«Старый младенец» Лао-цзы

«Старый младенец» Лао-цзы

Отношение к тому, что обозначается словом «путь» (кит. дао), составляет одну из основных категорий китайской философии. Если сторонники Конфуция понимают этот термин как направление духовного развития, то в даосизме путь видится законом природы, первопричиной всего сущего, источником явлений в материальной и духовной жизни. В трудах основоположника второй официальной религии Китая мир служит воплощением дао, а в Книге перемен он представляется закономерным чередованием сил инь и ян. Избравший его человек должен забыть о делах и, следуя неведомым путем под девизом «неделание» (кит. у вэй), стремиться к достижению единства с природой, а следовательно, к совершенству.

Даосизм всегда толковался противоречиво, и столь же сомнительны были рассказы о человеке, его основавшем. Имя Лао-цзы, вероятнее всего, является прозвищем и буквально переводится как «старый младенец». В даосских книгах олицетворением мудреца служат 3 разных персонажа. Сведения о каждом из них настолько туманны, что историки не уверены в реальности Лао-цзы, действительно личности загадочной во всех отношениях. По версии Сыма Цянь, описавшего его жизнь в одной из глав «Шицзи», знаменитый мудрец родился в деревне царства Чу. Исполняя обязанности архивариуса в книгохранилище дворца правителя, он имел возможность встречаться с известными людьми, например с Конфуцием. Несмотря на полвека разницы в возрасте, философы если не подружились, то беседовали с интересом. Может быть, именно эти встречи произвели столь значительную перемену в молодом Конфуции, ведь вскоре он разочаровался в действительности и отправился в долгое странствие.

Путешествие Лао-цзы продолжалось еще дольше: согласно одной из легенд, осмотр провинций Китая занял у него более 200 лет. В пограничной области Ханьгу, на территории современной провинции Хэнань, чудесным образом возникла книга «Рассуждения о пути и добродетели» («Дао дэ цзин») – главный трактат даосизма. В Китае Лао-цзы представляется отцом основателя буддизма, принца Сиддхартхи Гаутамы. Эта странная мысль утверждается в рассказах о его индийских проповедях, якобы ставших причиной появления буддизма. Согласно священным книгам, еще при жизни «старый младенец» возглавлял даосский пантеон, где заботами сторонников остался навсегда. После смерти он принимал почести в рамках собственного культа, утверждение которого ознаменовалось принесением жертвы.

Дао, как основное понятие труда Лао-цзы, уподобляется воде, как известно обладающей податливостью и неодолимостью. Возникший из этого понимания образ жизни подразумевает неделание, уступчивость, покорность, отказ от желаний и борьбы. Даосы видят мудрость владыки в отказе от роскоши и завоеваний. Объектом его внимания может быть только народ, которому нужно прививать идею возвращения к примитивной простоте, чистоте и неведению, определявшим жизнь до появления морали.

Образцом идеального правления служит Нефритовый император – высшее божество даосской религии, знаменитый своими добрыми делами. Он появился на свет в качестве дара Лао-цзы бездетным царственным супругам. С детства проявляя милосердие к бедным, больным и заблудшим соотечественникам, принц уступил свой земной трон одному из придворных и удалился в горы. Жизнь отшельника, бескорыстного врачевателя тел и душ, позволила ему не только вознестись к небу, но и стать владыкой потустороннего мира. В его обязанности входило искоренение грехов, контроль за соблюдением справедливости, наказание живых грешников и устройство посмертного суда над ними. Он поощрял добродетельных землян, вознаграждая их обещанием радости в загробной жизни. Нефритовый император считался небом в человеческом образе и пользовался любовью народа. Его изображение чаще всего встречалось в деревенских храмах, как правило возвышавшихся на холмах, то есть ближе к небесам.

Статуи в даосском храме

Символом счастья в Китае считается долгая жизнь, поэтому пожилому человеку здесь принято дарить на день рождения амулет с изображением персика и надписью в виде иероглифа, означающего долголетие. В древности китайцы верили в предание о волшебных островах, где растет чудесная трава, делающая человека бессмертным. Ураганы, бушевавшие у берегов заветной земли, стали причиной гибели мореходов Цинь Шихуанди, который, подобно простому смертному, мечтал о вечной жизни. Ни один китаец не прожил даже 2 столетий, но сама идея не перестает будоражить разум населения Поднебесной до сих пор.

Учение о бессмертии является существенным элементом даосизма. Древняя религия предлагает своим поклонникам систему приемов и упражнений, цель которых заключается в подчинении духам, живущим в теле человека. Каждый из 36 тысяч незримых обитателей организма требует внимания и заботы, иначе, рассердившись, может покинуть тело, вызвав старение или преждевременную смерть. Даосские алхимики усердно трудились над созданием эликсира бессмертия, но смесь из неочищенной селитры, мышьяка, сернистой ртути, слюды, серы, различных кореньев и трав неизменно давала противоположный результат. Более эффективной считалась золотая и нефритовая эссенция, приготовленная с помощью магии. Отведав такого зелья, человек соприкасался с вечностью. Свободный от воздействия земных сил, он покидал свое жалкое тело, а вместе с ним и крестьянский дом ради жизни в прекрасных садах, на священных горах либо на островах, знакомых по древним легендам.

Приверженцы даосской веры избегают обильной пищи, зная, что неумеренное питание приводит к быстрому старению. Продлению жизни, по их убеждению, не способствуют мясо, пряности, овощи и вино. В древних трактатах не рекомендовалось готовить еду из зерна, поскольку обитающие в желудке духи не любят резких запахов, сопутствующих такой пище. Храмовые служители советовали верующим питаться собственной слюной, относя ее к сильным живительным средствам.

Моление перед табличкой духа предков

Тем не менее в определенный срок умирали все сторонники даосской веры. С последним вздохом человек оставлял на земле свое тело и в виде одинокой души улетал ввысь. Пребывая на небесах, он «общался» с родственниками через свое земное воплощение – табличку духа предков, представлявшую собой покрытую красным лаком доску величиной 10 х 30 см. На ее лицевой стороне, делалась золотая надпись, содержащая сведения о покойном и старшем из живых мужчин рода, который, по обычаю, заказывал табличку. На табличке усопший упоминался под посмертным именем, с момента провозглашения которого никто не смел именовать покойника так, как он звался при жизни. Подробные сведения о покойнике можно было почерпнуть с внутренней стороны доски. Снаружи текст был сокращенным и занимал половину поверхности: оставшееся место предназначалось для имени супруги родоначальника.

Создание надписи поручалось писцу, выводившему иероглифы перед куклой, изображавшей душу покойного предка. Мастер совершал поклон, молился, тщательно мыл руки и каллиграфически выводил примерно такой текст: «Табличка духа усопшего родителя Ван Гуй». Доска следовала на кладбище в специальной повозке под романтичным названием «паланкин души». После похорон ее приносили домой, помещая в семейном храме или в общей комнате, но на специально устроенном столе. В торжественные дни сюда ставили посуду с напитками и лучшей едой, предлагая умершим родичам мясо, сладости, фрукты, вино в изящных рюмках. Подобно любым жертвоприношениям, все продукты по окончании ритуала съедали и выпивали те, кто их преподносил, то есть члены семьи покойного. Таким же образом китайцы приносили жертвы богам, совершая ритуал и в храме, и в любом дозволенном месте, например посреди поля.

Перед изображением божества в определенном порядке ставились жертвенные кушанья, напитки, зажигались свечи и благовония, укладывались деньги и хлопушки. Вкусные запахи привлекали внимание того, кому предназначались вещи, и он нисходил к людям, воплощаясь в свой бумажный портрет. После церемониала бог взлетал на небеса, в чем ему помогали люди, поджигая изображение и деньги под оглушительный треск хлопушек.

После смерти отца власть в роду переходила к старшему из братьев, вынужденному носить неблагозвучный титул сын могилы (кит. чжунцзы). Взвалив на плечи изрядную долю ответственности, он получал право распоряжаться судьбами членов семейства. Однако истинными руководителями оставались предки; их всесильная воля всегда считалась законом. Давно умершие, хотя и не забытые, они продолжали жить в семье, властвуя над родственниками, которые помнили их только по именам. Душа в загробном мире не могла существовать без пищи. Обязанность кормить ее брали на себя члены семьи, старавшиеся дать духу не только все необходимое, но и то, что он попросит. Заброшенный, голодный, лишенный почета и внимания дух становился злым и мог навлечь на потомков беды.

Даже сытые и довольные, усопшие требовали многого. В китайских хрониках зафиксированы случаи, когда взрослые дети «по просьбе» мертвых родителей добровольно продавались в рабство. В 1982 году крестьянка из отдаленной провинции Сычуань принесла в жертву духам трех своих малышей. В одной из общин Гуанси-Чжуанского автономного района умершим родственникам было принесено в жертву 120 буйволов. В провинции Шаньдун заботливый сын отрезал кусок своего тела, поджарил мясо и вытопил жир, чтобы смазать болезненный нарыв у матери. Женщина выздоровела, а молодой человек, демонстрируя родственникам огромный шрам, рассказывал, как делал все это по совету отца, с которым часто общался во сне. Выполняя сложный ритуал почитания душ, китайцы рассчитывали на участие предков, все же помня, что они не способны оказать быструю и непосредственную помощь. Решая конкретный вопрос, человек молился не табличкам, а статуям. Впрочем, безмолвные идолы отвечали посетителям даосских храмов не лично, а через посредников, или жрецов-прорицателей, способных истолковать волю богов.

Еще в эпоху Инь китайцы вверяли судьбу гадателям, которые общались с духами посредством магических формул, начертанных на костях крупного рогатого скота или черепашьем панцире. Духи могли открыть человеку завесу над будущим, воздействовать на взгляды и поступки людей. Суеверный страх перед невидимыми существами заставлял китайцев обращаться к прорицателям, проходившим специальный обряд посвящения. Скромное вознаграждение не мешало им отвечать на самые сложные вопросы, давать советы в значительных делах, решать судьбы, например при поисках жениха или невесты. Клиенты с робостью подходили к высокому столику, где прорицатель обычно сидел, вглядываясь в листки с гадательными формулами. Страх и доверие внушали его строгое лицо, внимательный взгляд, уверенные жесты, отработанные за долгие годы своеобразной психологической деятельности. Согласуя магические тексты с явлениями природы, он мог предсказать удачу, порекомендовать лучшего доктора, предупредить о несчастье, найти вора, посоветовать относительно будущего супруга или партнера в предстоящей сделке. Прогноз в гадании на животных зависел от движения их тел, поворота головы, выражения глаз. Иногда объектом становился сам клиент: о судьбе свидетельствовал силуэт его тела, форма головы, величина ушей.

Престиж гадателя основывался только на суеверии толпы, верившей каждому его слову. Сбывшиеся предсказания увеличивали его популярность, а ложные легко объяснялись неверием клиента в бога или неуважительным отношением к толкователю. Невежественные рекомендации нередко становились причиной смерти клиента, и особенно часто это случалось, когда гадальщик выступал в роли врача. В одной из пекинских газет сообщалось, как родственники больного, решив проверить прописанное колдуном лекарство, обратились к аптекарю. Тот сказал, что микстура по сути представляет собой яд, способный убить несколько человек. После того как люди передали этот разговор прорицателю, он, разгневанный неверием, решил доказать свою правоту и выпил «лекарство», от которого умер спустя несколько минут.

Беседа с предсказателем судьбы

В данной ситуации родственникам повезло и больной остался жив, но даже потеряв его, они не отважились бы наказать шарлатана. Слова любого прорицателя воспринимались как воля бога, обращавшегося к простому смертному через своего посредника на земле. Никто не решался выразить недовольство действиями человека, имевшего столь сильных покровителей. Рассерженное божество могло отомстить, заставив страдать целый род.

Подобно другим древним народам, китайцы привлекали мистику к объяснению всего происходящего в мире. Унаследованные от предков легенды о добрых и злых божествах занимали огромное место в жизни всякого цивилизованного народа. Жители Китая почитали духов, олицетворявших силы природы: землю, солнце, луну, растения, моря, реки и, конечно, горы. Все они царили в природе, распоряжаясь силами стихий. Русский медик В. В. Корсаков, побывавший в Пекине в конце XIX века, отмечал, что «совокупность духовного мировоззрения китайского народа опутана суевериями, совершенно не отвечающими современной жизни. Духовно китайский народ живет в детстве давней, седой старины, а телесно ведет упорную и тяжелую борьбу за существование, которое для него очень и очень нелегко».

Излюбленным путем движения злых духов считались прямые линии, поэтому китайцы старались их избегать. Если округлые формы, например извилистые реки, мягко скругленные силуэты гор, обеспечивали благополучие, то опасность сулили такие виды рельефа, как отвесные скалы. Опираясь на поверья, строители прокладывали извилистые дороги даже на ровных участках местности, а зодчие старались располагать города среди низких, поросших лесом холмов. Защитой от злой силы объясняются некоторые элементы китайского зодчества, в частности изогнутые кровли. На старинных зданиях столицы крыши приподняты к краям, чтобы помешать духам проникнуть внутрь домов. В качестве дополнительной защиты на карнизах устанавливались статуи мифических стражей и реальных зверей, также призванных оборонять жилище от незримой нечисти. Типичные для пекинской архитектуры изогнутые крыши появились в поздние времена правления рода Хань, сумевшего вновь превратить Китай в процветающую империю.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.