Творец древнерусской истории

Творец древнерусской истории

Этому уникальному человеку мы обязаны знанием красочных эпизодов русской истории. Это он, собиратель-коллекционер первой половины XIX века, Александр Иванович Сулакадзев, представил на суд историков и просто заинтересованных читателей старинные рукописи «Песнь Бояна» и «Перуна и Велеса вещания…» и множество иных рукописных книг. Словом, был почтенный петербуржец воистину создателем русской истории, вот только относился он к ней весьма своеобразно…

Каждый найденный им древнерусский свиток вызывал небывалый ажиотаж в российском обществе, ведь тяга к историческим корням была сильнейшей, а источников крайне мало. Немудрено, что современники носили удачливого историка-любителя на руках. Его собрание старинных рукописей было известно не только в столице, но и по всей стране. Не стесненный в средствах, Сулакадзев ретиво занимался исследованием древнерусской культуры, российских обычаев и обрядов. На основании старинных рукописей он писал и собственные книги, давал расшифровки текстов и комментарии к ним. «Он собирал старину и редкости, — писали современники, — коллекционировал то прялки, то одежду, то черепки, то поделки». Он даже занялся изучением магических обрядов, стал поклонником графа Калиостро, составлял рецепты вызывания духов. Предки его были грузинскими дворянами, приехавшими ко двору Петра Великого в посольстве царя Вахтанга VI, так что, кроме Древней Руси, Сулакадзев питал тягу и к прошлому иных российских народностей. Однако русскую историю считал «главною», объясняя: «Матушка моя, дочь рязанского полицмейстера Боголепова, была истинно русской красавицей. Вот и я, еще в блаженные екатерининские времена, в 1771 году рожденный, себя русским считаю».

Находка рукописи в стихах «Боянова песнь Словену» произвела сенсацию. Еще бы! Ведь Боян упоминается в легендарном «Слове о полку Игореве», но больше никаких сведений о нем не было. И вдруг — находка Сулакадзева! Рукопись тут же окрестили «Гимном (или Песней) Бояна» и начали уговаривать Александра Ивановича издать ее. Однако Сулакадзев отнекивался: «Куда торопиться? Ее еще изучить надо». В 1810 году Боянов гимн и «Изречения новгородских жрецов» (тоже найденные Сулаказдевым) изучали историки и писатели Г. Державин, А. Шишков, А. Оленин. Державин посвятил находке статью с рисунком самой рукописи.

Вскоре Сулакадзеву снова повезло. Он сумел найти новое чудо древней летописи — «Перуна и Велеса вещания в Киевских капищах жрецам Мовеславу, Древославу и прочим». Газеты вновь запестрели историческими статьями о язычестве, древних рунических письменах, старинных обычаях. Поэты, писатели и драматурги охотно ввели в свои произведения имена, открытые в свитках Сулакадзева: Вадим, Стоян, Урса, Угоняй. Словом, благодаря находкам Сулакадзева у читателей не просто возникла тяга к древней истории, но они смогли прочесть ярчайшие страницы о древних событиях, узнать новые детали, даты, имена. Истории, возникая из небытия, начала твориться прямо на глазах.

По настоянию общественности Сулакадзев составил перечень своей уникальной библиотеки — почти 2 тысячи старинных книг, из них 290 рукописных свитков. Даже сам каталог звучал интригующе: «Книгорек древним книгам как письменным, так и печатным, из числа коих по суеверию многие были прокляты на соборах, а иные в копиях сожжены». Да только от одного сознания, что героический Сулакадзев отыскал по старым чердакам, монастырским хранилищам и еще бог весть где эти книжно-исторические сокровища, его стоило объявить спасителем Отечества!

Однако грандиозное количество находок приводило не только в восхищение, но и в недоумение: где же можно сыскать такую прорву рукописей? Тем более что сам собиратель древностей не мог объяснить точно и конкретно, где и что он нашел, отвечая только: «Помилуйте, я честный человек и не стану вас обманывать!» Но однажды «честного человека» застали врасплох в одной из дальних комнат его дома, когда он вычищал старый пергамент, а на столе при этом стояли «ржавые» чернила, состаренные для специального письма под старину. К тому же несколько переписчиков-слуг проговорились, что помогали Сулакадзеву в работе с пергаментами и даже «берестяными грамотами». Это уже был форменный скандал!

Решено было учинить проверку. Тем более что несколько «воскрешенных из забытья свитков» оказались на руках у приятелей Сулакадзева. Каково же было изумление исследователей, когда при тщательном исследовании «рукописей» они поняли, что те — подделка. И даже не всегда искусная! Некоторые манускрипты и рукописи оказались очень хороши по исполнению, и графика древних славянских почерков там передана виртуозно. Но другие, видимо выполненные в спешке, грешили ошибками, понятными графологам и историкам. Самыми грубыми оказались ошибки в датировках, все-таки Сулакадзев не имел углубленного исторического образования. Так, свою самую знаменитую подделку, «Боянову песнь», он написал, опираясь на исторические факты, известные о Руси I и II столетия. Однако Боян, упоминаемый в «Слове о полку Игореве», жил на рубеже XI и XII веков.

Словом, разразился скандал. Впрочем, весьма своеобразный. Инкриминировать аферу «собирателю», конечно, было возможно, но бесполезно. Он не продавал своих «свитков», не наживался на них, так что перед законом был чист. Ну а общественность создание этих свитков только. приветствовала. Парадоксально? Но ведь благодаря им начался бурный интерес к древней истории не у одних ученых, а в самых широких слоях общества. Ну а яркость древнеславянского наречия, на котором были написаны рукописи, вдохновенность языка и образов просто поражали воображение. Особо восхищенные поддержали мнение поэта М. Чулкова: «Мистификации Сулакадзева — гениальны. Как ни странно это звучит, его вполне можно назвать реальным создателем истории, настолько он сумел проникнуться ее духом». Общее мнение выразил историк А. Пыпин: «Едва ли сомнительно, что. <Сулакадзев> был не столько подельщик, гнавшийся за прибылью, или мистификатор, сколько фантазер, который обманывал и самого себя. По-видимому, в своих изделиях он гнался прежде всего за собственной мечтой восстановить памятники, об отсутствии которых жалели историки и археологи».

В общем, все вышло как у Пушкина:

Ах, обмануть меня не трудно —

Я сам обманываться рад.

Такой вот уникальный мечтатель от истории.

Словом, превозносимое ранее собрание древностей Сулакадзева перешло в разряд курьезов. И когда в 1832 году после смерти мужа вдова «собирателя» попыталась продать его коллекцию, то мало что выручила. Большая часть «новоделов» вообще исчезла без следа. Однако, как оказалось, пропало не все и не навсегда. Кое-что иногда всплывало. Но эти истории заслуживают отдельных рассказов.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.