Глава V

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава V

СНОВА ОДИН

Теперь давайте вернемся на Мудеварри, причем в тот самый момент, когда к нам присоединилось еще одно племя и возник спор из-за женщины. Ее похитили у мужа и, к моему великому неудовольствию, привели в шалаш, где я жил. Я был очень расстроен, так как предвидел серьезные осложнения, и оказался прав. Заметив отсутствие своей жены, одураченный муж решил отомстить. Когда мы все спали, он прокрался в наш шалаш и копьем пригвоздил к земле соперника. Разбуженный шумом, я поднял крик, но злодей исчез вместе со своей женой. Я с братом раненого пытался вытащить из его тела копье, но оно имело на конце зубец и не поддавалось нашим усилиям. Наконец одной женщине удалось вытащить его, но, хотя были приняты все меры, чтобы спасти несчастного, несколько часов спустя он скончался.

Назавтра его похоронили на дереве. Мать страшно стенала и головешкой нанесла себе во многих местах ожоги.

Мужчины бросились на поиски убийцы, но незадолго до наступления темноты вернулись ни с чем.

Вскоре после этого мы снялись с места, отправились на охоту и случайно столкнулись с племенем, к которому принадлежал убийца. Началось кровавое побоище. Как обычно, когда австралийцы не в состоянии наказать самих виновников преступления, они обрушиваются на их родных. Поймав четырехлетнего сына убийцы, мстители проломили ему череп, а затем уложили на месте брата убийцы, его матери пропороли копьем бедро и ранили еще несколько человек.

Самому убийце, однако, удалось ускользнуть от кары, и он, пробравшись ночью с товарищами в шалаш человека, который убил его брата, заколол того копьем, срезал с костей мясо, насадил на копье и с триумфом отнес к себе.

Весь следующий день и всю ночь люди этого племени танцевали и пели, празднуя страшную победу. Мясо своего врага они изжарили между камнями и часть съели. В том, что это действительно было так, у меня нет ни малейших сомнений. Я собственными глазами видел, как австралийцы наслаждались страшным пиршеством. Они и меня приглашали принять в нем участие, но я, конечно, отказался, испытывая величайшее отвращение.

Австралийцы спасли меня от голодной смерти, и в благодарность за это мне, конечно, очень хотелось бы оградить их от упреков в каннибализме, но я не могу погрешить против истины и вынужден признать, что при определенных обстоятельствах многие жители этой части Новой Голландии едят человечье мясо.

Во время дикой трапезы австралийцы похвалялись тем, что таким же образом поступят со всеми соплеменниками убийцы.

Мы снова отправились в путь, останавливаясь то тут, то там, присоединяясь то к одному племени, то к другому. Так мы кочевали без особых происшествий и однажды поставили шалаши на берегу озера или залива под длинным названием Кудгингмурра (так австралийцы окрестили растущие здесь коренья).

Вскоре у нас появились соседи, и, конечно, спустя несколько дней завязалась драка, как всегда, из-за женщин. В этом сражении я едва не был убит бумерангом, который расщепил мой щит на две части, правда, бумеранг предназначался моему зятю, а не мне, и австралийца, который его метнул, жестоко наказали, несмотря на мое вмешательство, хотя он и без того очень огорчился. Бумеранг задел мою руку, и рана, хоть и небольшая, довольно сильно кровоточила.

Это так разжалобило женщин, что они плакали, пока жилами опоссума привязывали к ране кусочек шкуры, оторванный от накидки.

На рассвете мы перебрались на другую сторону озера и там провели много месяцев.

Пока наше племя стоит на одном месте, я воспользуюсь передышкой и расскажу еще кое-что об обычаях моих австралийских друзей.

Все они чрезвычайно любят музыку, если производимый ими шум можно назвать музыкой. Единственный их музыкальный инструмент - накидка из шкур, натянутая между коленями. Один барабанит по ней, а остальные отбивают ритм палками. Австралийцы настолько одержимы этой «музыкой», что нередко какая-нибудь семья ночью затевает концерт, к ней присоединяется вторая, третья, наконец, все племя заражается весельем, которое не прекращается до самого утра. Сколько раз я от всей души желал, чтобы они вместе со своими инструментами очутились на другом конце континента, там, где старый кудесник присматривает за столбами, на которых держится земля.

К воде австралийцы относятся с пренебрежением и купаются только летом, в жару. Они целиком находятся во власти природы и даже пальцем не желают пошевелить, чтобы выйти из подчинения ей.

О парикмахерах и сапожниках, портных и швеях, как догадывается читатель, австралийские дамы и джентльмены имеют примерно такое же представление, какое было у Адама и Евы. Зато они усердно разрисовывают свои тела самыми причудливыми узорами.

Бреются австралийцы далеко не самым приятным способом, выжигая бороду или соскребая ее раковиной моллюска. Они не выносят седых волос и выщипывают их из головы и из бороды, пока это единоборство со старостью не становится безнадежным.

Авьтралийцы, особенно женщины, очень любят украшения и проявляют в этом большой вкус. На голове они носят нечто вроде сеток, наподобие наших вязаных сумочек, которые плетут из сухой травы или расщепленного на несколько частей тростника, без помощи крючка или иного приспособления. Несмотря на это, сетки по качеству вязки не уступают изделиям наших лучших мастериц, а по изяществу могут сравниться с индийскими поделками, но гораздо прочнее их. Сетка заканчивается с двух сторон шнурками, окрашенными охрой, которые обвязываются вокруг лба.

Глядя на головные уборы австралийцев, трудно поверить, что они вышли из рук нецивилизованных людей.

На шее австралийцы носят нитки с нанизанными на них осколками раковин, зубами, перьями - лебяжьими и эму (крупные перья для большей эластичности разрезают пополам).

Многие женщины вдевают в ноздри кольца из костей птиц, а мужчины втыкают небольшие прямые косточки с утолщением на конце. Чем больше на человеке украшений, тем привлекательнее и элегантнее он считается.

Вернемся, однако, к нашему племени. Мы жили на озере до весны, питаясь преимущественно большими муравьями калкит, которые гнездятся в дуплах деревьев.

Для того чтобы обнаружить насекомых, австралиец ударяет по стволу дерева томагавком. Муравьи, привлеченные шумом, выползают наружу. Тогда австралиец расширяет отверстие дупла настолько, чтобы можно было засунуть туда руку и набрать муравьев, которых он складывает в корзину. Их поджаривают на куске коры длиной три и шириной один фут. Вкусом они напоминают костный мозг.

Муравьями можно питаться только один месяц в году. Затем они превращаются в больших мух и гибнут или снова меняют свое обличье.

Как только муравьиный сезон закончился, мы покинули озеро. Но, прежде чем мы двинемся следом за нашим племенем, я хочу рассказать вам о томагавке, очень важном орудии, бесспорно заслуживающем того, чтобы я уделил ему внимание.

Корпус томагавка австралийцы вырубают из очень твердого черного камня, не обращая особого внимания на форму. Затем его шлифуют гранитом, пока не получается тонкий острый край, настолько острый, что он позволяет валить даже самые большие деревья. Топор весит от четырех до четырнадцати фунтов. Топорищем ему служит толстый кусок дерева, расщепленный вдоль, перегнутый вдвое и скрепленный обработанной по особому способу смолой и сухожилиями.

Насколько мне известно, черный камень, обладающий одновременно и твердостью и способностью раскалываться на куски, можно найти в этом краю только в одной местности, которую австралийцы называют Каркин. Находится она, судя по их словам, миль за триста от берега моря и населена дикими неприветливыми племенами. Путешествие туда сопряжено поэтому с большими опасностями и трудностями и под стать только отряду отважных воинов.

Не удивительно, что томагавк считается большой ценностью.

Теперь вернемся к нашему племени. Мы получили приглашение прийти на берег реки Бунеавиллок. Австралийцы окрестили ее так по названию породы угрей, которыми она изобилует. Вода в реке стояла высоко, так что мы не смогли переправиться на противоположный берег, где виднелись шалаши наших друзей. Во многих местах над поверхностью реки возвышались скалы, а между ними на мелководье скользили взад и вперед угри. Их было такое множество, что мы ловили их десятками. И неглупая вроде рыба угорь, а к нам сама в руки шла. При еле уловимом шорохе рыбки стремглав кидались в глубь реки, но стоило нам зажечь факелы, как они всплывали наверх и мы без малейших усилий вытаскивали их из воды.

Когда полноводье спало - оно было вызвано продолжительными частыми ливнями, - мы перешли реку и устроились рядом с «хозяевами». Скоро к нам присоединилось третье племя, насчитывавшее около ста мужчин, женщин и детей, но угрей хватало на всех. Особенно много было некрупных рыбок с голубоватой спинкой и белым брюшком- австралийцы называют их мордонг - и бабаниен - чуть побольше, с коричневой спинкой.

Через несколько дней после появления третьего по счету племени произошла драка, ясное дело, из-за женщин. Одна была убита, несколько - серьезно ранены, и пришельцы сочли за благо удалиться.

Мы также задержались на реке ненадолго, верные привычке к бродячей жизни. Правда, мы кочевали не совсем бесцельно, а переходили с одного места на другое, чтобы разнообразить питание: сменять рыбу мясом, мясо-кореньями, коренья - еще чем-нибудь. Все же следует признать, что австралийцы по натуре своей скитальцы, вечно всем недовольные, вечно куда-то стремящиеся, и покой они находят, только когда спят, хотя и во сне видят корробори, сражения и измены.

Однажды во время перекочевки змея ужалила нашего товарища, который улегся спать на поваленном дереве. Бедняга тут же умер. Он был далеко не последний человек в племени, его смерть всех опечалила, и похоронили его со всеми подобающими почестями.

Одни умирали, другие просто отделялись от племени по тем или иным причинам, и случилось так, что мои родственники остались только с двумя-тремя семьями, которые все жили в разных шалашах.

Как- то раз мы увидели, что к нам приближается большое племя -человек шестьдесят, не меньше. На другом берегу они остановились и начали натираться глиной и охрой, словно готовясь к бою.

Сильно встревоженные, мы надеялись только на то, что наша беспомощность смягчит пришельцев. Они, однако, ничуть не скрывали своих намерений. Потрясая копьями, они перешли реку и бросились в атаку так стремительно, что женщины с детьми едва успели убежать. Зятя, который столько лет был мне верным другом, пронзили копьем у меня на глазах, а его жену поймали и уложили на месте. Затем враги вернулись туда, где я стоял; умирающий зять при приближении врагов, собрав остатки сил, вскочил и копьем проткнул одному руку. В ответ на моего друга и его сына обрушился град копий и бумерангов. Как это ни странно, ни один не поднял руки на меня. Конечно, прояви я хоть какую-нибудь враждебность, меня бы в один миг не стало, но что я мог сделать один против всех?

Причиной нападения на этот раз были не женщины. Человек, умерший от укуса змеи, принадлежал к тому племени, которое нас атаковало, и его сородичи решили, что у моего зятя было что-то, что вызвало смерть несчастного. Австралийцы вообще подвержены предрассудкам. Часто они извлекают из тела покойника почки, завязывают их в мешочек и носят на шее для защиты от сглаза и как талисман, приносящий окружающим добро или зло*.

Сына же моего зятя убили потому, что он обещал свою дочь человеку из этого же племени, а отдал ее другому. Гибель бедных моих родственников, которые неизменно были так добры ко мне, глубоко потрясла меня. Я не стыжусь признаться, что в течение нескольких часов плакал навзрыд, да и потом никакие мог успокоиться. Считая меня ожившим братом, они неустанно заботились о моем благополучии. Вряд ли кто-нибудь мог бы относиться ко мне лучше, чем эти бедные австралийцы, и вот они лежат бездыханные, убитые бандой дикарей, которые, видимо, жаждали еще крови. Все, что я перенес в лесу, бледнело по сравнению с душевными муками, которые я испытывал в этот момент.

- -

* Такой обычай впоследствии описывал подробно Альфред Хауитт. - Прим. ред.

- -

Отчаяние придало мне такую храбрость, что, когда здоровенный детина подошел к моему шалашу и потребовал копья зятя, я наотрез отказался отдать их.

Верзила не стал настаивать, но приказал взять запас рыбы и накидку, идти туда, где стояла его жена с детьми, и там дожидаться его прихода. При этом он не переставал распинаться в дружбе ко мне. Я все же не очень-то верил его клятвам и, отойдя на приличное расстояние, решил бежать. Я взял копья, свернул накидку как можно плотнее, переправился через реку и помчался к лесу, выбрав направление, противоположное тому, в каком, я знал, скорее всего направятся дикари. После того как туземцы хладнокровно убили на моих глазах стольких людей, я, безусловно, вправе называть их дикарями, хотя, как вы могли убедиться, среди них много добросердечных созданий. Пройдя около четырех миль, я встретил знакомых австралийцев. Они еще издали заметили, что я очень взволнован, и, конечно, встревожились. Узнав, что случилось, они немедленно стали готовиться к бою, тем более что среди них был тот самый молодой человек, которому сын моего зятя отдал свою дочь в жены. Мы условились, где встретимся после похода, и я отправился к реке Барвон. Утром я переплыл ее и еще до-захода солнца поставил себе шалаш на холме, с которого открывался великолепный обзор. Место для костра я загородил корой и дерном из опасения, что пламя, видное издалека, может выдать врагам мое местонахождение.

Так я провел несколько дней, ожидая прихода друзей. Наконец однажды вечером я заметил в долине приближающийся огонек. Это меня обеспокоило: вряд ли друзья стали бы ходить по ночам. Не теряя времени даром, я потушил костер, убрал копья и рыбу подальше, а сам спрятался неподалеку в высоких камышах. Вскоре до меня донеслись женские голоса. Одна женщина спросила: «Куда он мог деться?». Остальные наперебой высказывали разные предположения.

Удостоверившись, что опасности нет, я вышел, к радости гостей. Передо мной стояли пять молодых женщин из дружественного племени, которое я встретил на днях. Они бежали после большого сражения между отрядом мстителей и теми, кто убил моих покровителей.

Чтобы не попасть в руки врагов, из которых трое были убиты, женщинам пришлось бежать с поля боя, но до этого они успели сжечь трупы моих родственников, опасаясь, как бы дикари их не изуродовали. Бедняжки от усталости валились с ног и изнемогали от голода. Я отдал им все мои запасы и уложил спать в шалаше. Утром две ушли, а три решили ждать своих соплеменников, но через несколько дней и они покинули меня.

Полагая, что какая-то причина помешала всему племени прийти, я отправился к месту зверского избиения моих друзей. Там я нашел их пепел и кости, сгреб в кучу и прикрыл сверху дерном. Это было единственное, чем я мог отблагодарить моих друзей за доброту. При воспоминании о том, что они делали для меня на протяжении многих лет, наполненных опасностями и тревогами, я очень горевал. Похоронив, как мог, останки близких, я вернулся в шалаш на холме, где меня нашли женщины.

Через два дня явилось вес племя. Друзья уговаривали меня присоединиться к ним, уверяли, что одному жить опасно, что они будут меня защищать… Но я решительно отказывался, не веря их клятвам и устав от жестокостей. Вскоре племя распрощалось со мной. Как только оно, переправившись через реку, скрылось из виду, я сложил свои вещи и зашагал в противоположном направлении, к морю. В Мангавхавзе, около пресноводного источника, в котором водилась всевозможная рыба, я поставил шалаш и жил тут много месяцев.

Уже с четверть века я вел подобный образ жизни и настолько свыкся с ним, что забыл родной язык и испытывал полное безразличие к благам цивилизации. Я был уверен, что никогда уже не возвращусь к иной жизни и иным людям. «Калькутта» давным-давно ушла, а первое поселение англичан было заброшено - об этом мне рассказали австралийцы.

Часто я подолгу вглядывался вдаль, надеясь увидеть на море корабль, но напрасно. В то время вдоль побережья суда почти не ходили. Колонии Южной Австралии и других поселений еще не было, а корабли, шедшие из Сиднея, проплывали вдалеке от земли, так как немногие отваживались проходить через пролив.

- -

* Имеется в виду Бассов пролив.

Несмотря на полное одиночество, я был доволен своей судьбой и свыкся с мыслью, что кончу свои дни здесь. Даже будь у меня книги, что за польза была бы мне от них? То немногое, что я знал в юности, я давно позабыл, и единственное, что мне оставалось делать, это разыскивать пищу, есть и спать.

Сейчас мне совершенно непонятно, как мог я столько времени вести такую жизнь. Вымышленному герою знаменитой повести - Робинзону Крузо посчастливилось: он нашел среди обломков корабля библию, которая служила ему поддержкой и утешением. Я же, настоящий Робинзон, проведший столько лет среди нецивилизованных людей в неизведанных лесах и зарослях огромного австралийского континента, был лишен подобной опоры. Надеюсь, что читатель задумается над моей участью и посочувствует одинокому человеку, влачившему столь печальное существование. Единственное, что меня поддерживало, это вера в великого бога, который сотворил чудо, оберегая меня; и в благодарность за то, что он хранил меня и послал мне силы и здоровье, я не забывал возносить ему горячие искренние молитвы.