БОРИС ГРЕБЕНЩИКОВ ("АКВАРИУМ")
БОРИС ГРЕБЕНЩИКОВ
("АКВАРИУМ")
Концерты в Смоленске:
17 октября 1992 года (драмтеатр), организаторы: Артур Савицкий, Игорь Вакуненков
11 мая 1997 года (Дом офицеров), организатор Артур Савицкий
Б.Г.: "КТО ЛЮБИТ, ТОТ ЛЮБИМ..."
Интервью у Бориса Гребенщикова? Фантастика! А вдруг?! Конечно, мы сами мало надеялись на удачу и все-таки решили рискнуть...
В семнадцать тридцать мы были у драмтеатра. Лихо пробивались сквозь многочисленные кордоны билетеров и контролеров. (Пресса? А вы предупреждали заранее?"). Бойко договаривались со всевозможными организаторами ("Хочу сразу предупредить Гребенщиков дает интервью только тем, кто ему понравится с первого взгляда", "Постараюсь вам помочь, но ничего не обещаю", "Только через директора группы", "Нет, это невозможно! ", "Никаких интервью! Борис Борисыч ни с кем не хочет встречаться!"). Перекрестным огнем двух пар глаз настойчиво пытались обаять директора группы Михаила Гольда ("Никаких встреч с прессой не запланировано. Если у вас что-то получится, то только благодаря вашей журналистской удаче")...
В двадцать два тридцать мы сидели в фойе гостиницы "Центральная" и все еще разрабатывали стратегию и тактику "добычи интервью". Потом сочиняли записку Б.Г. Потом пытались передать, ее с кем-то из "Аквариума"("Попробую. Если получится"). А потом стояли у входа в гостиницу, уже ни на что не надеясь. И вдруг...
Человек в черном шел, прижимаясь к стене и, видимо, пытаясь проникнуть в "Центральную" незамеченным.
- Борис Борисович, можно Вас на минутку?
Темный плащ, черный берет, серьга колечком. Лицо небритое. Глаза усталые, но такие добрющие. И улыбка, теплая теплая.
- Извините, мы хотели бы договориться об интервью.
- Да. конечно. Завтра в районе часа.
- А где?
- Я живу в 419-м номере. Приходите.
Мы встретились с Борисом в дверях гостиницы. Вместе поднимались на лифте, вместе входили в номер.
В 419-м - "легкий беспорядок". Б. Г. извиняется, приносит пиво. Мы усаживаемся в кресла друг против друга. Борис надевает очки, кладет на стол пачку "Беломора" и...
- Борис Борисович, за столько лет популярности Вам, конечно, пришлось давать много интервью, отвечать на массу вопросов. Но, может быть, есть такие вопросы, которые Вам еще не задавали, но на них очень хотелось бы ответить?
- Не знаю... Может быть.
- То есть сходу Вы не можете сказать?
- Нет.
- Однажды я была свидетелем такого разговора, когда девушка говорила другой: "Я не люблю песни Гребенщикова, потому что я их не понимаю". В ответ прозвучало следующее: "Песни Б.Г. и не нужно понимать, их надо любить, наслаждаться... " А что Вы думаете по этому поводу? Вас лично устраивает такое восприятие Ваших песен - то, что их просто принимают, не понимая, - или Вы все-таки вкладываете в них определенный смысл, который бы хотелось донести до зрителя?
- Понимаете, я не очень соглашусь с тем, что меня, скажем (или кого-то из нас) нужно просто боготворить. Но понимать нас бессмысленно по очень простой причине. Та вещь, которую человек понимает, немедленно переводится в формулу, в алгоритм, во что-то еще. Алгоритм попадает в руки бойких кооператоров (своеобразный военно-промышленный комплекс), из него делается "бомба", которой грохается определенное количество сотен тысяч человек.
Поэтому любое понимание порочно по своей природе. Как замечал кто-то из древних, наш мозг - это такая же часть нашего тела, как, скажем, кишечник, или почки, или ноги. И почему мы позволяем себе, чтобы нашими действиями управляла одна из частей нашего тела в большей степени, чем другая?
Сознание - это инструмент очень ограниченный. Пикассо по этому поводу очень хорошо сказал. Когда его ученики накинулись на него с вопросом о том, как же понять его картины, он говорит: "Что вы все пытаетесь понять мои картины? Кто из вас пытается понять растущее дерево? Чего там понимать - оно растет и все. Относитесь так же к моим картинам.
О наших песнях можно сказать то же самое. Они есть. Их можно любить, можно не любить - это дело каждого. Они есть как факт. И тому, кто хочет на них настроиться, они могут что-то дать".
- Борис Борисович, когда слушаешь тексты Ваших песен, то создается впечатление, что Вы знаете какую-то вечную тайну жизни...
- Да. Знаю.
- В чем эта тайна?
- Понимаете, она словами не выражается.
- Этой зимой ходили упорные слухи, что Вы собираетесь уйти в монастырь, стать отшельником где-то на Соловках... Насколько эти слухи оправданы? И если это так, то чем было вызвано такое решение?
- Я не знаю, как это оправдать, но мы с Сережкой Курехиным зимой ушли в монастырь нового типа, в котором до сих пор и пребываем... Ну, очень нового типа.
- А что это такое?
- Курехин это объясняет как постижение святости через грех. Нельзя быть святым, не изведав греха. Но это так Курехин объясняет. Я к этому имею мало отношения, потому что я такая "бессловесная скотинка": я чувствую, что нужно делать, а как это называть, как объяснять - не знаю.
- Ваша неизменная черная одежда - это тоже какая-то часть монастыря нового типа?
- Нет. Это просто мой боевой наряд.
- Вчера после концерта одна женщина мне сказала, что у нее такое впечатление, будто она сходила в церковь и причастилась...
- Слава Богу.
- То есть Вам приятно, что Вы смогли добиться такого эффекта?
- Это не мы этого добились - так получилось. То есть она сама этого добилась, а не мы.
Мы никак не претендуем на то, чтобы быть церковью - мы для этого слишком сомнительны. Но то, что через нас идет - если кому-то это может помочь, слава Богу.
- Борис Борисович, человеческую жизнь часто представляют в виде зебры - то есть постоянная смена "белых"(хороших) и "черных"(мрачных) периодов. Как Вы преодолеваете свои безрадостные "полосы"?
- Я не помню никакого безрадостного периода никогда.
- Вы всегда счастливы?
- Любой человек всегда счастлив.
- То есть?
- Я не помню, кто так сказал... А, Ричард Бах. Он сказал: "Есть один простой тест определить - все ты сделал в жизни или нет. Если ты еще жив, значит не все". Это ключ к счастью. Пока каждый из нас жив, значит мы еще не все сделали в жизни, значит что-то еще происходит, и человек это понимает, то это уже счастье.
- Вы интересуетесь политикой?
- Политику я считаю худшей формой шарлатанства.
- А политиков? Допустим, Ельцин Вам симпатичен?
- Я никогда в жизни не опускаюсь до того, чтобы начинать думать: симпатичен мне кто-то из них или нет. Мне они безразличны. Я с большей симпатией отношусь к нему как к человеку, наверное, как к любому другому.
- Вы любите все свои песни или у Вас сеть любимые и нелюбимые, удачные и неудачные?
- Невозможно сказать, у меня все-таки их много.
- Много неудачных?
- Нет. Неудачных я не пою.
- А вообще такие бывают?
- Нет. В каждой что-то горит, какой-то огонь. (Нас прервал настойчивый стук в дверь).
- Да, сэр.
- Боренька, обедать.
- Радость моя, спускаемся. Я буду внизу через... минут через пять.
- Борис Борисович, скажите...
- Как тяжело называться Борисом Борисовичем, если бы Вы знали!
- Да? А как Вам больше нравится? На устах поклонников Вы и Боб, и Б.Г., и Борис, и Борис Борисович...
- На Боба я вроде уже не тяну - костюмчик на мне приличный. А Борисом Борисовичем чувствовать себя - это... Такое ощущение, что я Ленин, стою - одна кепка на голове, другая в руке...
- А как Вам нравится?
- Не знаю.
- Скажите, среди Ваших песен были автобиографические или навеянные каким-то случаем из Вашей жизни?
- Любая песня - как молитва. Она не имеет никакого отношения к жизни. Она складывается как она есть. И что она значит, и зачем она это значит - неизвестно.
- Что бы Вы хотели сказать своим поклонникам?
- Во-первых, я очень благодарен городу Смоленску, потому что здесь у меня абсолютно из ничего появилась новая песня. Впервые месяца за четыре. Это для меня очень много значит. Поэтому я просто встаю на колени и целую пол. Это Вам всем большое спасибо!
А во-вторых, я рвался сюда четыре года и все-таки дорвался. Я рад, что все-таки приехал в Смоленск. И вроде все получилось. Я счастлив глубоко...
***
Уходить, конечно, не хотелось. Добрая улыбка Б.Г., его мягкий, порой с ироничными нотками голос, непринужденность обстановки - все располагало к общению. Но... Обед - святое дело. И мы стали собираться. Уже у порога, не удержавшись, спросили:
- А это правда, что Вы даете интервью только тем журналистам, которые Вам понравятся с первого взгляда?
- Да, правда.
***
... В полумраке зала загорались маленькие огоньки - вспыхивали свечи, спички, зажигалки. Строгие контролеры ходили по рядам и старательно все тушили. Но огоньки загорались снова: в партере, на балконе, в ложах... И на сцене горели лампадки...
Б.Г., весь в черном, пел. Зрители сидели и стояли кто где мог - на ступеньках, в проходах, у сцены... Это было даже больше, чем аншлаг...
Борис работал без перерыва. В бинокль без труда просматривались капельки пота на лбу...
С последним аккордом песни зал наполнялся оглушительными воплями, визгом и бурей аплодисментов...
А мы не кричали и даже не хлопали. Потому что после его песен не хотелось никакой суеты. На душе было легко и торжественно. Мы причащались искусством Б.Г....
Борису Гребенщикову пытались понравиться Ольга Суркова и Наталья Лобанова, ("Смена", №-43, 24 октября 1992г.).