Глава 40

Глава 40

Давид Эппель со своим знаменитым портфелем прилетал к нам из Москвы все реже и реже.

— Господа режиссеры, вы обратили внимание, что с каждым прилетом наш продюсер Додик привозит свой знаменитый портфель все тоньше и тоньше? Это видно даже невооруженным глазом! Вас это не настораживает? — проводя пальцами по своим серебристым усам, говорил Юра Уланов.

— Не удивлюсь, если в следующий раз он появится без портфеля, или вообще исчезнет навсегда, — грустно сказалМузыка.

— С Додиком я знаком еще с «Утоления жажды», мы снимали его в шестьдесят пятом году, почти тридцать лет назад, — сказал я. — Тогда он не довел картину до конца съемочного периода и режиссер Булат Мансуров поручил директорство оператору Ходжакули Нарлиеву. Такое с Додиком происходило не раз, поэтому на студии им. Горького его называют директором незавершенных фильмов.

— Редкий случай, — вставил Уланов, — оператор и одновременно администратор! В истории кино такого случая не припоминаю. Профессии уж больно не совместимые.

— Да, — сказал я, — уместно вспомнить пушкинского Сальери: «Поверил я алгеброй гармонию».

— Вот так, так! — Музыка посмотрел на Уланова и добавил, — ты же, Юра, москвич, так неужели ничего такого не слышал о нашем продюсере?

— Извините, — усмехнулся Уланов, — я оператор с «Мосфильма», а Додик — директор с киностудии им. Горького. Это совершенно разные конторы, которые далеко не всегда пересекаются, так что, будьте любезны, не путайте божий дар с яичницей.

— Вот такой шлейф и тянется за Додиком. Конечно, он человек трудоспособный и опытный, а в финансовых делах вообще дока. У него этого не отнимешь. Да и работает как вол, поэтому здоровье и подорвал. Вы же заметили, он без конца глотает таблетки нитроглицерина. Додик уже давно жалуется на сердце, и не дай Бог, если он действительно больше не появится у нас. Давайте лучше пожелаем ему здоровья, он мужик неплохой. К тому же не надо забывать, что Толю Котинёва и Светлану пригласил на фильм он, для нас это большая удача, — сказал я.

Действительно, перебои с финансированием стали ощутимы. Бывали случаи задержки выплаты не только зарплат, но и командировочных или суточных, как принято их называть. Это очень усложняло работу над фильмом. Последний декорационный объект «поселение горных афганцев» мне пришлось строить, мягко говоря, из того, что осталось после предыдущей декорации. Разобрав ее, мы свезли весь этот хлам в новое ущелье, докупили бортовую машину плетеных циновок, и я нафантазировал жилища аборигенов отдаленно напоминающих индейские вигвамы.

В сцене боя «нападение на кишлак духов» бандиты на конях влетали в селение, держа в руках горящие факелы, и поджигая хижины. Массовка из женщин, детей и стариков выбегала из своих горящих жилищ, изображая погорельцев. Сцена пожара получилась очень убедительной. Пиротехники поработали на славу, они запалили всю экзотическую декорацию, добавили черные и красные дымы, и циновки сыграли свою роль, вспыхивая как порох. Эту сцену снимали одновременно с двух камер, потому что второго дубля общего плана быть не могло, с первого же дубля вся декорация сгорела дотла. Уланов, снимая главную точку, показал мне большой палец руки, давая оценку получившемуся кадру. Потом сняли укрупнение актеров: впереди «отряда душманов» на вороном коне, угрожающе подняв руку с револьвером, буквально влетел в кадр «главарь банды „духов“» актер Борис Быстров. В облике свирепого «душмана» невозможно было узнать героя фильма «Волшебная лампа Аладдина» стройного красавца юношу, которого Борис сыграл три десятилетия назад. В том популярном фильме киностудии им. Горького режиссера Бориса Рыцарева принимали участие известные артисты кино: Георгий Милляр, Сарры Каррыев, Отар Коберидзе, Андрей Файт.

Сцены боя «нападение на кишлак» мы снимали в Чулинском и Фирюзинском ущельях, а точнее, в месте их соединения в районе Вановского поселка. В середине XIX века это были недоступные, заболоченные места, по которым проходил древний караванный тракт, ведущий из далекого Самарканда и Бухары в Персию, как тогда называли Иран. Еще в царский период здесь был разбит огромный фруктовый сад из яблонь и урюковых деревьев, устроена оросительная сеть арыков. В 1912 году здесь была проложена узколинейная железная дорога, соединившая ущелье с Ашхабадом. Узкоколейка просуществовала до Великой Отечественной войны, когда ее разобрали, стране был нужен металл. Гравийный тракт был расширен и превращен в шоссе с асфальтовым покрытием.

Это уникальное по своей красоте ущелье некогда принадлежало Ирану. Царское правительство выкупило эти места для возведения дач высшим российским офицерам и чиновникам, создав там великолепную зону отдыха, куда легко можно было добраться из Ашхабада на фаэтонах по дороге, петляющей по дну тенистого ущелья вдоль реки Фирюзинка и впадающей в нее речки Чулинку. Эти места отличаются сказочной красотой. Река Чулинка изобилует небольшими водопадами, образующими каскад небольших чистейших хаузов, укрытых могучими кронами платанов, акаций, ореха и тополей. На берегах этой чудесной горной реки еще недавно располагались пионерские лагеря, дома отдыха, теперь здесь царило запустение. Туда, где недавно купалась детвора, сегодня приезжали на иномарках сомнительные типы и устраивали пикники с кострами, шашлыками, оставляя после себя груды пустых бутылок и мусора. Советский период закончился, а независимый Туркменистан только начинал наводить порядок.

Съемка эпизода в этом ущелье окончилась, и группа возвращалась на свою Гек-Тепинскую базу. Наш администратор Тамара Циганова привезла свежую газету, где на третьей полосе под заголовком «Снимается кино» было опубликовано интервью с Додиком Эппелем.

— Сам не приехал, а вместо денег прислал газету со своим интервью, — сказал Уланов и стал читать вслух.

— «Картина „Дезертир“ снимается по сценарию московского писателя Александра Звягинцева „Русский Рембо“. Советский офицер-десантник, капитан Игорь Скворцов по прозвищу „Скиф“ вскоре после женитьбы отбывает служить в Афганистан, где, выполняя задание командования, находит в горах захоронение старинных золотых украшений.

Жена героя, направляясь в воинскую часть к мужу, неожиданно попадает в плен к моджахедам. Узнав о похищении жены, офицер решает найти и спасти ее, для чего угоняет боевой вертолет и устремляется на поиски любимой, невольно став дезертиром.

Возможно, будущий фильм так и будет называться „Дезертир“. В главной роли снимается артист из Белоруссии Анатолий Котинёв, его супругу по фильму играет его жена Светлана Боровская, ведущая Минского телевидения. На съемках можно встретиться с московским актером Борисом Быстровым, запомнившимся по исполнению главной роли в фильме „Волшебная лампа Аладдина“. Москвичи облюбовали наши красивые ущелья. Съемки проходят в тех же местах, где некогда снимались эпизоды столь полюбившегося нашей детворе фильма „Приключение Доврана“. Наша газета еще будет знакомить читателей с интересной работой киногруппы».

Уланов немного помолчал и посмотрел на меня:

— «Приключение Доврана»? Я смотрел эту картину. Володь, кажется, ты был художником-постановщиком на этом фильме, или я ошибаюсь?

— Нет, Юра, не ошибаешься. Я действительно работал на этой картине, а режиссером, между прочим, был мой друг Анатолий Карпухин, он твой коллега, из операторов.

— Тамара, за газету спасибо, но лучше бы ты привезла Додика с деньгами.

— Юра, читай дальше, там и про тебя написано, и про всех остальных постановщиков.

— Нет уж, уволь, Тамара, Додик давал это интервью, пусть сам и читает, — с этими словами Юра вернул газету администратору.

Мы расселись по машинам и поехали на базу в Гек-Тепе.

С каждым съемочным днем мы все чаще расходились с Юрой Музыкой в понимании той или иной сцены. Как-то поздним вечером ко мне в «генеральский дом» зашли актеры Толя Котинёв и его жена Светлана. В это время мы с Улановым пили чай.

— Присаживайтесь к столу, — пригласил я, и Юра наполнил для них пиалы зеленым чаем.

Чувствовалось, что супруги были несколько смущены.

— Толя, — обратился я к актеру, — вы можете спокойно говорить, не стесняясь присутствия оператора.

— Владимир Аннакулиевич, завтра в ночь у нас со Светой последние съемки в Туркмении.

— Да, если успеем уложиться и снять за одну ночь ваши любовные сцены у водопада и в пещере, — согласился я. — Здесь, действительно, последние сцены, но у тебя, Толя, еще большой эпизод возвращения на родину в самолете, который ты лихо угоняешь с иностранного аэродрома. Но это еще не скоро, только когда Эппель найдет деньги. Так что вы спокойно сможете вернуться к себе домой в Минск до съемок финальной сцены.

— Владимир Аннакулиевич, у меня и у Светы к вам большая просьба, — он посмотрел на Свету, она согласно кивнула головой.

— Мы очень хотели, — продолжил Котинёв, — чтобы вы обязательно присутствовали завтра на съемочной площадке. Мы вас очень просим об этом, сцена любви довольно деликатный эпизод.

Света горячо добавила:

— Ваше присутствие вселяет в нас уверенность, нам будет спокойнее.

— Вот видишь, — запальчиво вставил Юра Уланов, — я ни раз говорил тебе, что Света и Толя хотели бы чаще встречаться с тобой на съемочной площадке.

— Ребята, вы же знаете, что мне приходиться быть в двух лицах, то режиссером, то художником, а это оказалось очень трудно, вы уж извините меня за недостаточное внимание. А завтра я обязательно постараюсь быть с вами.

Утром, перед отъездом на съемочную площадку я зашел в комнату к Юре Музыке.

Он стоял по своему обыкновению на голове около стены. Его постель была расстелена на полу, кровать он вынес из комнаты в первый же день приезда.

— Йогу привет! — поздоровался я.

Юра встал на ноги, крепко пожал мне руку и сказал:

— Ты же знаешь, что когда я был каскадером, получил серьезные травмы, и занятия йогой спасли меня. С тех пор я каждое утро и каждый вечер стою на голове.

Юра действительно спал на жестком полу, подстелив только одеяльце и простынку. Подушка больше смахивала на маленькую думку.

— Посмотри, — он протянул мне листки с рисунками, — по поводу вечерней мизансцены любовного свидания наших героев я вчера набросал экспликацию. Может, что-то добавишь или изменишь.

— У меня есть свои соображения по этой сцене, — глядя на листочки, сказал я, — мы их обсудим позже, а сейчас пойдем завтракать, Уланов уже вскипятил чайник и ждет нас в гостиной.

Выполнить просьбу Толи и Светы мне, к сожалению не удалось. Еще до выезда на съемки прибежал солдат с телефонограммой из штаба военного городка.

«Бабуля госпитализирована. Приезжай срочно. Вика», — прочитал я.

Выбегая из дома, я бросил Уланову, который стоял на крыльце и как всегда дымил сигаретой:

— Юра, скажи Музыке, что меня сегодня ночью на съемках не будет, снимайте без меня. Передай мои извинения Свете и Толе, что я не смогу выполнить их просьбу.

— Что случилось?

— Мама в тяжелом состоянии, я должен быть в Ашхабаде, — уже садясь в машину, ответил я.

Вскоре Музыка и Уланов улетели в Москву. Юра Уланов окончательно открепился от картины, заявив мне на прощание, что финальные сцены пусть снимает другой оператор, что у него другие творческие планы.

Я оставался в Ашхабаде еще несколько дней, пока маме не стало лучше, продолжая с ассистентом оператора снимать недостающие кадры проездов и пейзажи.

В Москве я сразу направился на киностудию им. Горького, где Музыка и монтажер разбирали отснятый материал. Я передал им привезенную коробку с пленкой. Мы обнялись с Музыкой.

— Выйдем в коридор, — тихо шепнул мне он.

В коридоре Юра сказал мне:

— Давид скончался.

Я знал Эппеля почти сорок лет, мне стало безумно его жалко, комок подступил к горлу. Я ничего не смог ответить. Затянувшееся молчание прервал Музыка.

— Додик пытался достать деньги, но ему это не удалось. Трагическая развязка остановила производство картины. Через два дня заканчивается аренда монтажной, и куда мне приткнуться с коробками нашего фильма ума не приложу. Позавчера меня за неуплату попросили из гостиницы. Для тебя я, правда, снял номер в «Туристе» на два дня. Что делать дальше не знаю.

— Ну, если ты снял для меня номер в гостинице, надо его использовать. Пойдем ко мне. В гостинице мы помянем нашего продюсера Давида Эппеля.

— Володя, ты старый киношник, возможно у тебя есть на примете продюсер, который бы взял на себя финансирование окончания нашего фильма.

— До окончания еще далеко. Для этого надо, — и я стал перечислять, загибая пальцы. — Финальные сцены с самолетом, раз. Монтажно-тонировочный период — два. Проживание нас в Москве — три. Оплата аренды монтажной, оплата даже минимальной группе и Котиневу. Я уже не говорю, в какие деньги выльются съемки боевого самолета с командой летчиков. Такого финансиста среди моих друзей нет. Да и откуда они могли взяться, если мы работали в советское время, когда все расходы брало на себя государство.

— Володя, я попробую найти олигарха, который пойдет навстречу нам и профинансирует завершение фильма, — сказал Музыка.

— У тебя есть кто-то на примете?

— Поищу у себя в Кишиневе, в Киеве или в Бухаресте.

— Может, в Москве найдешь? — спросил я.

— Нет, здесь у меня тоже нет таких знакомых. Но если я найду деньги, то мы завершим работу, скажи только адрес, где тебя искать.

— Нет, Юра. Искать меня не надо. Не мы завершим работу, а ты завершишь ее, — ответил я.

— Не понял. То есть как? Ты меня бросаешь?

— Нет, Юра, не бросаю. Просто я верю тебе, если найдешь деньги, заканчивай картину один. Я твердо решил, что если ты найдешь финансиста, то заканчивай фильм без меня. Мне достаточно того, что я являюсь художником-постановщиком и мне не стыдно за мою часть работы, — ответил я.

Я говорил эти слова, до конца не веря, что Юре удастся найти такие огромные деньги, чтобы завершить фильм. Но если это произойдет, пусть он один проведет финальные съемки и монтажно-тонировочный период. Я вспомнил не раз высказанные Музыки слова о том, что кроме режиссуры он больше ничего не умеет.

Надо отдать должное Юре Музыке. Он нашел-таки деньги и завершил фильм. Много позже, когда картина уже давно прошла на экранах и даже не раз была показана по телевидению, Юра Уланов, при встрече со мной в Доме кино со свойственным ему легким сарказмом заметил, поглаживая седые усы и хитровато прищурив глаз:

— Володя, мне показалось, что первоначальная сцена нашего фильма, которую, я имел честь снять лично, где два режиссера в кадре — ты и Музыка едете в автобусе, мирно болтая и выпивая коньячок, изображая душевную беседу закадычных друзей, — осталась единственной сценой, когда вы работали в полном согласии. На мой взгляд, надо признаться, вы совершенно по-разному прочитали и увидели будущий фильм. Лично я всегда был на твоей стороне, мне твое видение было ближе и понятнее с самого начала нашей работы над режиссерским сценарием. Я с удовольствием снимал материал, пока ты непосредственно присутствовал на площадке. А когда ты стал больше внимания уделять строительству декораций и отлучаться, у меня с Музыкой стали возникать бесконечные споры не только по каждой сцене, но и по съемкам крупных и средних актерских планов. Котинёв и его жена Светлана ни раз мне выражали сожаление о твоем отсутствии при съемках эпизода любовной сцены в пещере, когда герои встретились после долгой разлуки. Они даже приходили к тебе с просьбой, чтобы ты провел эту съемку. Но ты самоустранился, хотя и пообещал им.

— Юра, тогда у меня была серьезная причина. Вскоре мамы не стало. О том, что я не довел фильм до конца как режиссер, я нисколько не сожалею. Мы все остались друзьями, и это главное, Музыка бывает не только в моей мастерской, но и на вернисажах. Тем более, не забывай, что моя главная профессия — живопись, она всегда со мной.

— Ты прав, Володя, написать живописное полотно, значит быть и режиссером, и сценаристом, и художником одновременно.