ПЕТР КОНЧАЛОВСКИЙ

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

ПЕТР КОНЧАЛОВСКИЙ

Тускло светят фиолетовые, синие фонари. Суровы темные громады домов. В сером вьюжном небе шарит одинокий прожектор. Пустынно. Москва. 1942 год.

Ночь глядит в заклеенные крест-накрест бумагой окна. В квартире тихо, все спят. Вдруг покой прорезает резкий звонок. В передней комендантский патруль в белых дубленых полушубках. Проверка документов. Ручной фонарик осветил огромную фигуру хозяина.

— «Петр Петрович Кончаловский. Год рождения 1876», — читает боец. — Пожалуйста, — возвращает он паспорт.

Патруль прошел в комнату к сыну, Михаилу, — все в порядке. Затем идут в столовую, и луч фонарика внезапно озаряет лежащего человека.

— А это у вас кто тут? — спрашивает красноармеец.

— Этот живет у нас без прописки, — отвечает Михаил.

Пучок света выхватил из мрака бледное молодое лицо с темными большими глазами, скользнул по золоту эполет, сверкнул по рукояти сабли, сжатой маленькой, но энергичной рукой, замерцал на газырях и погас, запутался в косматой черной бурке. В тьму комнатки будто ворвался голубой кавказский рассвет. В широко распахнутую дверь стала видна запряженная парой бричка, а вдали изумрудная долина, покрытая прохладной тенью. Светает. Мирные дымы встают над аулом. Вверху в грозном одиночестве ослепительно белый, снежный Казбек.

— Лермонтов, — узнают бойцы, — кто это написал?

— Отец, — отвечает Михаил.

И потом они вместе с художником Петром Петровичем Кончаловским долго стоят у большого холста.

— Крепко работаете, — взволнованно произносит молодой боец и пожимает руку Петру Петровичу. — Простите за беспокойство, желаем быть здоровым…

Война. Кончаловский отлично знает, что это такое. В 1914 году он, русский прапорщик, артиллерист, дрался с врагом под Леценом, выходил из окружения, был ранен. Три года фронта.

Сегодня шестидесятишестилетний мастер не покинул любимый город, не уехал в эвакуацию. Он, как всегда, на посту, в мастерской. Пишет ежедневно, упорно, вдохновенно.

Но наступает зима, в студии становится холодно.

И художник решает перенести картину «Лермонтов», над которой он работает, на квартиру.

Правда, комната мала, нет возможности отойти от холста, и приходится писать почти вслепую. Конечно, и здесь не тепло, и живописец трудится в полушубке, в перчатках. Он работает жадно, помногу, и невзгоды не могут помешать ему.

Вскоре произошла вторая, не менее знаменательная встреча «Лермонтова» со зрителем. Вот как это было.

Старый особняк в Собиновском переулке. Дом Совинформ-бюро. Здесь в это суровое время порою встречались писатели, композиторы, художники, музыканты. Бывали Алексей Толстой, Леонид Леонов, Дмитрий Шостакович и многие другие. Словом, это были литературные вечера и концерты, на которых можно было услышать музыку Рахманинова и Прокофьева в блестящем исполнении тогда еще малоизвестного Святослава Рихтера или вновь насладиться волшебным голосом Обуховой, певшей русские романсы.

На один из таких вечеров пригласили Петра Петровича Кончаловского, и он с большой охотой согласился прийти.

— Могу притащить «Лермонтова», — сказал он.

Зал полон. Рядом с роялем мольберт, на котором в золотой раме — «Лермонтов». Им любуются. Иные спорят.

Все ждут концерта. Ждут приезда великой Обуховой…

И тут произошло неожиданное. К «Лермонтову» подошел Иван Семенович Козловский и запел «Белеет парус одинокий».

Слова поэта, чарующий голос певца, обаятельный образ Лермонтова, его задушевное, немного печальное лицо, глядевшее с полотна в зал, — все это слилось воедино, в одно великое слово — Родина.

Портрет Н. П. Кончаловской, дочери художника.

… На московских вернисажах, премьерах пятидесятых годов нельзя было не заметить и не залюбоваться неизменно шествующей рядом супружеской парой.

Ни сутолока, ни теснота, ни обычный для таких дней шум будто не влияли на их постоянно приветливое, доброе состояние.

Огромный, на голову выше всех, с мягким, почти детским выражением лица, никак не сочетавшимся с крутым лбом, изборожденным резкими морщинами, прямой, широкоплечий, этот человечище с большими, сильными руками осторожно вел рядом маленькую женщину с радушным и открытым лицом, привлекательную той особенно милой сердцу простотой и душевностью, которая присуща русским красавицам.

Это были Ольга Васильевна и Петр Петрович Кончаловские.

10 февраля 1902 года в Москве в Хамовнической церкви венчались Ольга Васильевна и Петр Петрович. Впереди их ожидал более чем полувековой путь, полный радостей и огорчений, побед и неудач…

Но в то светлое морозное утро они не ведали обо всем этом ровным счетом ничего.

Они были молоды и любили друг друга.

Их окружали и привечали замечательные художники. На их свадьбе были В.А.Серов и М.А.Врубель. Их брак благословил сам В. И. Суриков — отец Ольги Васильевны.

Судьба, казалось, баловала Кончал овского-

Еще мальчиком в доме отца он познакомился с плеядой великих русских художников — Суриковым, К. Коровиным, Врубелем, Серовым. Сохранился рисунок Врубеля к «Демону», датированный 1891 годом, на котором стоит дарственная надпись: «Пете Кончаловскому».

Первый этюдник с полным набором масляных красок ему подарил Константин Коровин.

Юный Петр обожал искрометного Коровина, и на первых порах его живопись была похожа на коровинскую. Но лишь на первых порах. Очень скоро молодой художник вступит на тернистый путь экспериментов и исканий и забудет многочисленные похвалы почитателей его юного дарования, среди которых был сам Суриков.

Ольга Васильевна записывает:

«Внутренний мир Петра Петровича был такой сложный, что до 1908 года он не был удовлетворен ни одной своей картиной.

Портрет режиссера В. Э. Мейерхольда.

Работал он много, усидчиво, но почти каждую работу ждал один конец: он ее уничтожал…»

Возможно, перед читателем встает образ неудачника и ипохондрика, которому не стоило и начинать путь живописца.

Тогда позволим себе процитировать отрывок из письма.

В. А. Серова к Петру:

«Рад за Вас, а если хотите, так и завидую, что же Вам еще? Талант есть, свежесть, бодрость, энергия…»

Но вернемся к записям Ольги Васильевны.

«Пришло время окончания Академии, надо было писать картину на конкурс.

Мы поехали на Волгу, в Плес, жили на берегу. Петру Петровичу захотелось написать людей на воздухе…

Когда картина была кончена, то стало ясно, что есть умение и мастерство и должен быть успех.

Но Петру Петровичу казалось, что так нельзя начинать жизнь и тут же ее кончать в каком-то среднем благополучии.

Он спросил меня:

«Не разрезать ли эту картину на куски, чтобы порвать с ней?»

И я ответила: «Режь, Петечка!»

Он взял перочинный ножик и разрезал картину по диагонали на куски.

Ему стало легче…»

Какое огромное чувство, какая вера в талант любимого человека стоят за этими строками!

Но все же надо было кончать Академию, и художник представляет другую картину, написанную в Архангельске, — «Рыбаки тянут сеть».

За эту картину он получил звание художника. Окончив Академию, Кончаловский становится живописцем-профессионалом.

Вот как сухо и кратко описывает он один из самых бурных периодов своей долгой жизни:

«Итак, с 1907 года начинается моя художественная деятельность; тут определились вполне мои искательские стремления и взгляды на искусство. С 1909 года начинаются мои регулярные выступления на ряде выставок: на Товариществе, «Золотом руне», Новом обществе художников, «Бубновом валете», в числе основателей которого был я, и на «Мире искусства»».

Эта деятельность живописца нисколько не охладила темперамент мастера, и мы вновь обращаемся к записям Ольги Васильевны, мужественно несущей свой крест сподвижницы художника.

A. H. Толстой в гостях у художника.

«Молодой, буйной голове в 1912 году казалось, что мимо Венеции можно проехать, не заехав в нее, прямо к себе на родину и там создавать какие-то глыбы.

Я была ему подругой.

Ведь, может быть, для того чтобы написать тонкий облик Дуловой, улыбку Наташи, тонкость цветов, чтобы кисть была упругой и послушной, ему необходимо было ворочать каменными глыбами».

Начало первой мировой войны застает художника в Красноярске, где он гостит у Суриковых. Тут ему дали крупного сибирского коня, и он вступает в 8-й Сибирский стрелковый артдивизион, где провоевал до конца войны.

«Революцию мы воспринимали как избавление от чего-то рабского, хотя первые два года были трудны и полны лишений. Но мы были молоды и счастливы!»

… 1923 год. Кончаловский создает свой знаменитый «Автопортрет с женой». Он откровенно пишет рембрандтовский мотив. Живопись картины — полнокровная, сочная, материальная — показывает нам нового Кончаловского — реалиста, продолжающего самые высокие традиции реалистической школы.

«Автопортрет» стал как бы вехой во всем его творчестве. Символично, что в этой картине живописец воспевает супружескую любовь. Художник поднимает бокал за победу и счастье, завоеванные рука об руку с женой и другом. Вслед за этим холстом мастер создает целый ряд превосходных картин.

Кончаловский, проезжая однажды Красную площадь с писателем Всеволодом Ивановым, рассказал ему любопытную историю.

Как-то Суриков, вскоре по окончании «Утра стрелецкой казни», стоял у окна Исторического музея и глядел на площадь.

Подошел некий искусствовед и спросил: «Скажите, Василий Иванович, с каким историком вы советовались, когда писали «Утро стрелецкой казни»?»

Суриков, указывая на главы Василия Блаженного, ответил:

«Я с ними советовался. Они ведь все это видели».

Думается, что подобные чувства испытывал сам Кончаловский, работая над пейзажами в Новгороде.

Автопортрет с женой.

«Я почти не знал нашей страны, — пишет художник. — Мало интересовался ею, и тем сильнее она захватывала теперь меня какой-то особой теплотой, своеобразной, чисто русской красотой. Этот «захват» и отразился, разумеется, в живописи».

Так Новгород «посоветовал» Кончаловскому и открыл художнику всю прелесть Отчизны и окончательно вернул Руси ее блудного сына.

Свыше пяти тысяч произведений — картин, портретов, натюрмортов, акварелей, рисунков — создано за шестьдесят лет творчества Петром Петровичем Кончаловским.

Это могучий поток, в котором есть свои отмели, стремнины, а порою и омуты.

Делом искусствоведов и доброжелательной критики было разобраться и осознать прогрессивную воспитательную роль опыта жизни художника, пришедшего к полнокровному реалистическому письму через преодоление формалистических увлечений.

Вместо этого иные критики третировали художника, бесконечно вспоминая его «сезаннизм» десятых годов.

Рассказывают, что один, деятель искусства заявил об охотничьем натюрморте:

«Да ведь, милые, этот дохлый заяц ведь не наш заяц».

К счастью, в нашей прессе появлялись статьи другого стиля и уровня.

Вот что писал о художнике Луначарский:

«Кончаловский не может быть нам чуждым. Появление и развитие такого художника среди нас — это для нас благо».

И далее, отвечая непомерно суровым критикам:

«Можно и нужно требовать от художника все большего. Можно и нужно направлять его на наиболее острые и ценные «злобы дня», но нужно тоже уметь ценить то, что он дает, — не потому, что всякое даяние «благо», а потому, что критика без готовности учиться, наслаждаться, обогащаться, критика сквозь черные очки мешает брать от жизни и искусства многие прекрасные пл оды…»

Выставка Петра Петровича Кончаловского в Академии художеств…

Пожалуй, никогда доселе ни одна экспозиция в Академии не показала так зримо, как большой художник и человек, пройдя горнила умозрительных и порою несколько схематичных построений раннего периода, преодолев и переработав по-своему влияние Поля Сезанна, наконец, обретает полную силу и звучание, расковав дремавшую в нем истинную жизненную мощь, раскрывающуюся потом в произведениях полнокровных, реалистических и истинно русских.

Ранние работы Кончаловского носят на себе следы яркого колористического дарования живописца, где художнику нельзя отказать в темпераменте новатора.

Но представьте себе на миг, что мастера вдруг постигла беда и мы не увидели бы никогда его портретов современников, букетов цветов, пейзажей Новгорода.

Мы бы не узнали настоящего Кончаловского, певца радости жизни, воспевшего аромат русских полей и садов, непреходящую красу древних храмов, улыбку юных женщин и смех румяных детей.

Словом, мы бы не увидели Солнца, а видели бы лишь Луну, ибо ранний Кончаловский светился во многом светом отраженным, и часто мы ловим себя на мысли: сколько в иной его работе той поры — Сезанна, Дерена, Вламинка, француза или испанца?

Кончаловский.

Талант своеобычный.

Он являет сегодня пример художникам всех поколений, как велик искус истинного творца, призванного преодолеть многие соблазны и эфемерные красивости, даже порою облеченные в формы кричащие и огрубленные. Талант, нашедший силу обрести, наконец, ту ясность и простоту видения мира, которая свойственна лишь дарованиям мощным, способным дать свет искусства вечного, — имя которому реализм.

М. Нестеров. Портрет И. Шадра