Явление Христа живописцу Иванову (Дмитрий Петров)

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Явление Христа живописцу Иванову

(Дмитрий Петров)

В любом деле важно правильное начало. В любом — и в статье тоже. Как мне начать рассказ об Иванове — гениальном художнике, чье имя в русском искусстве стоит рядом с именем Андрея Рублева? Попробовать, может быть, так: «Александр Андреевич Иванов родился 16 июня 1806 года в Петербурге в семье художника. Отец его, Андрей Иванович, исторический живописец, академик и профессор Императорской академии художеств, был лучшим педагогом своего времени и имел большое влияние на сына. В 1817 году Александр Иванов поступил в Академию художеств и проучился там десять лет…» А можно, например, и так: «Иванов — один из самых глубоких русских художников, сумевших выработать целостное философское мировоззрение. Понять его непросто. Для этого нужны тишина и сосредоточенность, рядом с ним хочется остановиться, задуматься, затаить дыхание, перестать суетиться и мельтешить, выключиться из маленького времени, чтобы включиться в большое…»

Замечательно начал свое письмо о художнике Н. В. Гоголь: «Пишу к вам об Иванове. Что за непостижимая судьба этого человека!»

С. П. Постников. Портрет художника Александра Андреевича Иванова. Около 1873 г. Государственная Третьяковская галерея, Москва

Короче, проще и яснее уж и не скажешь, поэтому, без лишних слов, я лучше отправлюсь смотреть на картины великого мастера.

* * *

Апрель. Воскресенье. Иду в Третьяковку. Выбираюсь из метро. Взгляд привычно упирается в мекку быстрого питания «Макдональдс». На «пятачке» у станции всегда кипит жизнь, но сегодня как-то особенно шумно и людно: бабушки, перекрикивая друг друга, настойчиво предлагают «гарачии пирашки», из ларьков раздается «умц, умц, умц, бум», студенты, примостившись на парапете, пьют свое утреннее пиво, у газетного киоска и приткнувшейся рядом с ним церковной лавки — равное оживление. На выходе меня тут же берет в оборот гражданин, обвешанный какими-то причиндалами, с табличкой на груди: «Святой странник». Ловко уворачиваюсь и ухожу налево, к Лаврушинскому. Хорошо, что уже не нужно носить шапку, и сугробы становятся меньше, и солнце так греет… Это весна.

Вот и Лаврушинский переулок, 12. Государственная Третьяковская галерея.

Поднимаюсь на третий этаж. Зал № 10, сердце галереи. Отсюда расходятся тропы, ведущие в искусство Крамского и Ге, Репина и Поленова. Здравствуй, Иванов!

Короткий привал на удобном диванчике — присядем на дорожку. Впереди целый день, и торопиться не надо. Сам Иванов говорил: «В моих картинах все должно быть тихо и выразительно».

Ну, в путь!

Вот «Приам, испрашивающий у Ахиллеса тело Гектора». Учебная работа, которую Александр Иванов пишет на предложенный советом Академии гомеровский сюжет в 1824 году. Картина получила вторую золотую медаль, юный автор удостоился одобрения знатоков искусства, которые единодушно отметили его способность «вдумчиво вникать в предмет свой».

Царь осажденной ахейцами Трои Приам проникает к Ахиллу, чтобы получить у него разрешение на погребение тела Гектора — своего сына, павшего в бою у стен Трои от руки Ахилла. Ахилл, потерявший Патрокла — любимого друга, сраженного Гектором, — воплощение печали и глубокого горя. Слова, прикосновение Приама возвращают его к действительности, но, кажется, он не до конца понимает, что происходит. В верхнем правом углу картины изображен скульптурный бюст Зевса. Великий бог как будто наблюдает сверху за этой сценой, полной ожидания и неопределенности. У подножия бюста — орел. Божественная птица обернулась к Зевсу и как посредник передает слова Приама своему покровителю. Что будет дальше? Чем закончится встреча двух соперников?

Уже в этой ранней работе — весь Иванов: уверенная кисть сложившегося мастера и размышления о выборе, величии в проявлении души, восстановлении нарушенной меры, нахождении самого себя, судьбе, которая в руках Бога и человека.

А вот «Аполлон, Гиацинт и Кипарис, занимающиеся музыкой и пением». Над этой картиной Иванов работал в Италии в 1831–1834 годах. Но так и не окончил ее.

В Италию молодой художник попал в 30-м. У этого приезда — своя история.

В 1827 году в качестве аттестационного шедевра по окончании Академии (по нашему — диплома) Иванов пишет картину «Иосиф, толкующий сны в темнице заключенному с ним виночерпию и хлебодару». Это произведение сейчас находится в Русском музее, в Петербурге. В «Иосифе» получили свое дальнейшее развитие не только идеи «Приама и Ахиллеса», но и отразились совсем недавние события 14 декабря 1825 года, потрясшие всю Россию. Расстрел мятежных полков на Сенатской площади был хорошо виден из окон Академии, где жил профессор Андрей Иванович Иванов с сыновьями. На всю оставшуюся жизнь восемнадцатилетний юноша запомнил эту страшную сцену. Над Россией сгущалась тьма. Образ египетской темницы стал символом эпохи.

Иванов размышляет о прошлом, чтобы понять свое время, о роке, перед которым нет правых и виноватых, о свободе — самой главной ценности для художника.

«Русский исторический живописец должен быть бездомен, совершенно свободен… никогда ничему не подчинен, независимость его должна быть беспредельна», — скажет Иванов. Он никогда не изменял этим своим словам.

Несмотря на то что в картине увидели сознательный намек на судьбу казненных декабристов, Академия наградила Иванова большой золотой медалью. А это означало пенсионерскую поездку на три года в Италию на средства Общества поощрения художников.

Кажется, все прекрасно, лучшего и желать нечего! Но — Иванов влюблен. В дочь учителя музыки Академии художеств. А женатых за границу не пускают…

Это был трудный выбор для Александра Андреевича. Сомнения, любовь, ночь, мосты Петербурга, мольбы отца… В 1830 году он уезжает в Италию.

Небыстрая дорога через Германию, Австрию. В Дрезденской галерее художник копирует голову Сикстинской мадонны. Во Флоренции осматривает галереи Уффици и Питти. Восторг и трепет от первой встречи с давным-давно знакомыми по репродукциям шедеврами архитектуры, скульптуры, живописи. И пьянящее ощущение счастья и радости, как у всякого русского, пересекшего границу и отъехавшего от нее на расстояние пушечного ядра. Свобода!

В начале 31-го он в Риме. Предполагалось, что Иванов пробудет здесь три года, копируя творения мастеров Возрождения, изучая превосходную коллекцию антиков из сокровищ Ватикана, постигая вечный город с его руинами, соборами, дворцами. Но все случилось иначе. Не три года, а долгих 28 лет понадобится Иванову, чтобы вернуться домой.

Художник много путешествует по стране, изучает сотни зданий, изваяний и полотен, одновременно ища тему для картины, которая по возвращении на родину послужит отчетом о его успехах и даровании. Итогом итальянских впечатлений становится «Аполлон, Гиацинт и Кипарис, занимающиеся музыкой и пением». В этой картине уловлен, кажется, сам дух античности, в ней чувствуется живое дыхание древней Эллады. Аполлон, Гиацинт, Кипарис — три разных состояния души, три степени зрелости, три ступени восхождения. Атмосфера покоя, гармонии и вдохновения. Самое светлое творение Иванова.

Почему он не закончил «Аполлона»? Неизвестно. Может быть, причина в том, что, подобно своему кумиру Леонардо да Винчи, он ставил перед собой художественные задачи, которые были неразрешимы. Нам не дано это узнать.

Иванов не доводит до конца и другую «отчетную» картину, уже по библейскому сюжету, — «Братья Иосифа находят чашку в мешке Вениамина». Считают, что работа над «Братьями Иосифа» была самой плодотворной неудачей Иванова: следствием ее стал поиск сюжета «Явления Христа народу».

Однако, отложив в сторону «Аполлона» и «Братьев Иосифа», Александр Андреевич оказался в очень неловком положении перед теми, кто отправлял его в долгую заграничную командировку. Все сроки подходили к концу, а каков результат? Общество поощрения художников и Академия никак не могли взять в толк причин медлительности молодого художника. Иванова призвали к ответу.

Положение исправило «Явление Христа Марии Магдалине после воскресения». Эта картина имела огромный успех на родине. Гул восторженных голосов, исключительные оценки… Иванов становится академиком Петербургской академии художеств. Получение почетного звания давало возможность сделать блестящую карьеру в стенах родного учебного заведения, обещало безбедное существование и долгожданное благополучие.

Но Иванов не торопится в Россию. Он пишет отцу: «Кто бы мог думать, что моя картина Иисус с Магдалиною производила такой гром?.. Радуюсь… довольству Академии. Но прошу меня извинить, мне все как-то это кажется невероятным, странным… Как жаль, что меня сделали академиком: мое намерение было никогда никакого не иметь чина, но что делать, отказаться от удостоения — значит обидеть удостоивших».

Красноречивое признание. Иванов не мог принять нравы придворной суетной Академии, не хотел прощать неблагодарность и несправедливость к старому отцу, которого в 1831 году из-за «подлостей и интриг» по воле царя Николая I изгнали из Академии художеств. Он не забыл обид, накопленных за годы ученичества, профессора А. Е. Егорова, который, косясь на его эскизы, ронял небрежно: «Не сам!», подразумевая, что дома за мальчика работу выполнил отец. Он многое помнил очень хорошо. И особенно — вспышки выстрелов в темноте, крики бегущих к реке людей, топот солдатских сапог под окнами в холодный декабрьский день 1825 года. И казнь пяти декабристов 13 июля 1826 года. Страшные слухи о зловещих подробностях расправы — как сорвавшихся с петли без пощады вешали снова…

Нет, Иванов не торопится в Россию. Он остается в Италии.

А «Явление Христа Марии Магдалине…» действительно замечательна. Сдержанный, величественный Христос. Мария — вся порыв, радость, счастье узнавания. Это один из самых возвышенных и трогательных эпизодов Святого писания — мгновение, когда Мария узнает воскресшего Христа. Все здесь — отчаяние и радость, восторг и сострадание. Христос приказывает: «Не прикасайся ко мне!.. Иди к братьям моим…» Мария замерла, преклонив колени и простирая руки к Учителю.

Явление воскресшего Христа Марии Магдалине. 1834

Ко времени завершения «Магдалины» у Иванова уже окончательно сложилась идея новой работы. Велик был замысел художника и план, который он сам назвал «всемирным». В письме от 28 декабря 1835 года в Комитет Общества поощрения художников он пишет: «Имею честь представить моим покровителям эскиз другой предложенной картины моей: „Явление в мир Мессии“. Сей предмет, занимавший меня с давнего времени, сделался единственною моею мыслию и надеждою, и я чувствую в себе непреодолимое желание привести оный в исполнение».

Художник, несмотря на твердое убеждение всех в том, что сюжет явления Христа людям выходит за пределы возможностей изобразительного искусства, ставит перед собой эту невероятную задачу.

Иванов создал огромное количество произведений, но расхожее мнение считает его автором одного. Был, мол, такой чудак — рисовал всю жизнь одну картину. В этих словах есть доля правды. «Явление Христа народу» стало главным делом Иванова, смыслом его непростой жизни, большую часть которой он посвятил великому труду.

В 1846 году Н. В. Гоголь, друг художника, пишет М. Ю. Вьельгорскому об Иванове: «Он идет своей собственной дорогой и никому не помеха. Он не только не ищет профессорского места и житейских выгод, но даже просто ничего не ищет, потому что уже давно умер для всего в мире, кроме своей работы. Он молит о нищенском содержании… которое дается только начинающему работать ученику, а не о том, которое следует ему, как мастеру, сидящему над таким колоссальным делом, которого не затевал доселе никто… Устройте так, чтобы награда выдана была не за картину, но за самоотвержение и беспримерную любовь к искусству, чтобы это послужило в урок художникам. Урок этот нужен, чтобы видели все другие, как нужно любить искусство. Что нужно, как Иванов, умереть для всех приманок жизни; как Иванов, учиться и считать себя век учеником; как Иванов, отказывать себе во всем, даже и в лишнем блюде в праздничный день; как Иванов, надеть простую плисовую куртку, когда оборвались все средства, и пренебречь пустыми приличиями; как Иванов, вытерпеть все и при высоком и нежном образованье душевном, при большой чувствительности ко всему вынести все колкие поражения и даже то, когда угодно было некоторым провозгласить его сумасшедшим и распустить этот слух таким образом, чтобы он собственными своими ушами, на всяком шагу, мог его слышать. За эти-то подвиги нужно, чтобы ему была выдана награда».

…Иванов уже восемь лет работает над «Явлением Христа». Сделано огромное количество эскизов, изучены сотни лиц. Он мечтает побывать в Палестине, пройти дорогами, которыми ходил Иисус. Увы, эти мечты неосуществимы. Его не понимает даже отец, а петербургские покровители считают картину пустой затеей и блажью. Ему отказывают в средствах, денег нет совсем.

А кажется, чего проще! Вот заказчики. Клиентура. На Иванова спрос есть, только работай! И платить готовы по хорошим расценкам.

Но у Иванова только один заказчик — высший и строгий. Он поручил ему работу, от которой невозможно уклониться, которую никому не перепоручишь и ни с кем не разделишь. Нельзя отвлекаться от главного на пустяки. Художник сделал свой выбор.

Единственное, что ему нужно, — тишина и спокойствие, мир и сосредоточенность. И еще согласие с самим собой. Он не может работать, если внутри хаос чувств и беспорядок в мыслях. «Бога нельзя чувствовать и постигать иначе человеку, как согласиться с собою, увидеть все в гармонии и потом действовать в силу сих убеждений… Смесь чувств, не управляемых разумом, всегда ведет за собой стыд и негодование на себя… Я поставлю теперь себе правилом не только не писать, но и не говорить ничего, не упорядочась после какого-либо сильного для чувств случая…»

* * *

«Явление Христа народу» — история всего человечества, книга судеб. Картина удивительная, нет другой такой в русском искусстве. В ней такой глубокий идейный замысел, что дна не разглядеть.

Пространство картины делится на две части: небо и землю, на грани которых — Спаситель мира, Учитель людей. Он пришел к нам. Это величайшее событие, после которого история пошла по-другому.

Вот Иоанн Креститель, Предтеча, проповедник в овчине и грубом плаще, вздымающий крест так, что он оказывается прямо в геометрическом центре полотна. «В те дни приходит Иоанн Креститель и проповедует в пустыне Иудейской и говорит: покайтесь, ибо приблизилось Царство Небесное… Тогда Иерусалим и вся Иудея, и вся окрестность иорданская выходили к нему и крестились от него в Иордане, исповедуя грехи свои… Я крещу вас в воде в покаяние, но идущий за мною сильнее меня, я недостоин понесть обувь Его. Он будет крестить вас Духом Святым и огнем…» Кажется, он говорит это не только присутствующим в картине, но и неисчислимым народам, проходящим по земле, всем нам.

Явление Христа народу. 1836–1857

За Предтечей — группа учеников: Иоанн Богослов, Андрей Первозванный, Нафанаил Сомневающийся. Замыкает эту группу выходящий из воды мальчик, готовый идти за Предтечей ко Христу, и немощный старик, опирающийся на палку. Юность и старость вместе.

Златокудрому Иоанну Богослову в золотистых одеждах, излучающему доверие и чистую радость, противостоит рыжеволосый обнаженный юноша, смотрящий вдаль. Это не случайно, как и все на картине. Спокойный, свободный, естественный юноша — олицетворение античного мира с его обожествлением красоты тела. Рядом с ним — еще две обнаженные фигуры, «дрожащие». Они стесняются своей наготы, ощущают себя крайне неуютно. Тело — это орудие греха. Здесь встречаются два мира — языческий и христианский.

Ближе всех к Христу «кающийся» в багряном одеянии, в образе которого угадывается Н. В. Гоголь. Иванов и Гоголь подружились в Италии. Повинуясь законам судьбы, они оказались в Риме — в одном месте, в одно время.

«Изобразить на лицах весь ход обращения человека ко Христу!» — объяснял намерение художника Гоголь. Такое понимание картины очень близко к тому, что Гоголь писал в «Дополнении к „Развязкам Ревизора“», пытаясь пояснить смысл своей пьесы. «Что ни говори, но страшен тот ревизор, который ждет нас у дверей гроба. Будто не знаете, кто этот ревизор? Что прикидываться? Ревизор этот — наша проснувшаяся совесть, которая заставит нас вдруг и разом взглянуть во все глаза на самих себя. Перед этим ревизором ничто не укроется, потому что по Именному Высшему повеленью он послан и возвестится о нем тогда, когда и шагу нельзя будет сделать назад».

Может быть, такое понимание собственной пьесы, финальной «немой» сцены напрямую связано с «Явлением Христа»? Ведь Гоголю был хорошо известен замысел всей картины и отдельных ее эпизодов.

Мы можем только гадать, что они передумали, переговорили вместе. Следы этой дружбы — в творениях Иванова, в статьях и произведениях Гоголя.

На ранних эскизах Иванова портретное сходство с Гоголем можно найти и в образе раба. Это важнейший для понимания философского смысла картины персонаж, который располагается на переднем плане полотна вместе со своим господином, справа от Иоанна Крестителя. Раб с веревкой на шее, самый последний здесь человек, подает своему хозяину одежды. В этот момент слова проповеди проникают в его сердце, и — сквозь отчаяние — на его лице появляется улыбка надежды, в которой радость и вера в спасение.

«Имеющие уши да услышат, имеющие глаза да увидят. Я здесь!» Понимающих Иисуса немного. Это самые простые и обычные люди: рыбаки, земледельцы, сборщики налогов. Для того чтобы понимать Учителя, у них есть самое главное — скромность, доверие и терпение.

Раб выполняет приказ своего господина. Старик с белым холеным телом и пышными, ухоженными седыми кудрями торопится — нужно быстрее одеться, чтобы прилично выглядеть в такой необычный, интересный момент, поскорее занять место в первых рядах, разглядеть этого учителя получше. Может быть, задать кое-какие вопросы. Он не знает, что вряд ли Иисус будет говорить с тем, кто спрашивает только из любопытства или желания подтвердить свои же собственные мнения. На такие вопросы Учитель отвечать не станет.

Прямо напротив Христа находится юноша, который помогает подняться слабому старику. Путь к Христу от этих людей — по прямой. Они хотят идти: если ты делаешь шаг к Учителю, он делает навстречу тебе десять шагов. Кажется, что Иисус должен занять место юноши, одетого в такие же точно одежды, как и он. Эта группа — символическое изображение миссии Спасителя, являющегося ослабевшему, ветхому человечеству, чтобы возродить его к жизни. Каждый человек может уподобиться Христу, если долгом его становится служение людям.

В глубине располагаются фигуры, которые также наполнены смыслом: старик, зрелый мужчина и ребенок. Они олицетворяют три фазы, три этапа, три возраста человечества.

Все люди на картине образуют два потока, которые движутся в противоположных направлениях. Правосторонний устремлен вниз, по часовой стрелке. Эти люди не смотрят на Спасителя, взгляды их потуплены. Скорбные и печальные, они удаляются от одинокого путника на холме. Не то смущенье, не то страх читается на их лицах. Левый поток людей, ведомых Иоанном, движется вверх, к Христу.

Мотив встречного движения от Бога к человеку и от человека к Богу повторяется и в центре, и по краям композиции. Эти обращения развиваются не равномерно, а в своем сложном ритме разных импульсов.

Прямо к Спасителю идут только люди в глубине слева. Эта группа кающихся с воздетыми руками, поднимающаяся по склону холма к Иисусу, не сразу видна на картине. Тем не менее она чрезвычайно важна. Символично то, что Учитель идет не к ним, и даже не к «праведным», которых ведет за собой Предтеча, а к людям, которые потерялись, сбились с пути.

Эту группу сверху замыкают римские всадники. Копье одного из них направлено на Иисуса. Крест и копье — орудия казни, символы будущих страданий Христа. Они обозначают невидимую черту, границу между Спасителем и всеми остальными. Иисус одинок. Есть только он, горы, небо — и люди, к которым Учитель с каждым шагом становится ближе, оставаясь при этом далеко.

«Царствие подобно пастуху, у которого сто овец. Одна из них заблудилась. Он оставил девяносто девять и стал искать одну, пока не нашел ее». И вот уже юноша в серых одеждах устремился к Христу. Он развернулся против течения, перестал быть частью бредущей толпы. Его в чем-то убеждает старец, убеленный сединами, в чьих глазах недоверие и сомнение, но юношу не удержать. Он увидел и узнал. Кажется, какая-то невидимая нить протянулась между ним и Иисусом, и чтобы ни говорили — прочь отсюда! Ученик и Учитель нашли друг друга.

Есть еще один персонаж, скромный и незаметный. На него трудно обратить внимание сразу. Иванов называл его «странник», «путешественник». Он и «ближайший» — единственные на картине, которые имеют портретное сходство и не являются собирательными образами, как все остальные. «Ближайший» — это Гоголь, а «странник» — сам Иванов. Это его автопортрет. Так же как Предтеча и Христос, «ближайший» и «странник» на картине не имеют пары. Они одиноки. Есть еще одна деталь, которая сближает «странника» с Иисусом. Он, подобно Христу, остается зрителем, внутренне никак не вовлеченным в события, изображенные на полотне.

«Странник» — наблюдатель и свидетель, обязанность и долг которого состоят в том, чтобы видеть, сохраняя спокойствие, ясность и чистоту. Этот персонаж — воплощение внимания, сосредоточенности и внутренней дисциплины. Таким, по меркам Иванова, должен быть художник, без устали ищущий, стремящийся к совершенству.

* * *

Иванов вернулся из Италии в конце 50-х, вернулся в совсем другую Россию. Чернышевский, Белинский, Герцен, волнение в умах и ощущение надвигающихся перемен, неизвестность.

В начале июня 1858 года «Явление Христа народу» выставляют в Академии художеств. Успеха у публики картина не имела. Недоумение и недоброжелательность перерастают в открытую жестокую травлю. Измученный Иванов не выдерживает. С него довольно. 3 июля 1858 года художника не стало.

В некрологе вспомнили великих предшественников мастера: «Тени Грибоедова, Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Брюллова, Глинки проходят перед нами… Сколько до времени угасших гениев! Что за фатум, что за рок тяготеет над русским искусством!»

…Стою перед «Явлением» и не могу уйти. Сколько в нем символов, смыслов и значений! Люди, входящие в зал, невольно становятся участниками этой мистерии на огромной стене. Нас разделяет река, нарисованная на полотне. На том берегу — дерево, еще один персонаж великой истории, рассказанной великим художником.

«Царствие Небесное подобно зерну горчичному. Самому малому среди семян. Когда же оно падает на возделанную землю, оно дает большую ветвь и становится укрытием для птиц небесных». Вот это дерево, которое когда-то было самым маленьким семенем. Семечко освобождается от своих границ и превращается во что-то иное. Только так можно стать чем-то большим. Когда дерево вырастает, к нему слетаются птицы, которым нужен дом. Дерево состарится и высохнет — таков закон, но прежде оно даст миллионы новых семян.

Учитель помогает возделать землю, на которой должно прорасти семя.

Представь себе, что он уже здесь — вернулся и ходит по улицам города, в котором ты живешь. Он подходит к тебе, трогает за рукав и говорит, улыбаясь: «Как проходит твоя жизнь? Не устал ли ты от всего этого?.. Я могу сделать тебя ловцом человеков. Иди со мной!» Что делать, если он заглянул с такими словами к тебе в контору, а ты видишь его в первый раз?

В родном городе все считали Иисуса простым сыном плотника. Когда Иисус рассказал землякам, кто он такой на самом деле, они очень смеялись. Разве может сын плотника быть сыном Бога?

У этой реки где-то точно должен быть брод. Его надо найти.

…Я иду по вечернему городу и думаю об Иванове, о ближайших выходных — надо обязательно досмотреть его гениальную серию «Библейских эскизов», с которых он хотел делать фрески будущего великого храма, думаю о том, как соединились в его живописи искусство Западной Европы, Древнего Египта и Ассирии, о том, что надо учиться смотреть и слушать.

Вхожу в метро. Ищу глазами моего святого странника, но его нет. Наверное, ушел куда-то по своим неведомым дорогам. Может быть, мы еще встретимся?

Данный текст является ознакомительным фрагментом.