный или практический мир — мир мыслительной работы исключительно практических разрешений. Чтобы достигнуть единого практического целого, он разбил себя на множество профессий, поручая каждой профессии часть веса целого. Практической единой целью этой системы он полагает построить единый технический организм всечеловека как Международное начало (национальные особенности, возможно, будут выражаться в особых технических функциях общего). Каждая профессия — механическая функция организма.

11. Мысль разбилась на части специальные, как будто в единстве своем не может постигнуть практического вопроса в целом.

12. Мысль в предметном <мире> — самое высшее средство или орудие практического и научного мира, она <распространяется> с быстротой молнии, а может быть, превосходит ее тысячами раз больше. Летит, ощупывает Вселенную, проникая вглубь и вширь, ища подлинного целого и всевозможных оправданий и причин явлениям, позабывая, что все явления есть результат процессов-представлений, пространство которых заключается в небольшом черепе человека, и что трудность постижения кроется в тех же мыслительных сочинениях несуществующего практического пространственного целесообразного мира в натуре.

13. Мысль создала практический предметный мир, мысль же должна прийти и к беспредметному итогу, победив свой пустой бег сочинений. Построив практическое, мысль тем самым доказала, что она бессильна построить конечность совершенства практического сочинения, и тем же доказала, что она идет вопреки природе, в которой практического не существует.

14. Практическая мысль базируется на прошлом недомыслии и хочет исправить его недомысел, что не спасает, однако, ее от недомысла перед будущим, хотя она уверена, что будущее то лекарство, которое излечит от недуга недомыслия прошлое, и она сможет в будущем построить неудавшееся практическое в прошлом. Но так как будущее основано на исправлении ошибок прошлого, то возможно с уверенностью сказать, что и в будущем вся <сегодняшняя> практичность бытия будет тоже ошибкой, что доказывает история вещей развития практического мира прошлого, для которого сегодня было будущим.

Практический организм не удается <создать>, ибо его не существует в натуре, и если мы идем к нему, то придем к уничтожению его1.

Отсюда нельзя ожидать ничего практичного в будущем, так как бытие, натура, направляющие мое сознание, непрактичны, и кажущиеся практично-научные достижения остаются кажущимися. Будущее доказ<ыва>ет непрактичность вчерашнего будущего, следовательно, бытие направило мое сознание неверно, я его не осознал.

Таким образом, остается «идея» о совершенстве, о<б> абсолютном домысле практичного, но не практичная вещь или предмет.

15. Все практическое разрушает вчерашнее недомыслие практического объема полноты, каждый день пополняя его совершенством, изменяя только видовые стороны. Все же сущность остается тоже недомыслом, а устройство практических орудий в войне разрушает всю практическую технику, <происходит> массовое уничтожение всех видов домысла.

Культура практическая, таким образом, разделена на очень странную логику накопления ценностей и разрушения их — так направляет бытие сознание человека. Но сущность бытия в другом случае вне войны. Из этого оправданного логикой действия <уничтожения> не спасает себя ни один практический предмет по причине самой мысли, которая не сможет его до конца домыслить, в силу чего и возрастает уничтожение как полоумие дела. Каждая, таким образом, практическая вещь — вещь в полоумном, но никогда в целом уме домыслия не бывает.

16. Последнее говорит за то, что человек в существе своем непрактичен и никогда в целом уме не может быть и что вся культура практических достижений ошибка, как и ум. Предмет или вещь как объем никогда в своей практичности недостижимы, и потому предмета не было, нет и не будет.

17. Научная техника, поставившая себе логическую через ум-мысль дорогу обдуманного действия, не достигает его никогда. Обдумать также ничего нельзя, нет того предмета, который бы имел окончательные границы и который можно обдумать.

18. Также политический Государственный договор не достигает практического домысла, не обеспечит в будущем политического равновесия, хотя стремится к этому и полагает его достигнуть не иначе как в Международном начале, т. е. тогда, когда договариваться будет не с кем, — самый практический выход при условии, если в Международном начале не явится новое учение, доказующее никчемность практической политики Международного начала.

19. Быть практичным значит предвидеть, а так как всякое предвидение простое представление или теоретический расчет событий бытия, то оно никогда не может выявить подлинности точной.

Такая же ошибка и в Искусстве пытающегося выявить реальное подлинное природы в холсте <— он> тем самым доказывает, что всякая попытка передать или выявить существующую реальность природы или акт действия общежития растворяется в беспредметности реально недостижимого.

20. Научная техника и экономическая политика, с моей точки зрения, доказала, что она как культура предметной мысли бессильна разрешить и довести до конца идею, бессильна реализовать ее практически. Нельзя ли сказать этому «опытному» человеку, обосновывающемуся на историческом недомысле: «Довольно, ничего не сделаешь, твое бытие — „историческое недомыслие“ — не иначе направит твое сознание, как по истории прошлого недомысла, будущее твое тот же исторический факт недомыслия».

21. Может быть, жизнь направит постижение по чистой беспредметности вне знания, достижения цели и проч. Если опыты производятся тысячелетиями по предметной практической культуре научных «обоснованных доказательств» и ничего не сделано и не доказано, то нельзя ли проделать новую попытку по беспредметному плану ненаучных безлогичных действий. Все ничего не говорящие <о> подлинности логизмы и смыслы и обоснование практического разума отвергнуть.

22. Человек имеет хорошего учителя, Природу, т. е. ту подлинность, совершающую бессмысленную работу своих проявлений без цели и разума, в которой он черпает для себя всю силу для постройки смыслового целесообразного предметного мира как теории и представления ее видов, теории происхождения видов. Бессмысленные процессы, оформляющиеся в его теории и представлении смыслом, логикой и тайной, утвержда<ют> эту теорию как науку точных знаний, причин, выдавая <ее> за действительность.

Наука, Искусство и Религия все втроем разными путями утверждают точность достижения своих пределов, осмысливая все в Боге, совершенстве вещи и Красоте как предметах разумных, существующих в натуре, с ней заодно. Человек для этого хочет превратить ее <Природу> в смысл путем превращения ее в осмысленный материал, перевоплощая его в своем человеческом «разуме», и Земля из своего беспредметного станет предметной в его смысле, материалом для предметных идей. Так беспредметное бытие оформляется его предметным сознанием — Богом, Вещью, Красотой.

23. Порабощенный идеей практического реализма, всю природу хочет сделать для себя идеальной. Таким образом, весь предметный, научно обоснованный, практический реализм и вся его культура принадлежат идеалисту никогда неосуществимых идей. Но только нет ничего идеального в природе как в беспредметном, в нем исчезает всякое представление об идеале, благе, совершенстве и т. д. Идеалист, материалист — мечтатели, <от них>2 предмет идеального совершенства вечно уходит как нимфа <от> поэта, которую он хочет воплотить, <но она> всегда остается только представлением, запечатленным в его поэзии.

Так предмет для другого идеалиста, предметника, остается вечно ускользающим от овладения им физически. С другой стороны, идеалист пытается сделать беспредметное предметным, беспредметное вечно уходит от его физического идеализма, сохраняя свою беспредметность.

Отсюда вполне ясна для меня буря гнева, и война, и проволочные заграждения, удушливые газы, самоубийства, плач, скрежет, печаль и тоска поэтов, художников, техников — материалистов, стремящихся изловить беспредметное и заключить в свои физические объятия.

24. Тысячелетия проходят в тоске, и еще придут тысячи, и никогда не достигнет никто этого беспредметного ничто и не отразит его в предмет физического или духовного достижения.

Поэт в тоске стремится в своем галлюцинационном сне достигнуть предмета как совершенного, с одной стороны, с другой <— у него появляется> желание растворить себя в нем.

В погоне за галлюционизированным <так!> предметом в своем представлении и теории числового расчета3 <человек> разбивает себя, тонет, взрывает, удушается.

Вся современность культуры, таким образом, представляет собой тот же психиатрический дом, ничуть не уступая подлинному дому больных, в котором существуют камеры, темницы, одиночки, общие палаты. Такая подлинность существует и <в> свободной жизни, разумной, смысловой — и тюрьмы, и общие палаты, и одиночки. Ведь все то, что не подчиняется режиму, тоже распределяется по таким же камерам, но с большей строгостью.

Третий разряд больных находится на свободе. Человек считается здоровым, и ему угрожает четверт<ая> категори<я>, — за проступки смертное или тюремное «наказание», что ни за какие проступки в доме умалишенных не применяется. Наоборот, все Государство психиатрического дома и его Правительство предусматривают всевозможные преступления и устраняют орудия и запреты как главных виновников преступления.

Правительства же в жизни почему-то убеждены, что все люди, составляющие второй дом умалишенных, считаются здоровыми. В действительности разницы нет никакой, ведь каждый умалишенный тот же, что и <в> свободной жизни тот же больной, пораженный практической болезнью. Перед ним та же галлюцинация предметных достижений, также он натыкается на проволочные заграды, колы, пули, газы, штыки, сабли. Как больной, разбивая стекла, режет себе руки, также <он> перерезает себе горло, ногу, если ему попадается оружие.

Разница только в том, что правительство психиатрического дома лишило всех больных оружия — ножей, вилок, веревок, спичек и т. д., а правительство здоровой жизни, наоборот, изготовляет таковые и учит, как половчее уничтожить, одну палату направить на другую. Если же человек откажется от обучения этой ловкости убивать, то его или посадят в дом умалишенных, или в тюрьму.

На этом построена вся жизнь практического предметного реализма, которая разнится, пожалуй, тем от дома умалишенных, что правитель<ство> дома умалишенных управляет больными, а в жизни больные управляют здоровыми. Больные захватили власть, устанавливают организованную научно обоснованную бойню, заставляя здоровых исполнять все то, что запрещено в доме умалишенных;

Беспредметность — единственная человеческая сущность действия, освобождающая от смысла практичности предмета как ложной подлинности4.

25. Некогда единое и целое непрактичное существо человека разбилось об эту ложь на множество профессий, хочет постигнуть практический реализм — то, чего не существует. Через профессии хочет скорее осилить практическое совершенство и через него воплотиться опять в единство свое как целое.

Хочет быть в целом практичным, хочет направить действие свое по целесообразному пути, имея перед собой другое целое — Природу как непрактичное действие, движущееся по нецелесообразному пути — пути возбуждений, раздражений вне времени и пространства. Главной его заботой есть задача развить быстроту движения, как бы хочет догнать нечто, упущенное им, через что хочет передвинуть практический недомысел в будущее домыслие. Конструируя в себе, а после в натуре, предмет движения практического реализма находит систему, что и является признаками завершения его практической реальной предметной жизни. «Ищу системы, так как в ней вижу конец своего бега».

Жизнь разбил на три главных практических пути — Искусство, Религию, Науку-технику, три реальных практических и теоретических представления о<б> истинной жизни, однако вечно оспаривающих между собой истину, выставляя каждое себя за действительную практическую истину.

26. Человек распял себя на трехпутном практическом перекрестке, снять себя не может на протяжении веков. В перекрестке человек рассматривает три дороги. Разделившись на три, построил в себе мир согласно каждой истине и потому стремится доказать и побороть остальные и установить в себе единую истину, целое нераспыленное начало.

Итак, из трех истин хочет познать одну, так как в трех истинах не может быть <единой истины>.

27. [Так как все] три истины имеют перед собой цель, то, очевидно, средством их достижения будет предметное движение вещей, которое и будет регулироваться целесообразным действием практического реализма. Движение будет реализовано в форме новых вещей, самая вещь и будет реализованное движение.

Следовательно, общее для всех будет Искусство техническое как средство достижения, как практическое осмысливание вещей целью, формирующей форму.

28. Во всех трех истинах существует практический реализм вещей как блага.

Искусство техническое инженера — порождение последних истин, оно не может быть другим, как <только> практичным, ибо мир <его существует> как практическая целесообразность. Каждый день оно выбрасывает новые совершенства, превышающие скорость вчерашнего.

У трех истин существует и своя инженерная техника. Научная, духовно-теоретическая истина, она может разбиваться на две: технику практичную, предметную, харчевую, и беспредметную. Здесь и лежит проблема новой формы миропонимания, цель предметного достижения скорости. Так как цель далека, сущность ее будет распределение веса в безвесомые системы, чтобы ускорить цель, но цель в этом.

Истина Религии достигла своей системы, разделив человека на два веса — тело-материю и душу; в душе человек освобожден от веса. Невесомость — высшая культура техники.

Только одно Искусство, стремясь к монументу, устанавливает вес, лег<кий вес> делает тяжелым, стремится к статическому, к монументальному, нерушимому состоянию. Его техника обратно действует, собирает вес в монумент.

Отсюда художник противоположен инженеру, мысль инженера всегда стремится в будущие совершенства, а совершенство в уничтожении веса, <поэтому инженер> стремится к разрушению вчерашнего весораспределения и создает новый порядок распределения.

Художник же всё будущее жизни воплощал бы в прошлые совершенства Искусства, в одну и ту же форму, отношение, несмотря на то, что жизнь по динамизму уже другая, <и,> воплощая в старое, <художник ее> тяжелит. Вот почему инженер способен изменить мир вещей, художник же не изменит, все новые содержания жизни будут поглощены формой и отношением прошлого.

Инженер, отправляясь в глубокое будущее, приносит оттуда новые совершенства; художник же, отправляясь в прошлое, приносит то, что уже было или есть. Инженер каждое свое произведение стремится построить так, чтобы оно выразило собой идеальное распределение веса. Художник, наоборот, стремится собрать вес в идеальную монументальную постройку. Хочет свое Я или известную идею, содержание превратить в монумент тяжести, сопротивляясь времени.

Во всех истинах очевидно существуют одни <и те же> практические соображения, цель которых все же невесомость. Инженер беспощаден к вчерашнему совершенству, как и вся техническая молодежь, она за каждый новый шаг, ее лозунг «Дальше». Обратное явление в Искусстве, там лозунг «Дальше в прошлое, ненавижу завтра».

29. Техника обосновывается полезностью (полезность в скорости), ее волнует далекое будущее, туманное представление совершенства, о чем неистовствует техническая мысль. В скорейшем достижении окончательной пользы она напоминает собой гончую собаку в беге к цели, указанной охотником, перед ней вечно стоит цель трех путей, Науки, Религии, Искусства, которую она хочет через свой ум-разум принести скорее человеку или его доставить к этой цели.

Такова сущность всей техники. Поэтому каждый ее шаг должен быть целеполезным, отсюда всякая полезность изменяет мир или сознание, бытие беспредметное изменяется в бытие практическое предметное. Всякая же полезность, которая была уже использована, не может изменить <ни> мир, ни сознание, она бытие прошлое.

Также Искусство, введшее в сегодняшний день форму, опыт, мастерство прошлого, ничего нового не ввело и не изменило. (В действительности человек изменяет только свои полезности, но не природу.)

30. Все три истины ставят перед собой цели как предметы практического реализма своих движений. Потому перед Религией стоит предмет блага Бог как конечность практического реализма духовного порядка; перед Искусством Красота; перед Наукой познание беспредметной подлинности и превращение ее в предметное, необходимое условие достигнуть, овладеть.

Достижения будут полезностью?

31. Сочинил себе человек полезные цели и к ним стремится. Отсюда жизнь как практическое действие, только действие достигающих жизни, но не жизнь. Она наступит тогда, когда будет достигнута цель, а то, что называем жизнью сейчас, — простые целесообразные действия, направленные к цели — или жизни. Поскольку же [человек представил] мир как бесконечность действия, постольку недостижимы и все поставленные цели, а целесообразное действие не найдет жизни как своей цели ни в технической вещи, ни в красоте.

32. Церковь предусмотрела безвыходное положение в недосягаемости, в бесконечном действии цели, ограничила бесконечность, т. е. Бога, абсолютом как завершенностью.

Таким образом, через технический путь возможно достигнуть этого предела — так как мир с ее точки зрения абсолютен как дело Бога. Он завершен, абсолютен, а следовательно, недвижим в дальнейшем совершенствовании. В этом же не-движении Религия и находит жизнь абсолютную, полную недвижность, безвесность, нематериальность мира. Мир как беспредметность.

33. Предметный мир — цель. Во имя этой цели возник особый разум, сознание. Цель для человека приманка, без цели не ступит шагу, хотя заведомо знает, что в выставленных целях одна бутафория.

И не будет ли и все предметное как практическая реальность тоже пустая бутафория?

34. Полезность — условие, в природе полезности нет. Какая польза в падении твердынь Вселенной в бесконечность или стоянии, или вообще в целом существовании? Неужели в падении и будет ее полезность? Но полезности не бывает без цели, и цели <не бывает> без пользы.

35. Вся Вселенная движется в вихре беспредметного возбуждения. Человек также движется со всем своим предметным миром в вечность беспредметного, и все его предметы в сути своей беспредметны, так как они не достигают в конечном цели. Отсюда практический реализм вещей — реализм бутафорный, не подлинный. Поскольку он <человек> видит мир как предметную вещь, постольку он не осознает практическое средством достижения мира как беспредметности, как абсолютно<го> разложени<я> веса.

365. Поставленная практическая цель требует создания всевозможных средств самым главным руководящим законом. Для их создания явилась экономия. Экономия стала регулятором движения всех творчеств. Утилитарность, целесообразность, полезность — вот ее плакаты, предупреждающие на каждом повороте предметное творчество.

Следовательно, воля творца заключена последними практическими условиями составляющих клетку действий. Воля же, понимаемая самим общежитием как нечто свободное в проявлениях, в своем движении, никогда не может достигнуть свободы, ее творческое в предметном практическом ограничено — творец не может преодолеть предметные границы.

В чем же воля может выявиться? Очевидно, что если предметное составляет границы, то воля должна их побороть. Если же воля преодолеет границы, следовательно, она переходит в безграничное поле действия, выходит к беспредметному движению, следовательно, растворяется. Но она — воля, и как воля должна, конечно, что-то проявить в нем, исполнить свои желания, и может быть, сами желания и будут опять границами, образуют предмет достижения через волю выявленного. Следовательно, воля, творчество, изобретение — продукт предметного.

В беспредметном же нет желаний (оно простое возбуждение) и нет воли, ибо нет в нем того, к чему бы воля стремилась. Возбуждение не знает ни воли, ни свободы, ни запрета; нет той воли, хотящей выполнить «что?».

Полагаю, что и вся Вселенная не имеет последнего, — быть волей или безволием означает какое-то в мире «что», что сильнее или слабее меня. В мире же нет таких явлений, в нем никогда ничего ни предпринималось, ни разрешалось, нет ни сильного, ни слабого. Итак, воле нет места ни в первом, ни в последнем.

Что же остается для человека в предметном мире общежития? Ничего больше, как <только> «необходимость» и «нужда», для чего ему нужны воля и сила.

Мир как нужда и необходимость! Нужда и необходимость не могут быть творчеством, творить означает свободу и независимость не по нужде. Поэтому, может быть, для предметного общежития скорее подходит «изобретение», каждый предметник может быть скорее изобретателем всевозможных ухищрений, нежели «творцом».

Перед изобретателем определенно стоит зависимость преодолений или приспособлений освобождаться от нужды и необходимости. Перед творцом их не существует из того соображения, что он свободен, а свободно может быть <только> то, что не чувствует границ или препятствий. А так как предмет — строго очерченная функция, то <это> ясно говорит, что он не принадлежит творчеству, а изобретению.

Воля практического общежития заключается в преодолении всей стихии, поглощении ее его волей и <стремлении> повелевать ею, т. е. оно <общежитие> полагает, что воля есть элемент природы, что оно находится во власти этой воли и что оно должно ее побороть, подчинить своей воле предметный мир. Сопротивление двух воль, но воля одна, не может быть воли другой в природе, кроме находящейся во мне, или, обратно, воли в природе не существует вовсе, существуют только различия воли в человеке.

Поэтому если общежитие хочет победить через предметное волю беспредметной без-вольной природы, то, очевидно, происходит какое-то недоразумение в том, что одна и та же воля противопоставляется себе в разных различиях.

Победить без-вольное беспредметное нельзя, какие бы границы ни ставились. Границы существуют только для воли действующего через волю субъекта. Получается, что как будто беспредметная природа совершает свое перемещение через человека в его предметную волевую стихию или новую реальную организованность, хочет через его мозг передвинуть себя и стать новым смыслом. И не потому ли он поднимает сжатые руки воли своей и напрягает голос своего ей приказа практического разума подчинения безволия природы воле практического реализма? Но вместо нее заковывает свою волю и ведет ее в бездны недосягаемого мнимого практического реализма. [И ставит мощь техническую, чтобы победить ее, но это может быть безумным приказом, ибо прочесть его не сможет она, услышать его тоже, она, не имеющая ни ушей, ни глаз, разверстанная в бесконечности. И вся его напряженность воли и творчества не будет ли простым напряжением простых своих предметных практических разрешений? И может <быть> еще другое заключение, обратное, что, будучи заключен в предметной практической клетке, он ухищряется преодолеть ее и включить себя в нее <в природу>, в ее беспредметность действия. И, может быть, мысль предметного учения о предметном равенстве и сведется в сути своей к беспредметному равенству как отсутствию различий. Но вождь предметной истины, может быть, и не знает того, что конечность всей его предмет- ной истине будет в беспредметном различии.

Вся суть всех сутей человека заключается в равенстве беспредметном. Каждое дело, в чем бы оно ни выражалось, есть выражение равенства. Так каждый предмет равняется своею слитностью и составляет единую спаянность вещи, так все уравнено и пригнано одно к другому, и именует себя одним именем. Так каждая вещь имеет в себе много различий, но в имени своем все различия исчезают, ибо и все различия находятся в равенстве и потому именуются одним именем.

Вся же воля всего предметного есть воля беспредметного равенства, но пока что при [помощи] практического разума, или разума практического реализма, заковывается его воля, но не безволие природы и ведется в глубине бездны недосягаемого [освобождение] практического реализма в предметном совершенстве6.

37. Поставив себе цель предметного совершенства, поставил нужду и необходимость, как бы нарочно или по недомыслию велел себе идти через тяжелый предметный путь к практическому реализму как совершенству, т. е. к тому, чего нельзя достигнуть и чего нет в его существе и во всем. Не знающий ни свободы, ни запретов, целостный вне всяких различий, включил себя в пути развития и в них же хочет достигнуть того, в чем существует, т. е. целостного неразличимого беспредметного мира единства в трехпутном перекрестке практического реализма.

Воля его движется раздельно в трех путях.

В Религиозном пути воля умерщвляется на каждом шагу, отдавая себя целиком воле Бога.

В Научном пути воля подчинена фабричному практическому действию к цели.

В Искусстве есть для нее возможность свободного движения, но в том только случае, когда воля будет самовыявляться, не зависеть ни от идеологии, ни <от> содержания первых двух путей, т. е. Религии и Технических практических построений харчевых форм жизни. Воля Искусства выходит из зависимости и становится сердцем его биения. Это выше и мощнее движений комет в их путях, но воля в биении своем не имеет <иных> путей, как <только в> сердце, и <она> вольна в вольности, равной безволью. В этом преимущество волевого состояния Искусства перед всеми остальными путями предметного практического реализма человека. Так как воля — продукт практического реализма, то она должна исчезнуть там, где нет <ни> цели, ни целесообразных действий, — в беспредметном Искусстве.

Каждый путь из трех есть отдельные и независимые пути, хотя <они> объединены одной целью достижения практического реализма, — в Искусстве красоты, в Религии Бога, в Фабрике предметного технического совершенства (чего нет в Супрематизме как освобожденном ничто беспредметного).

38. Религию нельзя приложить к Науке и всему харчевому практическому, также и Искусство нельзя приложить ни к первому, ни второму. Все же то, что используется Религией и харчевым производством в Искусстве, не Искусство, а только бутафория.

[39]. Когда выяснится сущность Искусства, тогда видно будет, что оно есть путь самостоятельный, как и оба других, с той разницей, что первые два преследуют практический реализм, <Искусство> вне этого.

Человек движется и расходится в трех путях, каждому отдает часть времени и в каждом находит истину. Трем истинам служит человек и от трех истин берет благо, но сотворить одно единое не может, хотя и завершает свою триединую культуру Церковью7.

41. За все время исторического развития человеческой жизни через два практических предметных основных пути, Религию и <путь> Харчевой техники. Искусство находилось в роли завершающего или облачающего в свою ризу последних. [И] как бы [получалось, что] все три различия едины, творят целое.

Искусство было прикладным и обязательным, или все три прикладывались друг к другу, творили одну форму; через прикладную роль, очевидно, хотелось достигнуть единства и равности. Но, с другой стороны, Искусство рассматривается как нечто производное от развивающейся предметной идейной жизни, как какое-то средство, действие, отражающее содержание жизни, и <считается> что содержание и есть тот остов, без которого оно не может жить. От него отнимается путь, его самостоятельность, в самом Искусстве не находят содержания. В действительности же Искусство нельзя приложить, поскольку в нем будет вскрыта его беспредметная сущность.

И все три не приложимы друг к другу. На самом деле, как возможно соединить технику и Искусство, художество, если в них лежат различия?

Первое стремится к достижению практических предметов, имеет время, пространство, цель, имеет прошлое, будущее, настоящее, разум, ум. Второе не имеет последнего, поскольку оно достигло крайности беспредметной, оно пришло к своей сущности. Между их существами лежат огромные бездны двух различий, «предметной» и «беспредметной», или в первом лежат идеи, во втором их нет. Одно анти-природно, другое природно. Одно разум, другое возбуждение, и то условно.

428. Жизнь разделяется на идейную и безыдейную, и последнее, безыдейное, должно быть первым, наиглавнейшим, все же идеи должны быть подсобными, поскольку человек еще не достиг своего полного беспредметного плана, оставаясь в животном, предметном, техническом, практическом плане.

Человек видит в себе нечто большее механичного технического действия. В этом видении действительно мерцает нечто большее предметной задачи. Каждая идея полагает достигнуть блага, но само благо не благо, когда оно предметно.

Таких три в жизни, или три жизни благ. Первое благо — Религиозный дух, второе — <благо> Технической практической харчевой жизни, третье в Искусстве. Но они суть блага, когда достигнут Бог, когда достигнута вещь, когда достигнута красота, а все достижения как цели будут беспредметны. Я отношу к беспредметному только понятие о высшей жизни, <лишь в ней превосходство> над жизнью материальной харчевой.

Высшее не в предмете, не в благе, но в беспредметном.

[43] В беспредметном не может быть идеи как блага, в нем нет обстоятельств, создающих тот или иной вид идей. Всякая идея — результат сложения обстоятельств.

44. В природе нет идеи и обстоятельств, в силу чего что- либо возникало, в ней обстоятельств не может быть. Всё находится в целостном единстве как беспредметности (и в то же время нет его). Жизнь же человека целиком в причинах и обстоятельствах, отношениях, от чего возникают различия как предметы.

Стремление человека к чему-то другому, высшему, в большинстве случаев относится и принадлежит духовному, но не материальному; под <духовным> нельзя все же мыслить полную беспредметность.

Действия духа подчинены идее практического достижения, я не знаю до сих пор духа вне этого. Как бы ни была высока напряженность духовной силы, все же она сводится к простой практической пользе. Таков всякий святой и герой, уничтожающий себя и проповедующий благо.

Нет ни одной иконы, где бы изображен был бы нуль. Сущность Бога — нуль благ, и в этом в то же время и благо. Нуль как кольцо преображения всего предметного в непредметное.

Если бы герой и святые видели, что в благе будущего ноль благ, были бы смущены такой действительностью, и у героя и у святого молитва застыла <бы> на устах.

45. Ни одно из течений жизни не приблизилось к беспредметному, не пришло к плану человека. Все осталось в плане животной пользы и ее достижения, а идейность, в которой нужно было бы видеть нечто большее животной харчевой жизни, стала той же <пользой>.

Такова практическая харчевая идея, <от> чего хочет избавиться Религиозный дух и Искусство. Оба хотят делать то, чего не может делать животное. Оно — абсолют законченной практической харчевой идеи.

Искусство выбилось из этого плана. Правда, оно и считалось «высшим» практическим предметом в одном случае, в другом — только надстройкой.

В высшем нужно разуметь беспредметность не практическую, а эстетическую. Но эта беспредметность была в образе предметного, что нужно преодолеть и выйти к полной беспредметности вне эстетического и практического. Выйдя к беспредметному, должно выйти из Искусства, так как оно помогало связывать предмет с беспредметным эстетизмом. Когда же живописцу удалось выйти из предмета, Искусство для него стало ненужным.

Возможно, что у Природы нет Искусства, так как она не воспроизводит предметов на основе эстетического чувства, [она] остается жить без всего предметного и служит [для человека] познанием в ней мудрости, хотя мудрости в ней не существует, мудрость появляется от суждений и рассуждений самого человека о непостижимой Природе, что и считается мудростью.

[46]. Природа ничего не постигает, в Природе не существует ничего того, что нужно было бы ей познать. Нет ни цели, ни смысла, ни практичности. Возможно заключить, что нет в ней и жизни, поскольку жизнь человеком понимается в своих практических проявлениях — жизнь только потому жизнь, что существует мысль.

Я мыслю — значит, существую. Но могу не мыслить и существовать, жить. Нельзя сказать, что Природа не живет, не существует, несмотря на то, что существование ее той или иной действительности — есть моя мысль. В ней действуют проявления без цели, ума, рассуждения, знания и идеи, она вечное без-идейное биение, вне причин и обстоятельств, она <как> возбуждение в первом случае, во втором как беспредметность. Отсюда может существовать и то, что не мыслит.

Возможно, что мысль создает жизнь, создает определенные формы как признаки жизни. Человек, забравшись в глубь природы, где нет никаких предметов, говорит — там нет жизни.

Там нет мысли, там нет <ни> книг, ни движения. Что же тогда там существует? Беспредметность, беспредметная природа. Появление человека в таком обстоятельстве вносит новую реакцию, которая выражается творением предметов, т. е. установление<м> понятий. Реализация таковых понятий создает вещь, предметы. Создается то, что называем жизнь.

Так создается предметная жизнь понятий, осознаваний, но сущность беспредметная фактически остается незыблемой. Для человека существует пустынная природа, но такой природы нет, там только звери дикие. Это доказывает, что поджизнью человек понимает свою природу понятий и отношений. Природа могла тоже сказать — там исчезла часть моя, в ней только пустыня человеческих понятий.

Существует, таким образом, две жизни, предметная как удовлетворение и беспредметная вне удовлетворения, не знающая его пустыня; идея как удовлетворение и безыдейность.

От идеи удовлетворения происходит восхождение совершенства ее идейных вещей и поведения, собирающихся стать единым и равным вне различий ничто. В беспредметности нет таковых, нельзя ничего выделить и различить, как нельзя ничего вынуть из живописного холста.

Таким образом, беспредметность явление, остающееся вне физического. Но так как все должно быть полезным, то живописное произведение стало художественным. Новая форма полезности <была объявлена> как эстетическая, целью которой и стало развитие человека в художест<венную> эстетич<ескую> ценность, [что служит для] удовлетворения <его> той стороной вещи, которой нельзя удовлетвориться физически.

Художественное и эстетическое, возможно, служат для познания эстетической стороны вещи, а также и явлений природы. Искусство может быть средством для разрешения этой стороны, т. е. той области исследования, которую не могут познать другие средства (Науки, Религия). Таким образом, вещь познаваемая может считаться завершенной, когда все понятия, в нас существующие, будут в ней доказаны существующими, и не только одни соединения химических случаев, но и эстетических и религиозных. И поскольку <может быть найден> исчерпывающий ответ, постольку будет удовлетворение. Полное познание вещи завершается эстетическим познанием, подобно нашей жизни вещей, которые завершаются художественной стороной. В этом все идеи познавания.

Таким образом, через познавание образуется предмет, вещь, законченное различие. Но если через познание выносится вещь, то оно появляется вне творчества, так как я не творил, а познавал. Творчество вне познания и представления, в действии слепом — но и то может быть отнесено к творчеству при условии, если акт только действие вне всех воздействий окружающих меня обстоятельств.

Познание — действие, превращающее неизвестное, или беспредметное, в предмет познания. Если неизвестное не сделаем предметом, не можем его познать. Все же познанное будет настолько верно, насколько неизвестное обращено б предмет познания исследования.

Исследования строятся исключительно на предположениях о неизвестном, устанавливаются границы различий. «Опыт» как выраженный результат, с моей точки зрения, не будет доказательством того, что выразили в опыте предмет. Оно будет только предположением о неизвестном, только суждением в физическом опыте. А раз предположение, то и творчество исчезает, оно <предположение> не подлинность, оно не может сотворить подлинность, оно только идея о неизвестном как представлении. На идеях строится жизнь практическая, предметная, существующее в ней Искусство противоположный полюс — в одном идея предмет, в другом беспредметность, что жизнь хочет воплотить в единую предметную идею9.

Отсюда составить из трех путей единое целое творческое нельзя. Всё же до сего времени существующее единство трех — простое насилие, искусственное соединение сильного царствующего харчевого экономизма Государств; <это> искусственное примирение духа религиозного, и материи, и Искусства как красоты, временное соглашение, развитие общего чисто материалистического практического здания.

<Э>тот путь поведет к уничтожению духа Религии, хотя у обоих лежат веете же предметные блага, и основы Религии <можно видеть> в материалистической форме Коммунизма.

Углубляя практическую предметность дальше, оно <Государство> также выключит и третий путь, Искусство. Закон эстетический будет побежден законом экономическим, тяготение<м> ближайших расстояний, которые оформляют жизнь вещи, собираясь в один, исключительно практический, предметный путь чистого материализма.

Таким образом, после исключения экономических харчевых национальных войн настанут новые войны духа, материи и Искусства. Когда все три пути осознают свою независимость, освободятся от диктатуры харчевой Государства и познают единую сущность всех трех путей, тогда наступит мировое познание, мир будет познан как беспредметный, предметное практическое сознание восстанет на беспредметное, цель против без-целия, бесцельности, разум против без-разумия, ум против без-умия.

Самое сильное учение в человеческой жизни — учение о практическом харчевом реализме, основанное на законе экономии. Религия, Искусство, Наука, в сущности, все предметны и основаны на той же экономии.

Религию понимать как духовное непредметное учение нельзя, она экономична в своих жестах, обрядах, средстве действия. Религиозное учение берет дух как силу для достижения практического блага в Боге.

Наука пользует другие силы, но не исключает и силы духа, который все-таки является главным двигателем всех физических тяжестей на пути к благу, познанию и техническому практическому реализму. Два различия — дух и материя — одной сущности, оба беспредметны.

Искусство тоже пользует силу духа, через него берет красоту и приступает к предмету как своему главному объекту, главному содержанию, как источнику своей жизни. У Искусства источник жизни — содержание окружающей его жизни, одухотворяющееся либо духом жизни, его окружающей, либо содержание одухотворяет<ся> духом Искусства.

У Религии источник жизни есть Бог как цель будущего блага. У Харчевой благо — в практическом предмете. Все они построены на предметном благе, и последнее стало незыблемой их истиной. И если Искусство имеет признаки беспредметного, то к этим признакам относятся предметники скептически, считая его не суть важным, находя его безыдейным. Но, несмотря на это, дают ему возможность проявить себя в приложении к тому же идейному предмету, как бы только тогда оно <Искусство> приобщается к жизни и получает право на существование.

Для меня же эти признаки суть признаки нового, признаки начала новой эпохи Искусства. В этих признаках лежит его сущность и действительная истина, ложно понимаемая предметным сознанием. И кто знает, может, в будущем истина Искусства беспредметного вскроет предметную действительность и покажет, что она бутафорна, фиктивна и ее практический реализм — мнимый вечный образ. Развитие Религии, Искусства, Науки и из нее вытекающих всех технических совершенств жизни шло через прошлые недомыслия, стараясь опыт предыдущего недомыслия исправить в сегодняшнем. Но так как исправления должны идти через ее новый опыт, т. е. в новом опыте должны быть испробованы те новые заплаты, которые должны исправить недомыслие прошлого, то я предполагаю — не будет ли весь новый опыт сшит из заплат нового недомыслия?

Все дело в предвидении, а так как все предвидеть нельзя, что доказывает История предыдущих опытов, то заниматься дальше опытами простая забава, игра в недомыслие. Но тем не менее все три серьезно заняты игрой недомыслия и играют в опыты.

Церковь тоже базируется на прошлом недомыслии религиозного построения, исправляет его новой системой, долженствующей явить или доставить человека к истине — к благу.

Искусство в свою очередь стремится строить свое новое на прошлом опыте, но в этом случае оно расходится с Религией и Техникой. Оно как раз идет обратно, все прошлое у него домысел, а все сегодняшнее недомысел, на этом принципе построило свое сознание и все общество. Искусство устанавливает, что красота в прошлом, — в настоящем ее нет. Но также история доказала, что все Искусство сегодняшнего, отодвигаясь в прошлое, становится домыслом, а само общество, признавшее его недомыслом, осталось само недомыслом.

Перед Искусством стоит цель красота, перед Наукой — раскрытие мировых причин, перед Религией — достижение истины Бога, перед Техникой <цель> совершенного построения практического предмета. Все задачи принадлежат странной человеческой способности видеть то, что не существует, ставить цель, заведомо зная, что ее достигнуть нельзя, — знать причины, которых не существует, восторгаться красотой, которой нет.

Все общество и все художники восхищены красотой природы. Научники ее мудростью, харчевики ее производительностью, и даже религиозностью — «всякое дыхание хвалит Бога».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.