Непрозрачная сторона аукционов
Непрозрачная сторона аукционов
Цена произведения искусства определяется при встрече реального или искусственно вызванного дефицита с чистым иррациональным желанием, а нет ничего проще, чем манипулировать желанием… Справедливая цена — это самая высокая цена, на которую можно раскрутить коллекционера.
Роберт Хьюз, арт-критик
В аукционах современного искусства, даже таких разрекламированных, как продажа «Крика», многое остается непрозрачным. Практически все, кроме ставки, после которой аукционист ударяет молотком. Какие ставки сделаны участниками? Не взял ли аукционист первые ставки с потолка? Каким образом рассчитан эстимейт? Если аукционный дом дал консигнанту гарантию цены, не привела ли она к завышению эстимейта? Какова была резервная цена, ниже которой лот бы не продался? Как проверялась подлинность лота, прежде чем он оказался на аукционе?
И — хотя бы из интереса к сплетням — кто принимал участие в торгах? Участник, которого видят в зале, может действовать по поручению другого лица; телефонный участник может быть кем угодно. Совсем экстремальный случай — это восточноевропейский или азиатский коллекционер, который по личным, политическим или налоговым причинам действует через адвоката, таким образом гарантируя себе полную анонимность. Адвокат нанимает местного дилера, который потом через еще одного агента делает ставки в городе проведения аукциона. В такой ситуации аукционный дом, возможно, никогда не узнает имени реального покупателя, да, может статься, и не хочет. Аукционный дом получит банковский перевод и отправит покупку на склад в беспошлинной зоне где-нибудь в Женеве или Люксембурге.
Что же нам думать об указанных в каталогах предпродажных эстимейтах? Специалисты аукционных домов говорят, что они определяются на основании того, какие суммы получали картины данного художника на недавних аукционах, и последних тенденций цен. Учитывается все: размер картины, композиция, историческое значение, провенанс, редкость, сопровождающая ее история. Что касается самых дорогих работ, то выставка художника в солидном музее может увеличить его продажную цену на 50 процентов. А цена картины, участвовавшей в выставке, может вырасти на 100 процентов. Обычно низшая граница эстимейта устанавливается в размере 60–70 процентов от лучшей аукционной цены, достигнутой аналогичной работой художника, а высшая граница — в размере 80–90 процентов. Однако эта формула — всего лишь отправная точка; в конечном итоге эстимейт определяется в переговорах с консигнантом.
Существует два очень разных подхода к определению эстимейта. При первом, который иногда называют «иди ко мне», устанавливают низкий эстимейт, чтобы подтолкнуть к активному торгу. Такую стратегию предпочитают аукционные дома. Низкие эстимейты дают высокий уровень успешных продаж, когда немногие лоты остаются непроданными. Логика этой стратегии в том, что участников торгов привлекает низкая цена, они попадаются на крючок благодаря эффекту владения и включаются в гонку.
Второй подход, который иногда называют «поцелуй меня в задницу, если хочешь этот шедевр», подразумевает, что цена устанавливается близкая к дилерской. У него тоже есть своя логика. Участник, не желающий рисковать и не знающий, как быстро оценить адекватность опубликованного эстимейта, может быть, решит делать ставки до низшей границы эстимейта или до середины низшей и высшей. Высшая граница эстимейта, которая отпугивает знающих коллекционеров, может все же привлечь случайных покупателей.
Консигнант, который ведет переговоры об очень высоком эстимейте на крупный лот, может в конце концов получить примечание в каталоге «цена по запросу». Так аукционный дом намекает, что лот было трудно оценить. Некоторые потенциальные покупатели понимают это как намек на то, что, вероятно, лот не стоит беспокойства, а для других это может означать желанный трофей.
Отвечая на такие запросы, аукционный дом называет пробный эстимейт, например 14–16 миллионов. Если первые несколько позвонивших не испугались, цену могут повысить до 15–17. Если несколько человек подряд отреагируют на 14–16 миллионов словами «это слишком дорого, меня не интересует», аукционный дом похлопочет, чтобы консигнант снизил свои ожидания.
В 2012 году «Сотби» начал просить у консигнантов так называемую комиссию за результативность: аукционный дом получает более высокую комиссию, если продажная цена лота превышает высшую границу эстимейта. Она объяснялась как компенсация за дополнительную рекламу. Но это приводит к определенному конфликту интересов: аукционный дом определяет эстимейт, а комиссия за результативность подталкивает его к тому, чтобы определять эстимейт как можно ниже. Когда писалась эта книга, «Кристи» не перенял этого опыта.
Когда аукционные дома серьезно промахиваются с предварительной оценкой, как правило, это происходит не из-за ошибки их сотрудников. Аукционный дом мог согласиться на высокий эстимейт, чтобы показать, как он хочет заполучить эту консигнацию. Либо агент консигнанта заставил два аукционных дома соперничать друг с другом, намекнув, что если там откажутся установить высокую оценку, то потеряют консигнацию. После этого агент заявляет консигнанту: «Смотрите, чего я для вас добился». Если лот не купят, вина ляжет на аукционный дом, а не на агента.
Первые пять лотов на аукционе почти всегда продаются выше высокого эстимейта, и не случайно. Аукционный дом ставит лоты, оцененные по принципу «иди ко мне», вначале, чтобы подстегнуть активную борьбу ставок, и торги начинаются с нескольких успешных продаж подряд. Но чем дальше продолжается аукцион, тем меньше лотов продается выше высокой границы эстимейта. Консигнант, настаивающий на втором подходе, рискует увидеть, что его лот появится уже в последней трети списка.
Кроме того, есть еще и резервная цена, которая устанавливается на каждую работу. Это неразглашаемая сумма, ниже которой аукционный дом продавать не будет. Резервная цена — настолько типичная вещь, что у всех аукционных домов есть специальный символ, который обозначает в каталоге работу без резервной цены. Величина резервной цены всегда хранится в секрете; специалисты утверждают, что, если бы она была всем известна, аукционист был бы вынужден начинать торги с нее, а это и уменьшило бы количество претендентов, и снизило бы интерес. Однако Альберто Муграби в интервью нью-йоркскому журналу сказал: «Они [аукционные дома] все-таки называют резервную цену — примерный диапазон». То есть, предполагаю я, исключительно если вы являетесь супер-ВИП-клиентом.
Резервная цена чаще всего устанавливается в размере 80 процентов от низшей границы эстимейта и никогда не превышает 100 процентов. Часто бывает, что аукционист подает сигнал, когда ставки достигают резервной цены. Когда Тобиас Майер говорит: «Итак, продаю», это и означает резервную цену. После такого сигнала все называемые им ставки настоящие, а не взятые с потолка.
Возможность снизить резервную цену за несколько часов до аукциона — это одно из преимуществ того аукционного дома, который идет вторым в двухдневной череде торгов «Кристи» — «Сотби». В мае 2011 года на торгах импрессионистов и модернистов в нью-йоркском отделении «Сотби» участники делали нерешительные ставки, и многие лоты остались непроданными. На следующее утро сотрудники «Кристи» сели на телефоны и уговорили многих консигнантов согласиться снизить резервную цену. Снизить эстимейт было невозможно, так как он был уже напечатан в каталоге. Прием сработал. Если рынок слабый, на аукционе, который проходит вторым после аукциона конкурента, доля непроданных лотов меньше, чем у первого.
Есть и еще одно обстоятельство, при котором резервную цену могут понизить в последнюю минуту. Перед самыми торгами сотрудник аукционного дома осознает, что лот не вызывает большого интереса со стороны покупателей. Сотрудник звонит кому-то из крупных коллекционеров, одному или нескольким, — скажем, Гагосяну и Муграби — и дает им знать, что у них будет возможность приобрести лот по низкой цене. Коллекционер сообщает аукционному дому, какую готов сделать самую высокую ставку. Сотрудник звонит консигнанту и передает информацию. Директор «Сотби» Александр Роттер в 2013 году сказал журналу New Yorker: «Покупатель не может сказать: «Я дам столько» — и гарантировать, что это так и будет, зато мы можем передать информацию консигнанту и сказать: «Это хорошая цена; может быть, вам стоит пересмотреть свою резервную».
Гарантии, которые предоставляют консигнантам, уже упоминались выше. Гарантия — это сумма, которую аукционный дом выплатит консигнанту, даже если продажная цена лота окажется ниже. У гарантий не очень хорошая репутация. Они появились, по крайней мере, уже в 1971 году, когда Музей Гуггенхайма отдал на аукцион «Сотби» 47 картин Кандинского в обмен на гарантированную цену на всю группу. В 1973 году коллекция Скаллов появилась на «Сотби» с такой же гарантией. Гарантии исчезли в середине 1970-х, но снова возникли в конце 1980-х благодаря буму на рынке искусства, который вызвали японские покупатели.
В 2001 году владелец LVMH Бернар Арно приобрел аукционный дом «Филлипс» и принял решение дать консигнантам очень щедрые гарантии, чтобы переманить их из «Кристи» и «Сотби». В ноябре 2001 года коллекция Натана и Марион Смуки оказалась на аукционе «Филлипс» с самой высокой на тот момент гарантией в истории, которая, по оценке The New York Times, составила 185 миллионов долларов. «Кристи» выбыл из гонки, после того как предложил гарантию, по некоторым сведениям, в сумме 80 миллионов и был отвергнут. Коллекция французской и немецкой живописи вышла на аукцион с предварительной оценкой 80–115 миллионов долларов, которая, как надеялся «Филлипс», была неотразимой для потенциальных покупателей. Аукцион получил всего 86 миллионов; убыток от гарантии составил около 100 миллионов. В 2002 году Арно объявил, что общие убытки аукционного дома дошли до 400 миллионов долларов, в основном за счет потерь на гарантиях. Он продал компанию Симону де Пюри, как говорили, за 1 доллар плюс обязательство выплатить его долги.
Обычно в начале переговоров с консигнантом о гарантии аукционный дом запрашивает 50 процентов от разницы между фактической и гарантированной ценой. Это его компенсация за риск. Если гарантия скромная, плата становится компенсацией за опыт и умение вести переговоры. 50 процентов — не окончательная величина; довольно часто встречается 10-процентная плата за предоставление скромной гарантии, если аукционный дом хочет заполучить консигнацию.
Если лот не достигает резервной цены в процессе торгов, аукционист говорит «снимается», и работа «сгорает» — этим термином в аукционном мире называют отказное или нежелаемое. Однако лот с гарантией никогда не «снимается»; на нее делают ставки от имени лица, предоставившего гарантию, и продают по гарантированной цене. Таким образом, лот продан гаранту и может быть снова выставлен на торги без позорного клейма «горелого».
Чтобы не влезать в новые кредиты или, в случае «Сотби», навести порядок в бухгалтерской отчетности, аукционный дом иногда обращается к третьей стороне, чтобы разделить с ней или полностью переложить на нее риск. Сторонним гарантом может быть коллекционер, дилер или финансовое учреждение. Известными гарантами выступали дилеры Давид Нахмад, Адам Линдеманн и Билл Аквавелла, а также богатые коллекционеры Питер Брант, Стив Уинн, Стив Коэн, С. И. Ньюхаус и катарская королевская семья. Иногда гарантами становятся коллекционеры, желающие приобрести работу, иногда знатоки искусства, которые считают, что лучше могут оценить ее стоимость. Как правило, личность стороннего гаранта не раскрывается; на его существование указывает значок в каталоге рядом с номером лота.
Сторонние гарантии иногда предлагаются, а иногда продаются с аукциона заинтересованным лицам, желающим выступить гарантами. Аукционный дом выплачивает третьей стороне сумму, которая может быть больше или меньше суммы, обговоренной с консигнантом. Сумма, выплаченная третьей стороне, будет выше, если незадолго до аукциона рынок слаб или если аукционный дом сам предоставил очень щедрую гарантию.
Предоставление сторонней гарантии может быть очень выгодным. Нью-йоркский частный дилер выступил гарантом картины Феликса Гонсалеса-Торреса «Без названия (портрет Марселя Брайанта)», которая продалась за 4,6 миллиона долларов на аукционе «Карт-бланш» «Филлипс де Пюри». Плата за предоставление гарантии составила около 750 тысяч. Тот же человек, как говорят, предоставил гарантию за картину Пикассо «Обнаженная, зеленые листья и бюст» из коллекции Броди, проданную на аукционе «Кристи» за рекордную сумму 106,5 миллиона долларов, и за «Большую голову Диего» (Grande T?te Mince) Джакометти, которая принесла 54,3 миллиона. Считается, что дилер заработал около 8,5 миллиона на плате за эти две сделки.
Как сообщает The Economist, в ноябре 2011 года дилер Гай Беннетт, действовавший от имени катарской королевской семьи, предоставил «Кристи» гарантию на главный лот аукциона — картину Роя Лихтенштейна «Я вижу всю комнату!.. и там никого!» (I Can See the Whole Room!.. and There’s Nobody in It! 1961), за, по слухам, 33,5 миллиона долларов. Беннетт сделал самую высокую ставку на Лихтенштейна — 43,2 миллиона, считая премию покупателя. Допустим, он договорился с «Кристи» поделить разницу 60 на 40, тогда фактическая чистая цена для его клиента за вычетом платы за гарантию составила бы чуть менее 40 миллионов.
В мае 2011 года третья сторона, предоставившая гарантию, получила фарфоровую скульптуру Джеффа Кунса «Розовая пантера» (Pink Panther, 1988), оцененную в 20–30 миллионов. Она была продана после единственной ставки 16,9 миллиона, которая, по всей вероятности, равнялась гарантии. Некоторые дилеры посчитали, что скульптуре помешал чрезмерно завышенный эстимейт и цена продажи оправданна.
Иногда аукционный дом обжигается на гарантиях. Подробности одного такого случая вскрылись в 2009 году, когда финансист и коллекционер из Коннектикута Джордж Вайс подал в суд на «Кристи» за нарушение контракта, когда, по его словам, тот отказался выплатить 40-миллионную гарантию, предложенную с целью получить консигнацию. Это был «Этюд к автопортрету» Фрэнсиса Бэкона (Study for Self-Portrait, 1964), который от имени семейного трастового фонда выставлялся на аукционе послевоенного и современного искусства в ноябре 2008 года, в тот самый момент, когда рынок искусства рухнул, и предварительно оценивался в сумму от 40 до 60 миллионов долларов.
Вайс обратился в «Кристи» и «Сотби», желая знать, что они предложат за его консигнацию. Как следует из его искового заявления, «Кристи» предложил ему два варианта. Во-первых, 40-миллионную гарантию и еще небольшой плюс «с молотка» конфиденциального размера, иными словами, долю премии покупателя. Второй вариант заключался в 108 процентах продажной цены (то есть Вайсу отошли бы еще 8 процентов премии покупателя), но без гарантии. Предложение «Сотби», вероятно, не заинтересовало Вайса.
Вайс выбрал вариант «Кристи» с гарантией. Его агент, лондонский частный дилер Ивор Брака, доставил договор в «Кристи». Бумаги, видимо, так и не подписали, но Вайс утверждал, что Кристофер Бург из «Кристи» сказал ему, будто бы сделка заключена. После банкротства Lehman Brothers в сентябре 2007 года «Кристи» снял гарантию. Однако Вайс заявлял, что аукционный дом по-прежнему обязан ее выплатить. На аукционе картина не получила ни единой ставки.
Какое именно предложение сделал «Кристи» Вайсу, чтобы решить дело миром, об это мы не узнаем из-за договора о конфиденциальности; The New York Times писала, что «знающие люди» говорят, будто «Кристи» согласился выплатить семейному трасту около 40 миллионов.
Так картина перешла в собственность «Кристи». Он снова выставил ее на лондонском аукционе в июне 2012 года с «ценой по запросу» 20 миллионов фунтов (31,5 миллиона долларов). Она ушла за 21,5 миллиона фунтов (33,9 миллиона долларов).
Большинство аукционных лотов блокируются и гарантии окончательно оформляются за три — шесть месяцев до аукциона. Этот временной промежуток означает, что неожиданный обвал рынка искусства может принести гарантам огромные убытки. В 2006 году на крупных весенних и осенних аукционах в Нью-Йорке и Лондоне у «Сотби» и «Кристи» был в гарантиях без малого миллиард долларов. В 2007 году сумма составила чуть больше миллиарда. Осенью 2008 года, с началом рецессии в мире искусства, оба начали нести убытки. «Сотби» сообщил об убытках на гарантиях во время главных осенних аукционов в 52 миллиона долларов; убытки «Кристи», видимо, были примерно такими же. Весенние аукционы 2009 года принесли убытков для обоих конкурентов еще на 150 миллионов, то есть всего почти четверть миллиарда долларов.
Тогда аукционные дома практически прекратили давать гарантии. «Сотби» дал общих гарантий на 626 миллионов в 2008 году и всего на 9 миллионов в 2009 году. К концу 2011 года, когда рынок вернулся в прежнюю форму, гарантии вернулись. В середине 2012 года уровень гарантий приближался к уровню 2007 года.
В 2008 году, чтобы компенсировать отсутствие внешних гарантий, «Сотби» ввел «безотзывную ставку». Эта идея витала с 1991 года, но редко использовалась. «Кристи» быстро последовал примеру соперника. Безотзывная ставка — это вариант гарантии, но без риска для аукционного дома.
Концепция очень проста. Когда консигнант хочет гарантию минимальной цены, которую ни аукционный дом, ни сторонний гарант предоставлять не хочет, аукционный дом обращается к коллекционеру или дилеру, которых может заинтересовать лот. Этот коллекционер или дилер сообщает свою максимальную ставку (которую не сможет отозвать). Она становится эквивалентом гарантии. Если сторона, согласившаяся на безотзывную ставку, приобретает лот, с нее взимают лишь часть премии покупателя (размер части обсуждается).
Первоначально было принято, что, если безотзывную ставку перебивали другие, сделавший ее мог и дальше участвовать в торге и в случае победы платил меньший процент премии покупателя. Если побеждал другой участник, то разница между победившей и безотзывной ставкой делилась между тем, кто ее предоставил, и консигнантом (или, в зависимости от условий договора, аукционным домом). Доля сделавшего безотзывную ставку отчасти зависела от того, добивался ли он снижения премии покупателя. Как правило, договаривались на 50 процентов разницы, если сделавший безотзывную ставку соглашается на уменьшение премии покупателя, и 80 процентов, если нет. Более высокая и рискованная безотзывная ставка гарантировала тому, кто ее сделал, более высокий процент. «Кристи» называл этот процент платой за финансирование.
При такой системе с безотзывными ставками аукционный дом получал меньший процент от продажной цены, но зато мог получить лот, который иначе не оказался бы у него во время экономического спада. При этом у него не возникало финансовых обязательств, которые заносились бы в их бухгалтерскую отчетность. Ему пришлось бы отвечать, если бы предоставивший ставку отказался платить, но это не требовалось указывать в отчетности как условное обязательство.
В начале 2011 года «Сотби» изменил порядок компенсации лицу, предоставившему безотзывную ставку. Аукционный дом стал выплачивать ему определенную сумму, только если тому не удавалось приобрести лот. Если же он приобретал лот, то выплачивал полную премию покупателя и не получал никакого вознаграждения. В «Кристи» вознаграждение выплачивается до сих пор, независимо от того, смог ли выкупить лот хозяин безотзывной ставки или нет.
Уильям Рупрехт, один из руководителей «Сотби», хвастал: «Я могу заверить клиентов, что игра идет на честном, прозрачном и ровном поле; не знаю, где еще могут предложить такие гарантии». Марк Портер из «Кристи» в ответ показал, что, не выплачивая вознаграждения участнику, выигравшему торги, «Сотби» создает морально рискованную ситуацию для консигнанта. Аукционный дом тем самым поощряет участника не продолжать делать ставки.
Критики гарантий и безотзывных ставок говорят, что консигнант с гарантией превращается в дилера, который продал произведение искусства, а потом пытается получить дополнительную прибыль, используя аукционный дом в качестве агента. На это отвечают тем, что гарантия — всего лишь ставка особого вида, которая предлагается до начала аукциона. Если эта ставка достаточно высока, она побеждает. Аукционный дом компенсирует ему тот риск, что он, возможно, заплатит больше, чем если бы делал ставки во время торгов. Это выгодно для рынка, потому что позволяет преодолеть неуверенность консигнанта и представить лот более широкой аудитории.
Кроме того, когда аукционный дом предлагает гарантию или безотзывную ставку, это влечет за собой еще одно следствие: он получает возможность соблазнить консигнанта очень высоким эстимейтом при условии, что низшая граница эстимейта не превышает ставки. Оливер Баркер из «Сотби» говорит: «Когда в игру вступают безотзывные ставки, эстимейты порой становятся довольно агрессивны; тебе приходится управляться с завышенными ожиданиями продавца. В какой-то степени это лишает аукцион его очарования».
Помимо эстимейта, резервной цены и гарантии, в аукционных транзакциях иногда возникают вопросы атрибуции, а также сделок, в которых у аукционного дома есть свой корыстный интерес. Объясню на двух примерах. Первый показывает проблему поддельного искусства с непривычной стороны. Речь идет об арт-дилере Тони Шафрази, который в феврале 1990 года приобрел картину на торгах современного искусства «Кристи» за 242 тысячи долларов. Картина без названия, написана на холсте акриловыми красками и масляными мелками и приписывается Жану-Мишелю Баския, который известен живописью в стиле граффити и неоэкспрессионизма. Баския умер за два года до того.
Согласно аукционному каталогу, консигнант Карло Диас приобрел картину «непосредственно у художника». Позднее выяснилось, что, без ведома Шафрази, отец художника Жерар Баския и арт-дилер Джон Чейм (чья галерея представляла наследие Баския) за несколько дней до аукциона сказали сотруднику «Кристи», что картина «выглядит не так».
По их словам, они попросили «Кристи» снять ее с продажи. В последовавшем судебном разбирательстве было установлено, что человек, с которым они разговаривали в «Кристи», возможно, был служащим низшего звена; Баския и Чейм не позаботились сообщить о своих опасениях какому-либо вышестоящему сотруднику. «Кристи» не отменил торгов.
В 1991 году Шафрази продал картину миланскому коллекционеру Гвидо Орси. При обсуждении цены Шафрази показал ему каталог «Кристи» и провенанс картины и рассказал, по какой цене приобрел. Орси позднее утверждал, что, принимая решение купить картину у Шафрази, полагался в установлении подлинности на каталог «Кристи». Орси говорит: «В «Кристи» сказали, что с нею все в порядке; мне этого было достаточно».
В 2006 году Орси предоставил картину на выставку в Милане. Куратор выставки также посчитал, что она «выглядит не так». Орси обратился за сертификатом подлинности в Комиссию по атрибуции работ Жана-Мишеля Баския под председательством Жерара Баския, членом которой также был Джон Чейм. Неудивительно, что в установлении подлинности было сразу же отказано.
Орси совместно с Шафрази подали в суд на «Кристи», обвиняя аукционный дом в мошенничестве, введении в заблуждение и нарушении контракта. Они утверждали, что «Кристи» мог, но не сообщил Шафрази об опасениях, что картина может быть поддельной. Вопрос заключался в том, была ли это небрежность со стороны «Кристи» — полагать, что картина Баския подлинная. Представители «Кристи» дали показания, что аукционный дом в рабочем порядке проверяет произведения искусства по библиотечным каталогам, каталогам-резоне, книгам о художнике, каталогам предыдущих выставок, а также консультируется с другими специалистами.
Если бы суд постановил, что «Кристи» проявил небрежность, встал бы вопрос: мог ли Орси или другой покупатель после него полагаться на доверие Шафрази к неверным сведениям, предоставленным аукционным домом? Орси утверждал, что мог, и требовал возмещения убытков в размере 2 с лишним миллионов долларов, которые, как он заявлял, равнялись текущей стоимости подлинной картины Баския, плюс возмещение морального ущерба в размере 5 миллионов за неверные сведения. «Кристи» оспорил несколько фактов, о которых свидетельствовал Орси, и ходатайствовал о признании иска необоснованным.
Судья отметил утверждение Орси, что «когда «Кристи» дает гарантию подлинности или провенанса картины, в сфере искусства сложилась общепринятая практика считать, что провенанс произведения искусства твердо и надежно установлен». Суд назвал «Кристи» маркетмейкером — этот финансовый термин еще никогда прежде не звучал в суде для описания аукционного дома, однако он подразумевал, что Орси имел основания полагаться на атрибуцию «Кристи».
Суд постановил, что Шафрази не имеет оснований требовать возмещения убытков, так как перепродал картину с выгодой; в любом случае истек пятилетний срок давности и привлечь аукционный дом к ответственности было невозможно. При этом суд поддержал обвинение в мошенничестве и иск Орси о возмещении убытков.
В ноябре 2011 года судья Верховного суда штата Нью-Йорк отказал Орси в остальных претензиях на том основании, что, если бы иск рассматривался судом присяжных, было бы недостаточно фактов в пользу того, что в «Кристи» знали о поддельности картины. Верховный суд не сослался на постановление нижестоящего суда, что «Кристи» должен был знать и знал о том, что последующие покупатели будут полагаться на утверждения, содержащиеся в его каталогах. Если бы факты были чуть иными, например, если бы Жерар Баския и Джон Чейм обратились со своими сомнениями к старшему сотруднику «Кристи» и торги тем не менее состоялись бы, то исход судебного разбирательства мог бы быть иным.
Важный аспект дела Орси остается неразрешенным. Нью-йоркский суд постановил, что следующий покупатель, приобретающий подделку, проданную аукционным домом, может предъявить иск о мошенничестве аукционному дому, даже если аукционный дом не встречался с покупателем, а в его каталоге оговаривалось, что гарантия подлинности действует только для первого покупателя. (В разделе «Условия продажи» в конце каталога говорится, что аукционный дом гарантирует лишь верность описания предмета, выставленного на аукцион, которое выделено жирным шрифтом или курсивом. Достоверность иной информации, часто включающей сведения о предыдущих владельцах и историю, не гарантируется.)
Это всего лишь постановление суда низшей инстанции, и в любом случае оно применимо только в штате Нью-Йорк. Пока оно не отменено, его следствия, наверное, не дают спать руководителям аукционов. При такой интерпретации любая аукционная продажа может потенциально возложить на аукционный дом вечную ответственность. Любой последующий покупатель, сколько бы предмет ни перепродавался, мог обвинить аукционный дом в мошенничестве, если покупатель полагался на атрибуцию в аукционном каталоге. Тогда на аукцион стали бы принимать только предметы искусства с железобетонным провенансом; важные работы, которые предлагаются к продаже в частном порядке, уже сами по себе вызывали бы подозрения.
Еще любопытнее вопрос: что будет, если предмет искусства изначально продан другим аукционным домом? Если «Кристи» примет картину, которая прежде выставлялась на «Сотби», может ли «Кристи» позднее предъявить иск «Сотби» на том основании, что он полагался на их атрибуцию?
Во втором примере участвует специалист, который консультирует клиента. У аукционного дома сложные отношения с консигнантами и потенциальными участниками торгов. Сначала он выполняет функцию агента консигнанта с фидуциарным[15] обязательством действовать в его интересах. Этими отношениями управляет письменный договор о консигнации. Отношениями с покупателем управляют напечатанные в каталоге «Условия продажи», которые включают в себя гарантии и отказы от обязательств.
Однако, как только некто показывает свое намерение участвовать в торгах, аукционный дом принимает обязательство о добросовестном ведении сделок с обеими сторонами, особенно в том случае, когда одна сторона менее опытна и полагается на рекомендации аукционного дома (хотя доказательство первого или второго — совсем другое дело).
В 2009 году коллекционер Хэлси Майнор, основатель CNet — веб-сайта, посвященного компьютерным технологиям, — обратился с коллективным иском к «Сотби» в окружной суд Сан-Франциско. Майнор уже упоминался в связи с его коллекцией, выставлявшейся на аукционе «Филлипс».
Майнор утверждал, что аукционный дом «скрывает информацию о собственной существенной финансовой заинтересованности в предметах, которые выставляет на торги». На аукционе в мае 2008 года Майнор приобрел картину Эдварда Хикса 1846–1848 годов на библейский сюжет «Мирное царство с леопардом безмятежности» (The Peaceable Kingdom With the Leopard of Serenity). По его словам, он действовал под влиянием рекомендации Дары Митчелл, главы отделения американской живописи дома «Сотби», заявившей, что это великолепная картина.
Майнор не присутствовал на аукционе, но сделал победившую ставку. Предварительно картина оценивалась в сумму от 6 до 8 миллионов долларов, а ее резервная цена составляла 5 миллионов. Ставка Майнора составила 8,6 миллиона плюс премия покупателя, всего 9,67 миллиона долларов.
Позднее Майнор узнал, что аукционный дом продавал «Мирное царство» от своего имени, а картина была приобретена им в качестве гарантии за невыплаченный кредит, который «Сотби» выдал своему консигнанту ювелиру Ральфу Эсмериану.
Майнор отказался платить за «Мирное царство». «Сотби» обратился в суд, а Майнор подал встречный иск. Он утверждал, что, не сообщив о кредите, аукционный дом «выдал себя за искреннего и честного консультанта по искусству, действующего в интересах истца, фактически же действуя в личных интересах». Адвокат Майнора заявил, что, если бы покупатели знали о том, что картина продается в возмещение долга, они не стали бы повышать ставки, понимая, что должник не имеет возможности отказаться продать по низкой ставке. В исковом заявлении Майнор также просил суд обязать «Сотби» сообщать более подробные сведения о любой заинтересованности в имуществе, которое выставляется на его аукционах.
В марте 2010 года судья окружного суда Южного округа Нью-Йорка Барбара Джонс приняла решение в пользу «Сотби». Судья, к удивлению многих наблюдателей из мира искусства, сказала, что финансовая заинтересованность аукционного дома в картине Хикса была гарантией и не эквивалентна «имущественному интересу». («Сотби» сообщает в каталоге об имущественном интересе значком треугольника; в описании картины Хикса такого значка не было.) Судья Джонс также постановила, что «Сотби» не имел фидуциарной обязанности перед Майнором добровольно раскрывать свою заинтересованность.
Когда Майнор отказался платить, «Сотби» продал «Мирное царство» в частном порядке за 7 миллионов. Возможно, на уменьшении цены сказалось падение цен между маем 2008 года и временем продажи или, может быть, то, что картина Хикса «сгорела», так как ее продали несколько раз за короткое время.
Хэлси Майнор подал апелляцию в ноябре 2010 года. К моменту написания книги по делу не было никакого движения; возможно, он отказался от апелляции.
Между аукционными домами и арт-дилерами всегда были трения: снисходительность со стороны аукционных специалистов и недовольство дилеров тем, что они теряют долю на рынке из-за посягательства аукционных домов. При этом между ними существует некий симбиоз. Некоторые произведения современного искусства на вечерних аукционах поступают от дилеров. Кроме того, дилеры среди тех немногих важных лиц, которые предоставляют гарантии консигнантам.
Но мир арт-дилеров постоянно меняется и развивается; супердилеры на подъеме, мейнстримовские дилеры в упадке. Меняется и характер конкуренции между дилером и аукционным домом. Об этом мы будем говорить в следующей части книги.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.