ИСТОРИЯ ОДНОГО ШЕДЕВРА. Западная Европа

ИСТОРИЯ ОДНОГО ШЕДЕВРА. Западная Европа

Шкатулка Джотто

(Ольга Наумова)

Есть в итальянском городе Падуе крошечная церковь, похожая на шкатулку. Даже не церковь — часовня. Капелла дель Арена — под таким названием вошла она в историю мирового искусства.

Капеллу в Падуе часто называют по имени заказчика — капеллой Скровеньи. Она была заложена в 1303 году на месте римского амфитеатра — «арены», а освящена в 1305 году. Вероятно, к этому времени относятся и фрески. Честолюбивый Энрико решил превратить семейную капеллу в городской храм и расписать все стены фресками, и при этом не меньше как самого знаменитого в те времена итальянского художника. А самым знаменитым тогда был Джотто. Впрочем, не только тогда… Павел Муратов в «Образах Италии» пишет совершенно определенно: «Каждый, кто едет в Италию и, следовательно, любит искусство (кто не любит искусства, тому нечего делать в Италии), обязан видеть эти фрески, особенно фрески Джотто». И добавляет: «Итальянская живопись родилась от Джотто».

Сохранилось немало его произведений, но беда в том, что немногие можно с достоверностью приписать ему. Какие-то из них так «отреставрированы», что первозданный свой облик утеряли, наверное, навсегда. И только капелла на Арене хранит в неприкосновенности целый фресковый ансамбль.

…Мы познакомились с этой чудесной «шкатулкой» чудесным образом: заехав в Падую буквально на одну ночь, мы вышли вечером, часов в восемь, прогуляться и, конечно, не могли не подойти к знаменитой капелле дель Арена — гостиницу выбирали по принципу близости именно к ней. Но не надеялись (время позднее) ни на что. Вдруг увидели открытые ворота, за ними — освещенный домик, оказавшийся кассой музея. На наш безнадежный вопрос: «Когда можно будет посетить церковь?» (из Интернета мы знали, что только по записи заранее) — получили ответ: «Вам придется минут двадцать подождать». И вот после климатической «передержки» в стеклянном предбаннике с просмотром фильма об истории памятника — мы внутри…

Сюжетно роспись посвящена истории Марии и Христа. Сцены расположены последовательно в виде длинных повествовательных циклов, трижды опоясывающих стены и читающихся по часовой стрелке и сверху вниз.

Казалось бы, эта «клеточная» структура росписи должна дать ощущение мелькания, однообразия. Но каждый сюжет создает такое пространство, что при сосредоточенном рассматривании ты видишь только его.

Иногда в литературе можно встретить попытки «оправдания Джотто»: дескать, конечно, на наш вкус это немножко примитивно, но для своего времени это был огромный шаг вперед…

Сюжет цикла из 37 фресок — житие Девы Марии и Иисуса — взят из «Золотой легенды» Якопо да Вораджине (1228–1298), доминиканского монаха, епископа Генуи. «Золотая легенда» в свою очередь основана как на канонических, так и на апокрифических евангелиях, которые хотя и не были узаконены, но имели широчайшее распространение. Так, история Марии и ее родителей опирается на протоевангелие Иакова — «Историю Иакова о рождении Марии». Оно написано от имени брата Иисуса, сына Иосифа от первого брака.

^{Рождение Иисуса.}

^{Что создает это ощущение тихого счастья — нежный изгиб тела Богоматери, усталая поза Иосифа, удивленные спины пастухов, молитва ангелов?.. Или даже бесхитростная доверчивость овечек?}

^{Оплакивание Христа.}

^{Скорбь, боль, растерянность — не только в лицах и позах людей. Скорбят и плачут ангелы, и почему-то их отчаяние трогает особенно.}

^{Фрагмент фрески «Последний суд».}

^{По мысли заказчика Энрико Скровеньи, капелла должна была быть не только усыпальницей, но и искупительным даром, которым сын пытался замолить грехи своего отца, Реджинальдо Скровеньи. Тот был ростовщиком, а ростовщичество в Средние века считалось смертным грехом. Данте помещает Реджинальдо в седьмом кругу ада. Джотто не считал богатство предосудительным. На одной из фресок капеллы он изобразил Энрико Скровеньи с моделью капеллы в руках. Трое святых благосклонно принимают этот дар.}

У Джотто впервые в европейском искусстве появились глубина, объем, пространство, движение. В его образах нет средневековой условности и отвлеченности, но нет и позднеренессансного и — того пуще — современного «разнообразия». На его фресках — только один человек, плотный, коренастый, плоть от плоти тех крестьян и ремесленников, среди которых жил художник. Но в то же время это сам Человек с его горестями и радостями, с гневом и надеждой, отчаянием и мольбой… Как будто единая человеческая душа со всеми своими проявлениями нашла свое воплощение в разных, но столь похожих телах. Джотто не сбивает нас суетой подробностей, случайными «реалистичными» деталями. Его волнует не врЕменное и не вневременнОе, он отображает глубокое душевное состояние своих героев — эту вдумчивую остановку на пути из прошлого в будущее. Как он делает это при такой скудости выразительных средств — цвет, композиция, поза, поворот головы, светотени?.. Как он это делает?! «Живопись Джотто похожа на богослужение», — пишет Муратов.

Велика художественная заслуга этого мастера. Но все же, пожалуй, важнее то, что он вернул нам человека и его «здесь и сейчас».