Линии № 10 и 11. Куда идем?

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Линии № 10 и 11. Куда идем?

Если ребенка с самого детства приучить к мысли, что он тупица, — и всех окружающих убедить в том же самом — то ребенок, к сожалению, проживет жизнь тупицы. Это знают все педагоги: таково свойство человеческой психики.

Триумфальная арка на площади Карузель в Париже. Архитекторы Персье и Фонтен. 1806–07.

Человек обладает второй сигнальной системой, вот в чем проблема. Конечно, владение речью — большой дар и благо, но формирование условно-рефлекторных связей не непосредственными раздражителями, а их словесными обозначениями часто приводит к негативным результатам. В конце концов, каждого из нас когда-нибудь обманывали. И я знаю реальный случай, когда целый народ «добровольно и с песнями» три четверти века строил светлое будущее, поверив словам. А затем столь же неоглядно кинулся строить «светлое настоящее». Но ничего «светлого» не произошло; каждый раз получалось то коллективное рабство инкского типа, то «дикий капитализм».

В одной из предыдущих глав я утверждал, что хронология Скалигера, став повсеместно известной, губительным образом повлияла на дальнейшее развитие изобразительного искусства, да и вообще культуры. Такой вывод вызывает протест у многих людей, поэтому здесь я решил подробнее объяснить, что произошло с искусством на протяжении XVIII–XIX веков.

Веронезе. Аллегория мудрости и силы. 1580.

Старая эстетика (Дидро, Кант и другие) придумала так называемое «среднее состояние», своего рода утопию «синтеза противоположностей». Мыслителям представлялся некий идеал, гармоничная жизнь общества и каждого человека в «счастливые эпохи», когда уже были преодолены первичное «варварство» и бедность, но еще не проявились противоречия цивилизованного общества.

Последователи Скалигера, Дидро и Кант немало сделали для укрепления мифа об античности: они нашли в истории место для своей утопии именно в античном прошлом, в Греции эпохи Перикла. Но ее осуществление, по мысли тех же философов, было возможным и в эпоху расцвета Флоренции! Они сами рассматривали Возрождение как полное повторение античности.

Маркс пришел к выводу, что реальной почвой «среднего состояния», которое писатели XVIII и первой половины XIX века переносили в Древнюю Грецию или в позднее средневековье, является классическая форма простого товарного производства. Экономическим базисом расцвета культуры он объявил мелкое крестьянское хозяйство и производство самостоятельных ремесленников, и в этом я лишний раз вижу параллель между античностью и средневековьем, на этот раз экономическую.

В Риме III века до н. э. (линия № 5 новой «римской» волны, см. главу «Литература») словосочетание calceus mutare означало не только «обуться», но и «стать сенатором». Выражение soleas deponere — снять сандалии, значило также «пожалуйте к столу». Обувь — предмет царской роскоши.

Но значительно раньше, как сообщает Ксенофонт (430–355 до н. э., линия № 5–6), сапожники Эллады трудились на кооперативных началах и были разделены на мужских и дамских мастеров. В цехах была специализация: один резал кожу, другой пробивал отверстия, третий соединял кусочки кожи между собой звериными жилами, а последний, пользуясь колодкой, ставил подметки. Любой экономист подтвердит, что это описание типичной средневековой мастерской.

В средневековой Европе первая гильдия сапожников появилась в Геттингене (Германия) в 1251 году (линия № 5), и лишь затем постепенно сапожное ремесло стало одним из распространенных.

Итак, на линии № 5 обувь — предмет роскоши, на той же линии появляются гильдии сапожников, на линии № 6 обувь производят серийно едва ли не на конвейере, позже наступает «золотой век», вершина искусств (линии № 7 и 8). Это одна и та же история, а философы даже не замечают раздвоения во времени их идеала «среднего состояния»!

«Гельвеций[2] находит счастье общественного человека в среднем состоянии, — пишет Дидро. — Я думаю аналогичным образом. Но как вернуться к нему, когда удалились от нее (счастливой полосы), а когда находишься на ней, то как остаться там? Я этого не знаю».

Тьеполо. Сцена из цикла декораций. XVIII век.

Действительно, как можно остаться в мечте?

В искусстве стали видеть вестника этого счастливого «среднего состояния», лежащего где-то между крайностями первобытного общества и цивилизации. И это понятно: произведения искусства, в отличие от продукции сапожников, остаются на виду людей всегда. И человечество имело зримое свидетельство того, что «золотой век» был.

Надеюсь, в этой книге я достаточно подробно показал, как развивалось искусство. От простого к сложному, от неумелости к мастерству. Что могло помешать дальнейшему развитию? Ничто, однако, как это признано всеми, «золотой век» искусства позади. Он уже БЫЛ. С XVII века начался упадок.

Так что же такое произошло в том веке, что привело к столь печальному результату? Только одно: возобладала история, составленная на основе хронологии Скалигера (умер в 1606).

Ужас положения в том, что стало общепринятым и непреложным историческое мнение: человечество достигло вершины в античные времена и скатилось к варварству; вторичное достижение вершины оказалось возможным; чтобы вновь не скатиться к варварству, надо держаться на ее уровне. Дальнейшее развитие невозможно.

«Обаяние, которым обладает для нас их (греков) искусство, не находится в противоречии с той неразвитой общественной ступенью, на которой оно выросло, — пишет Маркс. — Наоборот, оно является ее результатом и неразрывно связано с тем, что незрелые общественные условия, при которых оно, возможно, только и могло возникнуть, никогда не могут повториться снова».

НИКОГДА БОЛЬШЕ! — вот что составляет основу Скалигеровского гипноза.

В конце XVI века братья Караччи основали в Болонье «Академию вступивших на правильный путь». Результаты деятельности этой и других, появившихся вслед за ней академий, к сожалению, не так уж впечатляющи. Без сомнения, академии художеств принесли какую-то пользу. Они сделали невозможным возврат к интернациональной готике XV века и даже преодолели двусмысленность итальянского и французского маньеризма XVI века, однако все шедевры XVII века были сделаны не благодаря, а, скорее, вопреки академиям.

Один Караваджо сделал больше, чем все «вступившие на правильный путь». Как пишут сами искусствоведы:

«…эпигонское освоение наследия прошлого привело в картинах художников академического направления лишь к эклектическому смешению стилей».

Об искусстве же XVIII века вспоминать вообще грустно. Перечисление фамилий (пусть даже звучных) не изменит общей картины: искусство предыдущих веков намного богаче искусства эпохи Просвещения.

Но прежде, чем перейти к живописи, скажу несколько слов об архитектуре следующих после Скалигера веков.

В средневековье строили в греческой и в немецкой манере. Архитектура оказалась более консервативной, чем живопись: в XVII веке строят в стиле барокко, одновременно продолжая греческую манеру. Классицизм линий № 10 и 11 продолжает античность линии № 9, — так, архитектор Суфло ставит в Париже очередной «греческий» Пантеон, а Клод Леду строит «древнеримский» театр в Безансоне. Вообще французы ведут себя, словно Рим не в Риме, а в Париже.

Персье и Фонтен строят Триумфальную арку на площади Карузель, совсем рядом с Лувром. Излишне политизированный художник Давид так увлекается искусством республиканского Рима, что и сам становится республиканцем.

Персье и Фонтен строят Триумфальную арку на площади Карузель, совсем рядом с Лувром. Излишне политизированный художник Давид так увлекается искусством республиканского Рима, что и сам становится республиканцем.

Виньон возводит в начале XIX века церковь Мадлен по образцу «Квадратного дома» в Ниме: Карл Маркс еще не открыл народам глаза, и архитектор не знает, что так могли строить только мелкие крестьяне и свободные ремесленники. Шальгрен строит еще одну Триумфальную арку в том же Париже, еще больше предыдущей, а Лангхас — Бранденбургские ворота в Берлине, а Каньола — Арку Мира в Милане, а Смерк — Британский музей в Лондоне. И так далее.

Церковь Мадлен в Париже. Архитектор Виньон. 1806–28.

Здание Лондонского парламента в готическом стиле. Архитекторы Берри, Пьюджин, Берри. 1840–68.

Если все это суммировать, получится шикарный античный город. В этом «городе», без сомнения, должно быть место монументальной скульптуре, и она появилась: статуя «Мир» Шоде 1805 года, памятник Иосифу II в Вене 1795–1807 годов, многочисленные бюсты императора Наполеона работы Гудона, Кановы и других.

Ситуация удивительная, но, тем не менее, очевидная: античность, которую не к чему было «возрождать» в XV–XVI веках, продолжалась и в XVIII, и в XIX веках, наряду с «немецкой манерой» (собор в Кельне, например, был достроен в XIX веке), «французской манерой» (Рококо) и прочими. Но против античного стиля встала скалигеровская хронология: всё, что теперь строит, ваяет и пишет в «греческой манере» тот или другой автор, объявлено «лже-античностью».

То же можно сказать о готике. В 1840–68 годах в этом стиле построен лондонский парламент. В 1794–1807 годах — «средневековое» аббатство Фонтхилл. Также и французам ничто не мешало строить «средневековые» замки, например, Виолле-ле-Дюк (1858–67).

Валгалла близ Регенсбурга, Германия. Архитектор Кленце. 1830–42.

Искусство XIX века дало ничуть не меньше античных произведений, чем век XVIII или сама античность. «Валгалла» близ Регенсбурга (1830–42) немецкого архитектора Кленце, скульптура Кановы «Полина Боргезе» (1805–08), рельеф «Грации, слушающие пения амура» работы Торвальдсена (1821), «Амур и Психея» кисти Жерара (1798) и многие, многие другие.

Анализ искусства XIX века поучителен, хотя и не претендует на полноту и объемность. Общее место — слова о внешне изысканном, но холодном академическом классицизме. Говорить приходится не о красоте, а о красивости, не об утонченности, а о рафинированности.

В XIX веке появился новый фактор, утяжеливший ситуацию: демократия расширила число причастных к искусству. Затем появился марксизм. Скалигеровская хронология удовлетворяла марксистов даже больше, чем демократов. Они выдумали «борьбу классов» и само искусство подверстали к идеологии, которую оно, «принадлежа народу», должно было обслуживать, ибо так, дескать, было всегда.

Жерар. Амур и Психея. 1798

Никто не говорит об этом вслух, но история искусства XIX века показывает нам, как цепко держатся художники за «античность» и «Возрождение». Неверно выстроенная история будто загипнотизировала их, внушая: «вы не способны ни на что, кроме повторения пройденного». Лишь немногие смогли вырваться из этого эмоционально-сихологического плена и создать что-то, продолжающее наработки эпохи Возрождения.

Живопись уже в XVIII веке пошла по пути подражательства. Конечно, Тьеполо еще несет на своем творчестве отблеск мастеров чинквеченто Веронезе и Тинторетто. Но даже виртуозность исполнения (при общем упадке техники живописи, однако) не могут искупить скучные мелкие страсти, чисто внешние эффекты: декоративность красок и чувств как в картинах Тьеполо, так и Ватто, Буше и других.

Скульптор Гудон известен лишь благодаря портретам знаменитостей. Живописец Давид — неуемным подражанием античности. Даже Гойя не может быть зачислен в актив этого века: с него начинается век следующий.

Эти произведения классического направления оставляют нас равнодушными: в них не чувствуется живого развития искусства, как в подлинных антиках XIII века, или шедеврах XVII (Веласкеса, Рембрандта, Вермеера), а лишь преклонение перед недостижимым идеалом античности. Мы чувствуем неприступность Полины Боргезе, холодность Психеи и бесплодие всего этого искусства.

Канова. Полина Боргезе. 1804–08

Художниками раннего Возрождения руководило желание написать обнаженную женщину («Рождение Венеры» Боттичелли, «Венера» Джорджоне) или обнаженного мужчину («Крещение» Пьеро делла Франческа, «Святой Себастьян» Поллайоло) так, как этого еще никто в Северной Италии до них не делал. Сюжет в этих картинах не так уж важен, он отодвинут на второй план. Но уже в картинах XVII века сюжет становится одним из самых важных элементов. В XIX веке литературность превращается в бич живописи.

Аньоло Бронзини. Аллегория. 1545

Давид. Амур и Психея. 1817.

«Аллегория» Аньоло Бронзино (1545) довольно слабо перекликается с «Амуром и Психеей» Давида (1817), и чуть больше с одноименной картиной Жерара. Момент чувственности, столь ярко выраженный у Бронзино, остается лишь воспоминанием у Жерара, а во времена Давида, видимо, уже считается неприличным. У Давида на первом плане лишь представление сюжета, очень «древнего» и освященного хронологией. Как писал Стендаль:

«Школа Давида в состоянии изображать только тела; она решительно не способна изображать души».

Пьеро делла Франческа. Крещение. XV век.

Поллайоло. Мученичество св. Себастьяна. XV век.

Росписи из дома Бартольди в Риме 1817 года «Продажа Иосифа братьями» Овербека и «Иосиф, узнаваемый братьями» Корнелиуса подражают живописи кватроченто, но как они далеки от Гирландайо или Гоццоли именно в силу своей «правильной» историчности!

Овербек. Христос воскрешает дщерь Иеронима. Овербек. Иосиф, продаваемый братьями в рабство. 1816–17.

Делакруа. Свобода, ведущая народ. 1830.

Влияние скалигеровской хронологии чувствуется и в «Римлянах времен упадка» Кутюра, и в «Явлении Христа народу» Иванова, и множестве других картин. Все эти сюжеты очень древние и важные, а потому излишне тяжеловесные. Религиозная тема в них не выходит за пределы назидательности. Умиления (того, что находит Стендаль у Рафаэля, Корреджо и других художников XVI века) здесь нет.

Можно написать десятки христиан, растерзанных дикими животными на арене Колизея, но какое все это имеет отношение к вере? Хотя некоторые картины выполнены виртуозно.

Эти и другие сочинения «всемирно-исторического значения» (вроде «Последнего дня Помпеи» Брюллова) нанесли в результате огромный урон искусству. Впоследствии они привели к отказу от академического направления многих из числа художников, желавших изображать подлинные чувства живых людей, а не литературных персонажей.

Бернини. Экстаз св. Терезы. XVII век.

Рюд. Выступление добровольцев в 1792 году («Марсельеза»). 1836. В подражание средневековью автор изображает героев XVIII века в «античных» доспехах.

Карпо. Танец. 1865–69.

«Свобода, ведущая народ» Делакруа 1830 года — конечно, произведение совсем другого плана. Как это ни покажется странным, его интересно было бы сравнить с охотой на львов или крокодилов Рубенса. Вот где настоящие страсти, вот где инстинкты, руководящие живыми существами! Несомненно, «Свобода на баррикадах» — одна из лучших картин XIX века, хотя, по сути своей, является ничем иным, как политическим плакатом.

С этой живописной работой перекликается рельеф Рюда «Марсельеза» 1836 года с Триумфальной арки Звезды. Это произведение воскрешает в памяти фрагменты рельефов Пергамского алтаря, хоть оно и перегружено деталями. Также хороша и скульптурная группа Карпо «Танец» (1865–69) с фасада Гранд-Опера. Работа Карпо напоминает «Экстаз св. Терезы» и другие произведения Бернини. Чувства танцующих отнюдь не религиозны, но переданы ярко и запоминающе.

«Благовещение» Россетти 1850 года сравнимо с «Благовещением» Фра Анджелико, но далеко от простой стилизации, чего было немало в этот век эклектики. И все-таки надо признать, что ничего принципиально нового в XIX веке создано не было. Огромное количество произведений, картин и статуй, не возвышаются над уровнем ученой посредственности.

К примеру, «Рождение Венеры» Кабанеля (1863) восходит к «Спящей Венере» Джорджоне, но намного хуже нее своей жеманностью и внутренней пустотой. Исключения — например, «Геракл и Лихас» (1815) Кановы, лишь подтверждают правило.

Фра Анджелико. Благовещение. XV век.

Росетти. Благовещение. 1850.

Отдельно следует сказать об импрессионистах. Их достижения в пленэрной живописи всем известны. Изображение окружавшей их реальной, а не выдуманной скалигеровцами жизни, похвально. Однако их вклад в мировое искусство не так уж велик: пейзажи, они и есть пейзажи, а для создания выдающегося портрета, например, одного умения передавать световоздушную среду маловато.

Рембрандт. Давид и Урия. Деталь. XVII век.

Гойя. Портрет Франсиски Савасы Гарсиа. 1805 год.

Прав Стасов, считая лучшим художником XIX века Гойю. Его «Портрет Франсиски Савасы Гарсиа» 1805 года, может быть, технически не так хорош, как «Девушка в красной шляпе» Вермеера, но по мастерству проникновения во внутренний мир своей модели равен многим портретам Рембрандта, Рубенса, Веласкеса, Тициана.

Тенденции конца XIX века, искусство декаданса (упадничества), столь не любимое Стасовым, относится к тем процессам, которые определяли ход культуры в XX веке, и как будто подтверждают циклический характер мировой истории. В чем же причина неутешительности такого взгляда на искусство позапрошлого и прошлого веков?

Джорджоне. Спящая Венера. XVI век.

Боттичелли. Рождение Венеры. 1485.

Кабанель. Рождение Венеры. 1863

Сравним «Мадонну с Иоанном Крестителем и св. Иеронимом» Пармиджанино или мадонн Рафаэля, Корреджо, Тициана, с «Обетом Людовика XIII» Энгра 1824 года. О картине Энгра, живущего во Флоренции, Стендаль пишет:

«На мой взгляд, это — очень сухое произведение и, сверх того, мешанина из картин старых итальянских мастеров».

Пармиджанино. Мадонна с Иоанном Крестителем и св. Иеронимом. XVI век.

Энгр. Обет Людовика XIII. 1824.

Преклонение перед античностью, расцвет культуры которой объясним лишь загадочным «средним состоянием», а, попросту говоря, необъясним вообще, распространяется и на эпоху «возрождения» этой самой античности. Все рассматривается не как нормальный процесс развития искусства (постепенное овладение анатомией, светотенью, перспективой) с добавлением всего того, что открывает каждый новый век, а как нечто мистическое, недоступное человеческому разуму и воле.

Если бы Возрождение было таким, каким его пытаются представить скалигеровцы, мы имели бы и у Рафаэля с Леонардо то же самое — мешанину из произведений древних греческих мастеров.

Преклонение перед античностью, расцвет культуры которой объясним лишь загадочным «средним состоянием», а, попросту говоря, необъясним вообще, распространяется и на эпоху «возрождения» этой самой античности. Все рассматривается не как нормальный процесс развития искусства (постепенное овладение анатомией, светотенью, перспективой) с добавлением всего того, что открывает каждый новый век, а как нечто мистическое, недоступное человеческому разуму и воле.

Если бы Возрождение было таким, каким его пытаются представить скалигеровцы, мы имели бы и у Рафаэля с Леонардо то же самое — мешанину из произведений древних греческих мастеров.

Сколько силы и достоинства в ребенке Христе на картине Пармиджанино! Как вял младенец на картине Энгра! Но не надо думать, что Энгр слаб по части живописи, как многие другие художники XIX века. Микеланджело отделяли от XIV века (т. е. «древности») двести лет, столько же, сколько Энгра от мастеров XVII века.

Но если бы Микеланджело считал, что он «возрождает» античное искусство, мы имели бы лишь подражания «Аполлону Бельведерскому» или «Лаокоону». А вот Энгр и Канова считали себя именно такими «возрождателями», и их творчество не могло не быть вторичным.

Импрессионисты, постимпрессионисты и многие другие внесли немалый вклад в искусство своего времени. Я вовсе не пытаюсь сбрасывать кумиров с пьедесталов. Я далек от того, чтобы вслед за Стасовым называть стиль Кановы «раскислым и леденцовым», или утверждать что-нибудь вроде:

«Да ведь картины Дега — это всего только уродливые с головы до ног балетные танцовщицы, сидящие и стоящие, с безобразно раздвинутыми и нелепо нарисованными ногами, руками и туловищами…»

Или:

«Его (Мане) голая „Олимпия“, растянувшаяся на диване, тщедушная, уродливая, гадкая, ничтожная, — что она значит в сравнении с подобной же испанской гризеткой, тоже голой и лежащей на диване, но интересной и грациозной — Гойи?»

«Олимпия», написанная Мане в 1863 году, действительно не очень удачна. Своей деревянностью она напоминает «Большую одалиску» Энгра, в ней нет жизни «Мадемуазель О’Мэрфи» кисти Буше, тем более нет пленительности «Венеры» Веласкеса. Стасов во многом прав, но все же насколько «Олимпия» лучше «Венеры» Кабанеля! И это оттого, что Мане сумел отойти от живописи академического направления.

Художникам Европы пришлось пересматривать всю разумную систему обучения своему мастерству. Поэтому не удивительно, что больше всего Стасов сердит на Врубеля, пытавшегося не отставать от европейских художников. Вот что он пишет в 1901 году:

«…Видано ли у самых отчаянных из французских декадентов что-нибудь гаже, нелепее и отвратительнее того, что нам тут подает г. Врубель?

От начала и до конца тут нет ничего, кроме сплошного безумия и безобразия, антихудожественности и отталкивательности… Кому этот неимоверный вздор нужен?»

Спорить об этом бессмысленно. Одному нравится одно, другому другое. Спектр мнений достаточно широк: например, о скульптурах Родена — два мнения в одном:

«Во всем этом нет уже ни малейшей природы, действительности, истины. Все выдумано, исковеркано и обезображено… Каприз форм и линий, неестественность и фальшь движений, риторическая преувеличенность выражения. И этакого-то отчаянного ломаку и безобразника многие французы (из числа декадентов) признают „гением, стоящим выше всех скульпторов мира, кроме древних греков и новых итальянцев времен Возрождения“».

Как видите, однозначного мнения быть не может. Выражу свое: Стасов, ругая импрессионистов, категорически не прав.

То же самое можно сказать об однозначности скалигеровской хронологии, которая расставляет «твердые» оценки: великие достижения античности, «ночь средневековья», блеск Ренессанса. У одних народов достижения культуры отобрали, другим передали…

В результате смещения шкалы оценок очень многие посредственные художники считаются теперь первоклассными. Ужасающие скульптуры «украшают» столицу России. В моде подделки под детский, неумелый рисунок, и как восторгаются эстеты этим «наивом»!

Один из искусствоведов писал, возможно, об этом:

«Рукой, дрожащей от лихорадки, нельзя описывать лихорадку… Ведь лихорадка — болезнь, имеющая свои симптомы, и тот, кто хочет описывать их, должен делать это твердой рукой, иначе получится не описание болезни, а бред больного».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.